***
Мейфилд выблевывает вчерашний ужин и сегодняшний завтрак после второго урока, в самом дальнем туалете полупустого школьного крыла. Уилер терпит ровно минуту перед тем, как выдать своё местоположение, серьезно думает нужно ли ему в это ввязываться. Не до конца уверенный в своих мотивах, он все-таки решает толкнуть ногой дверь кабинки. —Беременность в семнадцать, Макс, — он не смотрит ей в глаза, прячет руки в карманы и сутулится. Ему нет совершенно никакого дела до её самоуничижения, как и до неё в принципе. — Клише. —Я в курсе, — Мейфилд встаёт с пола, неохотно стряхивая с побитых коленок остатки унизительного момента. — Это женский туалет. — она смотрит на него, такого ничтожного, не стесняющегося красных полос на своих запястьях, Макс не хочет знать ровным счетом ничего о том, что двигало им, когда он заносил край лезвия над собственной веной. Она просто это понимает вопреки своим желаниям. И крестик, болтающийся у неё на груди, выжигает на коже очередное грехопадение, разделённое напополам с Уилером последним завалявшимся косяком. —Самоуничтожение - грех, Мейфилд, я думал этому учат в твоей церкви. — он держится чтобы не отводить от неё взгляд, хотя очень хочется свернуть ей шею, лишь за то, как Макс смотрит на его руки, а потом смеется над ним. —Тогда мы оба сгорим в аду.***
Макс десять минут вертится у зеркала, внимательно пересчитывая выпирающие рёбра, её палец, весь в заусенцах, скользит по тонкой, почти прозрачной коже. Минутное удовлетворение — и привкус собственной рвоты, уже въевшийся в стенки ротовой полости, слишком терпим, чтобы обращать на это хоть толику своего внимания. Впадины на щеках, тонкие кисти рук, и пальцы, заламывающие друг друга, до звёздочек в глазах от ноющей боли в костях, выпирающие бёдра, царапающие любой взгляд упавший на её обтягивающие джинсы или юбку. Всё это того стоит. Определенно.***
Майк берет заострённое до неприличия лезвие, он всегда тратит несколько минут на то, чтобы подумать. Прокрутить в голове последние несколько дней, прежде чем оставить ещё одно напоминание на своей руке. Уилер ненавидит себя за отсутствие смелости, чтобы один раз полоснуть вдоль вены, глубоко и без сожалений. И даже не почувствовать, когда умрешь. Майк с легкостью позволяет себе эту блажь, ребячество, как думает он. Настоящие шрамы прячутся глубже, они покрыты дёгтем, грязью и собственным дерьмом, незажившие раны с запекшейся кровью и запахом гнили. И о них знает только он. Самый первый — третья беременность его матери. Уилер тогда едва перерос тот возраст, после которого подростки начинают быть способны на составление хоть какой-то мало-мальски приличной логической цепочки. Но даже так при одном взгляде на Холли таким очевидным становился секрет его матери и хозяина магазина видеоигр, живущего через четыре дома. Майк с равнодушием принимает в качестве подарка едва вышедшую приставку, полный комплект игр, который с легкостью мог бы стать уважительной причиной для третьей мировой среди его одноклассников, и новый шрам, который оставляет его собственный отец громким «шлюха» и оставленным на кухонном столе обручальным кольцом. Майк проводит пальцем по его любимому шраму, рваные полосы складываются в одно короткое имя, способное заставить Уилера снова и снова резать по одному и тому же месту, стоит царапинам зажить. Джейн. Джейн Хоппер, она подошла к нему вплотную, сердце к сердцу, так, что Майк наглухо перестал соображать. Он всунул ей в руки собранное по крупицам всё самое тёплое и светлое, что хранилось в душе. Вжимался в её колени когда сил хватало лишь на то, чтобы рухнуть замертво на пол собственной комнаты, цеплялся за плечи, когда она с силой вытаскивала лезвие из его дрожащих рук, сцеловывал слёзы, ручьём стекающие по раскрасневшимся щекам, в то время как она обрабатывала новые порезы, которые