Август, кактус

Плавный ход кабины лифта давил на пульсировавшие виски Августа, давление ввинчивалось ему в уши, делая колкий шорох в голове жарче и громче. Но он улыбался каждому сотруднику, который заходил в лифт, чтобы никто не заподозрил, что он чувствовал себя паршиво, и не приставал с глупыми вопросами. Хорошее утро, прекрасно выглядите, да, конечно, жду. Ох, скорей бы отстроить новое здание, с отдельным лифтом для себя и секретарши. Дзынь. Кстати, вот и она. Николь подобралась при виде шефа, так забавно: плечи выпрямила, спешно убрала вьющиеся пряди за уши, постучала стопочкой конвертов об стол, чтобы лежала ровнее. Старательность новеньких так же умилительна, как и утомительна. Доброе утро, да, вот, держи кружевные трусики, которые обнаружились в кармане пиджака, — и нечего кривиться, когда их ловишь, это сувенир от туристок, которым вчера показывал главную достопримечательность Амстердама. Им понравилось то, что они увидели, но знакомство оказалось настолько энергозатратным, что они остались у него дома отсыпаться. Заказав кофе с ликёром и перцем (остальные ингредиенты Николь уже выучила, ни к чему было их называть), Август прошёл к себе, в огромный пустой кабинет. Замысел организации этого холодного пространства был в том, чтобы надавить на всех посетителей и заставить их понервничать, пока будут идти до его стола, но сейчас его собственная идея обернулась против него самого. Он хотел бы сразу плюхнуться в кресло и вздремнуть, а приходилось тащиться вперёд, навстречу резавшему глаза яркому пятну — окну во всю стену, слушая слабое эхо от собственных шагов. Ему показалось, что Николь прискакала с кофе одновременно с тем, как он опустил зад в кресло, но вряд ли, скорее он выпал из времени, когда прикрыл глаза на пару секунд. Оказывается, одна из туристок звонила (номер нашла на визитке, больше никаких ролевых игр с настоящими визитками), с ней всё улажено, трусы ей вернут, её с подругой на такси увезут в их гостиницу — Николь обо всём договорилась. Август сказал ей, что она золото, она с улыбкой поблагодарила его и, мельком глянув на его стол, пошла к своему рабочему месту. Красавица, двигалась грациозно — самое то для показа клиентам, подтверждает, что у Августа ван дер Хольта всё самое лучшее. Осталось только проверить, что она не тупица. Во всяком случае, она не носила высокие громко цокающие каблуки, это уже ей в плюс. Кофе, рецепт которого Август унаследовал от отца и который все отцовские друзья называли «самым мерзким пойлом в Европе», сделал своё дело: голову изнутри обволакивала целебная горячая волна, сначала обострявшая, а затем сглаживавшая толчки боли. Ей нужно было время. В ожидании Август, сделав следующий глоток из чашки, посмотрел левее — туда, куда ранее посмотрела Николь: вдруг у него и на столе что-то неприглядное появилось. Нет, просто большой стикер с записью. Интересно, о чём напоминание. «Ёжик доплыл до середины реки, вспомнил, что не умеет плавать, и утонул». Шутка была настолько глупой и несмешной, что Август невольно усмехнулся, прежде чем скомкать стикер. Он мог бы сам что-нибудь подобное записать, когда был пьян. Так, ладно, остатки кофе — в желудок, стикер — в мусорку, пора читать содержимое конвертов и вникать в присланные вчера чертежи мин. На следующее утро Августа приветствовал новый стикер на столе: «Учёные установили, чего хочет женщина. Но она уже передумала». Опять его развеселило то, насколько несмешной была шутка, и в этот раз он заинтересовался, кто и зачем её тут оставил. Николь призналась после первого же вопроса, мол, он такой мрачный приходил на работу, хотелось подбодрить его шутками наподобие тех, что он другим рассказывал. Август крепко задумался о том, что надо будет последить за проявлениями своего чувства юмора, но когда Николь спросила, перестать ли ей клеить эти стикеры, ответил «нет». Плохо, что она уловила его настроение. Дела у компании последние два квартала шли неважно из-за нескольких сорвавшихся заказов и одного чудовищно затратного проекта экзоскелета, который Август с тяжёлым сердцем закрыл, потому что перестал верить в его жизнеспособность, но сотрудники