не успела предотвратить. Вместе с этим Уилер пихнул ей в руки дробовик, своё сердце, вечной мишенью маячившее перед её глазами и нескончаемую боль. Он так занят собственными шрамами, что не замечает, как на её теле появляются почти такие же. В складке локтя - следы от шприца, чуть ниже горла бадлона - фиолетовые отметины по всей шее и ключицам. Майк не думает о том, что она когда-нибудь уйдёт, как и не думает о том, что однажды в очередном припадке ненависти, мчась в единственное место на планете которое казалось чистым, застанет там лучшего друга так грязно имевшего его персонального ангела-хранителя посреди кухни. Все люди ошибаются. Стены этого дома слышали самые честные слёзы Майка, которые можно было показать только ей. Самые честные обещания, которые он бы выполнил только для неё. Самые честные стоны слетавшие с ее рта только рядом с Уиллом. И ни одного извинения, во время громкой и единственной ссоры так щедро и в равных долях разделённой на троих. Джейн Хоппер выпускает всю обойму глядя Майку в глаза, последнюю пулю оставляет себе.***
—Уилер, пошёл вон и прямо к директору, давай, не задерживай урок, — Майк едва успевает увернутся от летящей в него тетрадки, по правде говоря он только этого и ждал. —Ладно, — бубнит Майк, подмигивая сидящему по соседству Лукасу, с которым заключил пари на ящик пива, который достанется тому, кто больше раз за месяц попадёт к директору. Нелепая игра — ещё одна блажь Майка Уилера в тайне надеющегося на то, что рано или поздно его исключат из школы. Ему не хватало смелости сделать что-то вопиющее, кричащее о протесте, но он был согласен на эту шалость, которая при должном везении могла бы привести его к желаемому результату. Майк Уилер везучий на три из десяти, поэтому в кабинете директора уже сидит Мейфилд с родителями. Его гонят и оттуда, через минуту из кабинета выходит Мейфилд, смахивая единственную слезу, которую он и не заметил, одним легким движением руки. —Бооооже, только не говори, что ты действительно залетела — Майк снова не знает зачем затевает с ней разговор, но не забывает издевательски растягивать слова. —Да пошёл ты, Уилер, — Мейфилд хлюпает носом, перед тем как начать завязывать болтающиеся шнурки. Ворот растянутой старой футболки медленно скатывается по плечу, на нем крупной россыпью темнеющие синяки. —Мейф…, — Майк сразу меняется в лице, делает два шага на чистой инерции, она успевает резко встать и прикрыть голову, рука Уилера виснет в тридцати сантиметрах от ее плеча, —Что…. что случилось? —Отвали, — Макс бьет по его руке, чтобы хоть как-то разбавить обстановку, в этой трескучей тишине после его вопроса она могла разобрать то, как молекулы соприкасаются в воздухе. Она пытается пройти мимо, но Уилер шустрее, хватает её за предплечье, она — за запястье. —Макс! —Вы, парни, иногда хреново понимаете обычные слова. Такие простые как «отвали», «нет» или «отпусти меня», — её глаза блестят, глядя на него, Уилер ей почти сочувствует. Мейфилд пытается вырваться, но она слишком слабая даже для него, Майк не знает почему продолжает смотреть. Но та боль на дне полупрозрачных луж в глазах отдаёт стальными лезвиями и кровью. Ему это нравится. —Тебя изнасиловали? — Уилер даже не запинается перед тем сказать это слово, точно зная, что это пощёчина для неё. —Ты режешься из-за того, что Хоппер трахается с Байерсом? — удар ниже пояса, который мог бы сработать, не закинь он в рот несколько таблеток из маминой секретной аптечки. Поэтому он спокоен, почти равнодушен, хотя и мог бы причинить ей боль. Мог бы. И это стало бы веским поводом для отчисления. Он даже задумывается над тем, чтобы изобразить припадок бешенства, а потом шарахается собственной мысли и мгновенно отпускает ее руку. —Придурок, — швыряет она куда-то в носы его изношенных почти до дыр конверсов прежде, чем развернутся на одной пятке и уйти, не слишком быстро, чтобы Майк не понял ее боли. Но Майк Уилер слишком хорошо знал это чувство, чтобы не заметить это в резво болтающемся из стороны в сторону хвосте, выпрямляемой до боли в пояснице спине и сжатых кулаках.***