не должны видеть переживания генерального директора. Он должен был держать лицо, вдохновлять других, а не раскисать. Тем более что для него проявление эмоций было… чревато. И всё-таки гнев держал его мёртвой хваткой всю неделю. Никто не заходил с хорошими новостями. Совет директоров отчитал его, как школьника, пока он удерживал на лице добродушное выражение, не позволяя себе раздражаться, — как он только не взорвался. Идиот из конструкторского бюро открыл заражённый файл в спам-письме — и работа трёх отделов встала на два дня из-за зашифрованных вирусом файлов. Мико огрызалась в ответ на любые вопросы и, кажется, целенаправленно выводила его из себя. Она добилась своего, когда в ответ на слова Августа о том, что она не может поехать в следующем месяце с одноклассницами в Париж, потому что в один из этих дней нужно будет навестить могилу матери, выплюнула, что матери уже без разницы, она никуда не торопится. Напугал её, когда, крича на неё, взмахнул рукой — и молнией сжёг постер у неё на стене, получил хнычущее «придурок» в спину. Потом, в спортзале, он избивал боксёрскую грушу до полного отупения. Увидев с порога картонную коробку на своём столе, Август замер и спросил у Николь, кто это сюда принёс. Выяснилось, что это она же и оставила подарок от себя. Запретив ей оставлять у него непонятные коробки без предупреждения, он прошёл к столу, пока Николь лепетала оправдания ему вслед. Перевязанная зелёной лентой с бантиком картонная коробочка была узкая и с ладонь Августа высотой, умеренно увесистая, при потряхивании ничего внутри не загремело. Что там такое может быть, пылесборник в виде статуэтки? Сразу отправится в мусорку. Взяв из выдвижного ящика канцелярский нож, Август высек им крест на крышке коробки поверх ленты и раздвинул шебуршавшие от малейшего движения картонные лепестки — внутри его взгляд встретила тёмно-зелёная макушка с белыми колючками. Кактус. Николь с порога робко объясняла, мол, помните, как вы сказали, увидев букет на столе предыдущей секретарши, что вы бы согласились только на кактус, а любые другие цветы выкинули бы не глядя. Цветы помогают успокаиваться, они радуют глаз, уход за ними тоже умиротворяет, без цветов в этом офисе совсем грустно. Грустно в офисе было не от отсутствия цветов, а от присутствия Августа. Зато стремление Николь угодить ему радовало гораздо больше любого цветка. И в принципе, почему бы и нет, решил Август, с громким скрежетом разрезая картонные рёбра коробки, чтобы безопасно для себя извлечь подарок. Мико должно понравиться, прибережёт хотя бы до её следующего визита. Вот аляповатый косой глиняный горшок с флюсом ей не понравится (Августу не понравился), но его Николь сама вылепила на гончарных курсах. Нет-нет, не надо менять на покупной, всё нормально. В конце концов, если он решит выкинуть кактус, то выкинет сразу с его кривым домом. Увидев его реакцию на горшок, Николь уточнила, понравился ли ему кактус. Нравится ли вам бесполезная хрень, которая требует от вас внимания и об которую вы гарантированно поранитесь, неудачно махнув рукой? Да, забавно. Весь день кактус пялился на Августа с дальнего угла стола. И не отвернёшь скотину, иглы могли на него смотреть с любой стороны. Ему не нравилось, что его так задвинули. Ну, приятель, жизнь вообще состоит из огорчений, Августу вон тоже не нравилось, что его задвинул очередной потенциальный заказчик. Что уж говорить о проектах, которые он должен был за сегодня утвердить, параллельно отчитывая продажников по телефону. Он ведь просил подавать партиями по себестоимостным диапазонам, но какие к чёрту диапазоны — у инженеров настал месяц самых дорогих идей. Сколько там кактусы могли жить без полива? Проверит. Утренний дурацкий анекдот на стикере чуть подбодрил Августа. Ненадолго. Ровно до звонка от школьной учительницы о том, что Мико принесла в класс боевой нож со встроенным в лезвие лазерным резаком. Унизительнее отчитывания от неудачницы из среднего класса было только осознание, что Мико стащила этот прототип, когда приходила якобы проведать Августа. Якобы ей стало интересно, чем конкретно он занимается, раз она тоже наследница