—Мейфилд? — она стоит на пороге его дома, переминаясь с ноги на ногу. —Это был Лукас, он почти изнасиловал меня, но я врезала ему между ног. — она выпаливает это разом, будто кто-то решил откупорить давно забытую бутылку шампанского и пробка со свистом пролетела около его уха, едва задев пару волос. А ему бы в самый раз захлопнуть перед ней дверь и вернуться к своим делам, ему бы в самый раз гнать ее застывшую на пороге его жизни. Уилер не собирался её спасать. Не собирался даже думать о ней, и на пересохших губах вертелась целая симфония из прогнивших и мерзких слов. —Чай? — нелепость, завернутая в шуршащую обертку в виде слишком нескладного юноши, в его волосах гуляет ветер, на плечах тонны боли, с которой он не может справится сам, на нем мешковатая отцовская толстовка, нелепость пускает в свой дом Мейфилд. У неё истерты коленки, выпирающие рёбра, коснись — раскрошатся сразу же, потускневшие на несколько тонов волосы, собранные в неопрятный пучок, по щеке течёт капля пота. Она бежала сюда, бежала к нему. Зачем, чёрт побери, она бежала. И проходя по его гостиной к кухне, Макс не переставала задавать себе этот вопрос. Она честно себе призналась, занося кулак, чтобы постучать в его дверь, что собственное присутствие ей нечем оправдать. Макс просто чувствовала это, чувствовала также живо и ярко, как стояк Лукаса Синклера, вжимающийся ей в бедро три дня назад, стразу же после встречи с Майком в туалете. Ей просто нужно было к нему. Откуда же ей было знать, что там на втором этаже его дома Майка Уилера ждала тёплая ванна и новое лезвие. Возможно, в тот день Макс спасла его жизни. И, что более очевидно, она погубила свою. —Читаешь про социопатов? — вертит в руках книгу, которую он читал еще утром. —Зачем ты тут, Макс? — он пятился от неё, будто бы забыв, что сам впустил, Майк не хотел этого изучающего взгляда, не хотел её в своём доме, под тёплым светом старой лампы она казалась слишком уверенной и спокойной. —Я не знаю, — будто бы подписывая явку с повинной говорит Мейфилд, приподнимая руки вверх. Это могло бы его рассмешить, если бы не привело в ужас. Её руки все в синяках. —Зачем ты это делаешь? —А зачем ты режешь себя? — она садится на высокий стул, рядом с импровизированной барной стойкой его матери. Она болтает ногами, давая Уилеру время подумать, ему совсем не нравятся ее вопросы. —Самоуничтожение — грех, сам говорил, — Уилер молчал, теряя нить разговора, ему казалось правильным просто стоять, облокотившись на кухонный гарнитур. В любом случае он не мог даже равномерно дышать. —Хотя знаешь, я понимаю тебя, так легче, — Мейфилд стала закатывать рукава, показывая ему свои изуродованные руки со всех сторон, будто хвастаясь, будто это херов кубок и повод для гордости, —Когда чувство голода становится невозможным, я просто хватаюсь за руки, пока не появятся синяки. Это помогает, — она хмыкает, будто бы в голове вспомнила шутку, и спрыгивает со стула. —Я заставляю себя блевать каждый день, чтобы такие уроды как Синклер хотели меня, — первая слеза стекает незаметно, точно также незаметно она подкрадывается к нему. На цыпочках, как израненный хищник. —Я просто хочу быть красивой, Уилер, желанной, сильной, — она берет его руку, закатывая рукав слишком быстро, чтобы Майк успел хотя бы подумать о том, чтобы одёрнуть руку. Одна слеза падает прямо на букву Д, она тут же размазывает её большим пальцем по всему имени, рану щиплет от попавшей в неё соли, но Уилер как заворожённый следил за ней, боясь даже дышать. —Как она, например. Джейн Хоппер та ещё сука, да? Ей не требовался ответ на этот вопрос, Майк не собирался на него отвечать. —Это все из-за неё? — Она впервые заглядывает ему в глаза, явно пытаясь там найти ответы на свои вопросы, —Поэтому ты хочешь умереть? —Нет —Ты знаешь, что мой брат…. —Спит с моей матерью, сенсация на твёрдую тройку, — Майк наконец-то вырывает свою руку, пряча шрам за рукавом толстовки и вскидывает подбородок к потолку, давая ей понять, что ей пора уходить. —Тебя совсем ничего не волнует? — Мейфилд отходит от него, испуганная чем-то, она едва устояла на ногах, запутавшись в вязкой темноте его глаз. —А должно?***