бизнеса. Надо было быть идиотом, чтобы поверить, попросить Николь устроить ей экскурсию по лабораториям. «Вдох-выдох другой, искры с пальцев долой». Ещё больше, чем пронос ножа в школу, учительницу возмутил отказ Августа приехать и выслушать тираду от директора вместе с Мико. Зачем, дура, зачем. Ничего страшного не произошло, Мико никого убивать не собиралась и не убила, всего лишь выделывалась, но поговорить он с ней дома поговорит, и он вот прямо сейчас, параллельно, писал службе безопасности, чтобы её не пропускали никуда, кроме его офиса, и то всюду сопровождал сотрудник компании, а если такового не найдётся, ну тогда пускай сидит в фойе, сверлит сердитым взглядом стойку ресепшена. Оборвав возмущённый вой на полуслове, Август сбросил звонок и щелчком пальца вызвал Николь. Чувствительность регистратора шумов в офисе была предметом его особой гордости: этот монстр отправлял сигнал на стационарный телефон Николь только по щелчку пальцев Августа, ни на какие схожие шумы или щелчки пальцев других людей он не реагировал. Жалко будет отдавать военным, которые согласятся-таки разориться на него. Да, Николь, нужно взять самый маленький контейнер для лазерного оружия, который найдётся, поехать в школу Мико и забрать украденный ею нож. Нет, ничего страшного не произошло, понадобится только взять нож, саму Мико заберёт Джон. Будет проверка, умеет ли Николь держать язык за зубами. Мелькнёт в разговорах подчинённых хоть что-нибудь про Мико и школу — она вылетит со своей должности. Кактус продолжал жечь его взглядом. Что ему не нравилось? За те деньги, что Август платил этой школе, они должны были ему извинения принести, раз недоглядели, а не пытаться выклянчить у него ещё и часы из его рабочего дня. А кактус должен был быть благодарен, что его не отправили в мусорку, где ему было самое место. Пятно примитивности на высокотехнологичной поверхности стола с голографическими проекторами, совсем как стикеры с анекдотами. Стикеры, впрочем, его радовали, но всё равно отправлялись в мусорку. И кактусу была уготована та же судьба. Сколько вообще живут кактусы? Двести лет? Серьёзно? Вроде бы да, его экземпляр был похож на фотографии эхинокактусов. Двести лет, с ума сойти. А некоторые подвиды ещё и до шестисот? От Августа не останется ничего, даже имени, а этот парень всё ещё будет возвышаться над своим горшком как ни в чём не бывало. Хотя чему тут удивляться? Чем проще твоё устройство, тем дольше ты живёшь, будь ты концепцией, приспособлением или живым организмом. Август пододвинул кактус к себе. Что в этом зелёном шарике с белыми иголками было такого, чего не было у человека? Почему природа отмерила ему такой долгий срок, а людям — короткий? Кактус ведь даже не мог её отблагодарить. Но, с другой стороны, не мог и навредить в ответ на щедрость. Может, жизнь с самого начала настроена против того, кто пытается её познать. Сопротивляется. Кактус не сможет изобрести устройство, которое спасёт его от губительного действия огня и давления от взрыва. Он не понимает то, что происходит, безвольная пешка, с которой жизнь и природа вольны обращаться, как им заблагорассудится. Конечно, его любить намного проще. Трель телефонного звонка вывела Августа из транса. Ничего себе его развезло. Да, конечно, он готов был принять у себя финансового директора. Вот уже отодвинул кактус, закрыл браузер с информацией про эхинокактусы, настроился слушать про другие числа. Не про сотни — про миллионы. Обменял бы он эти миллионы на те сотни, которыми обладал кактус? Пф, конечно нет. У Августа чуть не отвалилась рука, пока он подписывал тысячи бумажек, которые он перед тем прочитал тысячи раз. Его принципиальный отказ от подписи попроще стоил ему прорвы потраченных впустую секунд, которые скапливались в рабочие часы, дни, месяцы, но он мог себе позволить эту блажь. Так он, по крайней мере, объяснял кактусу. Эти объяснения плавно переросли в рассказ о разговоре с отцом. Чем больше бумажек подписываешь, тем проще твоя подпись, говорил он. И однажды показал свой самый первый контракт с изящной, почти каллиграфической вязью из чернильных строк, совсем не похожей на те нервные росчерки, которые маленький Август привык видеть на разбросанных по дому листах. Он тогда себе поклялся, что его подпись останется красивой. Для кактуса, молча созерцавшего его рутинные росчерки, у него не было хорошего ответа. Зачем ему красивая подпись? Просто хотелось. — Или это потому, что я хотел сохранить память об отце? — спросил он вслух неожиданно для себя. — Чтобы я не потерял то, что потерял он? Или я просто придурок? Чего спрашивать. Кто, если не придурок, будет разговаривать с кактусом. Особенно когда этот самый кактус маячил на краю поля зрения с таким осуждающим видом. Полить его, что ли. Должно успокоить. Ну конечно. Конечно, этой фуре надо было рвануть аккурат когда рядом проезжал автобус со школьниками, и конечно, у погибшего водителя нашлась беременная невеста, у конвоиров, которые выжили, прогнозировали инвалидность — для полного счастья не хватало только, чтобы в той воронке оказался ещё фургон с котятами. Логисты трясли в воздухе распечатками, показывавшими, что партии формировались по стандартной процедуре, склад лихорадочно клялся и божился, что соблюдал все протоколы безопасности при погрузке, химики, ёжась от запаха электричества в воздухе, лепетали, что при такой ерундовой тряске реагент не должен был взорваться. Охрененно. Потери в два десятка миллиона евро, хрен знает насколько огромные потери гудвилла, полсотни погибших, включая детей, — и при этом никто не виноват. Оставалась одна надежда — на следственную команду «Хольт интернешнл», которая взялась проверять, не было ли это делом рук конкурентов. Август прогнал из спортзала на втором этаже всех сотрудников и лупил то грушу, то тренажёры, громил их, разбрасывая молнии, пока не запахло палёным, а спину не перестало скручивать от жгучей боли. После того как он покинул зал, вбежавшие туда сотрудники перебросились возгласами, пропшикал огнетушитель. Разберутся. В лифте Август стоял, сдавив переносицу. Ему нужно было сосредоточиться, как можно быстрее добить коммерческое предложение для заказчика, который не успел ещё отказаться от сотрудничества из-за скандала. Придётся сделать скидку, но своё они продавят: кто ж не захочет пули, от которых пока не существует брони, по броской цене? Он не сразу сообразил, что его насторожило на выходе из лифта, а потому на полпути к кабинету остановился. У стола Николь. Пустого стола, на котором надрывался телефон. А обед у неё был только через полчаса. Стоило ему её окликнуть — и её гнусавящий голос раздался в ответ из-за двери туалета в углу. Подозрительно долго шумела включённая вода, однако рёва смыва унитаза до этого не было. Нет, только не это. Да, это оно. Николь семенила к столу, склонив голову и прикрывая лицо рукой, как будто для поправления причёски, но на самом деле для того, чтобы Август не увидел опухшие красные глаза. Он сказал ей, чтобы ревела в туалете в свободное от работы время. Николь плюхнулась на стул, как чучело, куда только девалась её грация, и обхватила голову руками, забормотала про журналистов, обзывавших её и всю их компанию убийцами детей. Цирк. Ещё и хотела поэтому временно перестать отвечать на звонки. — Так, дорогая, — опёрся ладонями на её стол Август. — Чем, по-твоему, занимается компания, в которой ты работаешь? Тебе на собеседовании не рассказывали, чем мы торгуем? Она мямлила что-то в ответ. — Если тебя так размазывает, когда мы убиваем случайно, как же ты живёшь с собой, когда наши клиенты убивают специально? Думаешь, это первый раз, когда во взрывах погибли дети? Или раз ты об этом не знаешь, этого как бы не происходит? Слушай сюда, — наклонился он к ней, заставив её отпрянуть. Телефон продолжал надрываться, но Август без проблем говорил поверх него, убийственно спокойным тоном. — Пять столпов капитализма: мор, война, голод, тоска и смерть. На всём этом зарабатываются нереальные деньги, это двигатели торговли. Тебе это не нравится, ты не такая? Хочешь работать в компании, которая печатает открытки? Ну так поинтересуйся, насколько полезна типография и её мусор для окружающей среды. Нравятся экологически чистые машинки? Их батареи любят кобальт, погугли как-нибудь, как он