—Расскажи мне, Майк. — она сжимает его руку, гладит своим большим пальцем тонкую кожу, пытаясь успокоить, —Расскажи чем она была для тебя, — Уилер думает всего секунду перед тем, как честно ответить на этот вопрос. —Я никогда ей этого не говорил. Но она была первым лучом солнца ранним утром прокравшимся в комнату сквозь потрепанные временем жалюзи. Она была ярким пятном от черники на белоснежной выстиранной футболке. Она была единственным моим настоящим желанием. Первым глотком крепкого, но любимого кофе осенним прохладным утром перед тем как выйти на улицу укрывшись подаренным ею шарфом. Она была гулом ветра теряющимся в листьях деревьев. Или остриём всех моих лезвий. Она была самым звонким смехом, черт, Мейфилд. —Скажи это, — просто сказала она. И Майк просто на это соглашается. —Джейн, — Майк запинается, не помнит, сколько тысячелетий назад он в последний раз позволял себе произнести ее имя вслух,— она была всем. А сейчас она лишь порезы на моих руках и искусанные в кровь губы. —Она была твоим спасением, — Уилер смеётся вырывая свою руку, ему все еще странно сидеть напротив неё, хотя Мейфилд успела стать чем-то вроде частью его жизни. Очень странной и непостоянной, изломанной, но его. Он вспоминает, как первый раз после ее визита, поймал Мейфилд в одиночку слоняющуюся по городу, Майк думал о том, сколько раз до этого, он проходил мимо неё, делая вид, что не знает Макс. В тот раз они украли два оставленных у магазина велосипеда и катались по окраине города до самого утра, а потом наелись мармелада и проспали до вечера на маленьком диване в его гостиной. Потом Мейфилд пришла к нему снова, промокшая под дождем до нитки, она кидала камни в его окно до тех пор пока он не открыл. Она заставила читать ей вслух книжку про социопатию и заснула на его кровати завернутая в одну его старую футболку. А теперь Уилер сидел на ее кухне, не помнил, как пришёл, что-то толкнуло его рвануть к ней в дом. Это что-то лежало на дне кармана, готовое создать ещё один шрам. Майк помнил, что бежал, но не помнил зачем. —Я не верю в него, — Майк отшатнулся от неё, ему хотелось спрятаться от ее глаз, потому что глядя в них он постоянно думал лишь о том, что они слишком бездушные. Там нет ничего, что так грело его в таких тёплых глазах Хоппер. А потом Майк всегда думал о том, что он не смог бы их никогда полюбить. И никогда не думал о том, что может ошибаться. —Всем надо во что-то верить, — тихо шепнула Мейфилд. —В творца сидящем на облаке и молитву перед ужином, например? — ему хочется сорвать лживовесячий крест с ее груди и выкинуть куда подальше. —Например —Я верю в то, что на все есть своя причина, — он заламывал кисти рук, как резко вспомнил о лезвии в кармане. —Тогда почему ты тут? — Мейфилд не хотела знать ответ, потому что догадывалась - он будет честным, от того ужасным. —Потому что хочу. Как ты хотела меня после физкультуры. Потного и уставшего, хотела грязного секса в подсобке где хранятся швабры, — Майк вспоминает и о том, как она затолкала его туда, жалась к нему, позволяя рукам скользит по изможденному телу. Запуская свои руки ей под футболку и обкусывая ее нижнюю губу, он точно понял, что не будет ее спасением. И он ушёл. Сейчас она стискивает его в лицо в своих руках, притягивая