добывается, чьими руками, и что у него с пожароопасностью. Ох, ну в фастфуде-то можно поработать? Там ты будешь продавать диабет, гастрит, ожирение и ещё множество интересных вещей — будешь торговкой ядом. Весь бизнес убивает. И мы отличаемся только тем, что мы сразу видим результат и нас легко поймать за руку. Остальные компании отравляют, изнуряют и убивают медленнее, и процесс убийства растворяется во времени. Можешь страдать сколько влезет по этому поводу, но такова жизнь. Николь так испугалась его речи, что аж перестала всхлипывать. Телефон, замолкнув на пять секунд, заверещал снова. — Или ты берёшь трубку и отвечаешь всем звонящим, отбривая журналистов и перенаправляя на меня клиентов, или до конца дня пиши по собственному. Я всё сказал, — выпрямился Август и спрятал руки в карманы брюк. Николь смотрела на него жалобно, он на неё — равнодушно, уже прикидывая, кого бы взять на её место. Для начала надо понять: блондинка-секретарша — это пошлость или классика, просчитался он или правильно выбрал. Шумно выдохнув, продолжавшая смотреть в глаза Августу Николь вдруг сняла трубку с базы и мягко ответила фирменное приветствие. Нет, мистер Хольт не считает нужным расширять комментарий, который он уже дал прессе, нет, это вы дослушайте, если он посчитает необходимым дать дополнительный комментарий, он это сделает. Нет, никаких интервью. Спасибо за обращение, до свидания. Ого, как собралась перед угрозой увольнения. Может и выйдет из неё толк. Он предоставил ей разбираться со следующим звонком, а сам прошёл в кабинет. Кактус был тут как тут. Сверлил его взглядом. — Без тебя тошно, тварь зелёная. И горшок у тебя уродский. Ну, по крайней мере, он был рядом. Кактус дулся на него, но он был рядом, когда Август молол языком, объясняя одному клиенту за другим, что компания стала жертвой диверсии, что «Хольт интернешнл» очень серьёзно относится к обеспечению безопасности хранения и транспортировки оружия, что работа над их проектом кипела, и нет, условия договора пересматриваться не будут, но на следующий заказ можно рассмотреть вопрос о скидке… Наблюдая за этими унижениями, кактус их не комментировал. Стоял себе в углу. Он знал своё место. Это ценно. Давление общественности нарастало, звонки всё не смолкали, расследование грозило затянуться: полиция пыталась ставить им палки в колёса, журналисты путались под ногами и налетали на всех сотрудников в надежде урвать свежий кусок громкой истории, блогеры вбрасывали одну теорию заговора за другой. Будь у Августа больше влияния, он бы убрал со своего пути хотя бы первых, но нет, пока он мог только блефовать, расплывчато угрожая слабоватыми связями. Пиар-команда, ночевавшая в офисе почти в полном составе, на утренней летучке предложила бросить толпе кость. С помощью якобы «слива» информации от «анонима» назначить конкретного виновного, чтобы перевести фокус всеобщего внимания и ярости с компании на человека, с которого спросить гораздо проще, а там уже и расследование завершится, после чего они смогут дать исчерпывающий ответ и молчать, пока волна общественного гнева не схлынет, чтобы обрушиться потом на следующую новость недели. Август одобрил идею, предложил на роль козла отпущения кого-нибудь из тех, кто занимался погрузкой, — кого-нибудь, кого будет просто заменить и кто сильно много за молчание на время периода обвинений не запросит. Николь как раз в этот момент расставляла передо всеми чашки кофе. Позже, в лифте, она спросила его, почему просто не помолчать, зачем подставлять своего же сотрудника, который ни в чём не виноват. Как зачем? Ради блага компании, зачем же ещё. И что вообще значит «он свой»? Свой — тот, кто помогает достигнуть цели, все остальные — чужие. Они тут не дружбу водить собрались, а работать на общую цель, и цель эта — максимизировать прибыль. И кроме того, это ненадолго. Как только расследование выявит истинного виновного, этого парня примут обратно. Да, Николь, и тобой бы пожертвовал, если бы так было лучше для компании. Ты ведь не решила, что раз тебе выдали отгул из-за болезни отца один раз, в обход условий испытательного срока, ты тут на особом счету? Исключений нет. Видимо, следующие дня три Николь была слишком занята переговорами с журналистами, потому что на эти три дня стикеры перестали появляться на столе. Мико с Августом не разговаривала и думала, он не слышал, как она ему вслед тихо говорила «убийца». А кактус остался рядом. Он знал, что Августу нужна была хоть какая-то радость. Уже за это Август удостоил его чести быть передвинутым на ближний угол стола. Тут он казался больше. И больше хотелось о нём заботиться. Ведь они остались вдвоём против всего мира. — Можно подумать, мне этот трюк нравится, — сказал Август, подперев кулаком щёку. Главное, что он сработал. Все дружно набросились на того, на кого им показали пальцем. Тон писем сменился с «горите в аду» на «примите меры, увольте его, сдайте полиции». Мало кто слушал тонувшие в громких популистских воплях виртуальных горе-линчевателей голоса тех, кто требовал разобраться, для кого взрывчатка предназначалась, и ужесточить регламентирование деятельности оружейных корпораций. Журналисты всё выворачивали в сторону техногенной катастрофы, потому что тех, кто пытался рассматривать иные версии, не включали в рассылки материалов для прессы и не пригласили на пресс-конференцию через два дня. — Скорей бы уже это закончилось, а? Тебе тоже, небось, надоело слушать об этом взрыве. Посмотрим, что у меня там ещё в расписании. Как же он странно выглядел, этот кактус. Его иглы выглядели пушистыми, их так и хотелось погладить. Поддашься соблазну — останешься с окровавленной ладонью. Но соблазн всё равно не ослабнет. Вспомнилось почему-то детство: Август стоит с протянутыми вверх руками, а мама отвечает, что он уже взрослый мальчик, ему уже пять лет, чего он клянчит обнимашки как маленький. Мама права, кивает папа, нельзя просто клянчить, всегда нужно что-то предлагать взамен. — Скоро день её памяти, — задумчиво сказал Август, посмотрев на висевшую над столом голограмму календаря. — А я так опозорил эту память накануне. Кактус деликатно промолчал. — Знаешь что. Раз уж мы тут с тобой предаёмся философским размышлениям и воспоминаниям, пора тебе заиметь имя. Что скажешь? Кактус угрюмо спрятался от ответа за иглами. Поздоровайся с Николь, Гонзалес. М? Это его имя, Николь, первое, что в голову пришло: кактусы — Мексика, Мексика — Гонзалес. Ну конечно, оно хорошее. Говорил же, Гонзалес, что ей понравится, смотри, и улыбнулась впервые за последние несколько дней. Кстати, а почему стикеры пропали, у тебя закончились анекдоты, Николь? Ну конечно читал их, уже не представлял утро без них. Стопку документов она отдала Августу не всю. Когда он потянулся за оставшимся у неё листком, на котором что-то было написано от руки, она резко прижала его к груди. Это не нужно подписывать? Ну смотри. Август ещё раз сказал «Гонзалес», но только беззвучно, одними губами, и развернул кактус к себе. Хорошее имя. Для хорошего кактуса. Такого, которому можно было после ухода Николь прошептать: — Она уже подумывает уволиться. Предыдущая протянула дольше. Для Гонзалеса, конечно, пара лет и пара месяцев были одинаково ничтожными промежутками времени. По его мнению, Николь стоило отрастить иголки, пока окружение не обескровило её саму. Он понимал жизнь гораздо лучше, чем было положено кактусу. Ну, с другой стороны, всем прочим кактусам не выпадала возможность учиться у Августа. Каждое утро начиналось с зачитывания анекдота Гонзалесу вслух. Потом Август с ним толком не разговаривал. Их продолжали дрючить с нескольких сторон разом: и заказчики, и партнёры, и поставщики, и полиция. Даже Николь уже огрызалась на коллег и представителей закона, что Августа веселило: наконец-то, начала отращивать иголки. Они ей пригодятся. Ситуация спустя пару недель пошла на поправку. Им удалось найти остатки детонатора в фуре — подтверждение версии о саботаже. Август знал, что наверняка в этом были виноваты японцы, полгода назад наседавшие на него с почти что требованиями продать им его компанию, но у него не было доказательств. Пришлось плести для прессы сложный узор из намёков, указывавших на заграницу. Новость была настолько благой, что даже Мико перестала морозиться. Она зашла к