к себе поближе. Макс не может удерживать в голове ни единого слова, ее не хватает даже на то, чтобы подобрать что-то правильное. —Мне казалось ты другой, Уилер, — и Майк понимал каждое ее обвинение барахтающееся в глубине глаз. Ему хотелось оправдаться, хотелось стучать в грудину кулаком, до тех пор пока она бы не треснула, Майку хотелось, чтобы Макс его поняла. —Почему? Потому что я не трахнул тебя при первой же возможности? — он получает свою заслуженную пощёчину без единой задержки и без малейшего намёка на сомнения. —или потому что мне нет никакого дела до того, что ты делаешь с собой? —Ты понимал причину, — и будто за секунду испугавшись собственного голоса она отпрянула от него вжимаясь в спинку стула, скомкав губы, Мейфилд чего то выжидала. —Причину? — Уилер смотрит на неё, как на дуру. —И ты был с ней согласен, — она смотрит на него, как на последний не пройденный рубеж. —Макс —Ты мог бы это сделать, Майк, мог бы —Да, но …. — я никогда не собирался этого делать —Почему, — она замечает, как нервно шарит его рука по карману. —Потому что тебя уже не спасти, — ей нужна пауза, но вместо это она продолжает. —Я думала…, — Уилер наконец сжимает под столом лезвие, оно въедается в кожу мгновенно, кровь тонкой струйкой стекает по кулаку, окрашивая пол алым. Майк дышит в такт ее толчкам по вене, —Твои ожидания и твоя угробленная жизнь — твои проблемы. Слышишь меня? Я здесь не причём, — Майк продолжает давить на лезвие, преследуя одну цель, заткнуть пробитое сердце. Он чувствовал, как Мейфилд своим оголенным взглядом, прочерчивала новый порез. Настоящий и глубокий, который не сможет зарасти без каких либо преград. Она оставляет уродливый шрам на его сердце. —Дай мне лезвие, Майк, — она тянет дрожащую руку к нему, —Перестань, пожалуйста, — Уилер недоверчиво смотрит, маленьким загнанным зверем исподлобья, ему сейчас стыдно показать свою окровавленную руку, но он точно знает, что выкрутиться не получится. —Ты правда думаешь, что у меня нет шанса? — он вкладывает лезвие ей в руку, Макс хватается за его запястье, позволяя своей ладони вымазаться в его крови. —А у кого он есть? — Майк задаёт этот вопрос скорее самому себе и сжимает ее ладонь, и только сейчас он понимает. Так поздно понимает. —Я надеюсь, что он будет у тебя, —она вырывает руку, в тот момент когда Уилер уже соскакивает со стула пытаясь успеть опередить ее. —Не смей, — но она успевает прочертить лезвием один глубокий и длинный порез вдоль ярко-синей вены на запястье перед тем, как Майк выхватывает его у неё из рук, зажимая рану первым попавшимся под руку полотенцем. —Не смей, Мейфилд. Суицидники попадают в ад, — он смотрит на болтающийся крест, пытаясь напомнить ей о ее вере, за которую над ней подшучивал, Уилер чувствует, как быстро мокнет полотенце. —Хах, надеюсь там будет повеселее чем тут, — Макс начинает смеяться, чувствуя, как порез перестал покалывать и жечь. —Держи меня за руку пока я не уйду. —Пошла к чертовой матери, сука, — Уилер почти швыряет ее на пол, пытаясь на полусогнутых ногах доползти до телефона. И земля уходит из под его ног, когда в телефонной трубке, Уилер не слышит даже гудков. —Билли ещё не оплатил телефон за этот месяц, — Она с легкой усмешкой наблюдает, как он судорожно решает, что делать, перед тем как рвануть просить помощи у соседей. —А говорил, что не будешь спасать меня, — успевает швырнуть ему в спину Мейфилд, —Я убью тебя, Макс, — она получает это в ответ, перед тем, как он выбежит на улицу. Мейфилд думает о том, что это самые охуительные последние слова, думает о том, что Майк не должен узнать об его имени высеченном у неё на предплечье. И сжимая крестик вместе с окровавленным лезвием, Макс точно знает, что он все же не успеет ее спасти. И хотя самоуничтожение всё-таки грех, она очень надеется, что никогда не встретится с ним в аду.