нему на работу впервые с того инцидента с ножом, потому что они собирались сходить вместе в ресторан пообедать, раз у Августа образовалось окно и его репутация теперь позволяла показываться на людях. К его удивлению, Гонзалеса Мико не оценила. Едва скользнув по нему взглядом, она рухнула в офисное кресло напротив и уткнулась в телефон. Шуточное предложение поговорить с Гонзалесом она встретила фырканьем. «Уродский кактус в уродском горшке» — больше ничего от неё Август не добился. Понятно. Ей, значит, подарить его в случае чего не получится. В лифте Мико продолжила методично продавливать поездку в Париж. Мол, тебе сейчас не до того, а мы с подругами фиг знает, когда ещё так выберемся на выходные, и вообще, разве мама хотела бы, чтобы её память чтили на жутком кладбище, а не в ярком городе, она ведь наверняка предпочла бы видеть любимую дочку счастливой, а не морозящей задницу над куском гранита? Август был слишком измотан войной со всем миром и сказал Мико, чтобы она решала сама. Давно он не видел её такой радостной. Они с Гонзалесом отныне были лучшие приятели. Вместе изучали письма, проекты, чертежи, вместе висели на телефоне, вместе даже осматривали лаборатории. Сотрудники настороженно поглядывали на кактус в руках босса и на первое «Расскажите так, чтобы даже Гонзалесу было понятно» отреагировали массовым ступором. В конце концов они смирились и, с заметным усилием удерживая взгляды подальше от кактуса, разговаривали с Августом, как обычно. Один подхалим перед испытанием лазерной установки даже спросил, понадобятся ли защитные очки и Гонзалесу. Прекрасно, его приняли как часть семьи. Главное, чтобы он не обогнал Августа по популярности. Девчонок он не склеит, а вот сотрудников на мысль «уж лучше бы он был боссом» навести мог запросто. Как бы это предотвратить? Август спохватился на середине набора текста рассылки о грядущих сокращениях, которые были идеей Гонзалеса и которые он потом собирался милостиво откатить, чтобы на его фоне выглядеть спасителем. Да он совсем уже чокнулся, в ужасе прикрыл он рот рукой. Ему пора было отдохнуть. Расслабиться. — А может, ну это всё? — сел Август на край стола Николь. Та подняла обесточенный взгляд без единой искры интереса. — Одиннадцать вечера, мы всё ещё здесь. Мы не успеем сделать то, что собирались сделать, так что… Выпьем? — поднял он бутылку вина. — Ты и я, в моём офисе. Николь нахмурилась. Помедлив, она принесла извинения за бестактность и свою усталость и уточнила, не флиртовал ли он с ней. — Пока нет, — улыбнулся Август и показал пальцами на бутылке высоту примерно в четверть бокала. — Вот с этого момента начну. Отчеканив корпоративно-нейтральную формулировку отказа с обязательными «сожалею» и «вынуждена отклонить ваше приглашение», Николь вернула взгляд к монитору. — Боишься флирта? Николь ему напомнила, что он сам на инструктаже говорил, что ненавидел романтические отношения на работе. А на его вопрос, сможет ли она сделать исключение для босса, резко ответила «нет». Слишком резко. Она спохватилась, зажмурилась, попыталась вылепить из отказа более мягкую формулировку. — Всё ты правильно сказала, — соскользнул со стола Август. — Проверку ты прошла. Вы говорите, что слушаете меня, — подбросил бутылку так, чтобы она кувыркнулась в воздухе, Август, и поймал её. — А как доходит до практики, сразу всё забывается. Николь спросила, почему он решил её проверить именно сейчас. — У тебя закончился испытательный срок. Если бы ты оказалась дурочкой, мне бы лучше было нанять вместо тебя вчерашнюю студентку гораздо дешевле. Он ей сказал, что он её облагодетельствовал, а она промычала что-то и продолжила работать, неблагодарная холодная стерва. С размаха поставив подарочную бутылку вина на стол, отчего Николь подпрыгнула, Август ушёл к себе. Доброе утро, но почему оно какое-то недоброе, откуда эта нервозность в голосе? Николь, что-то произошло? Из-за какого «вчерашнего» он мог на неё... ах, это, он и думать уже забыл, всё в порядке, как вино-то? Нет-нет, это для тебя в честь окончания испытательного срока, главное не дегустируй его на работе. — Какие люди нежные и злопамятные, Гонзалес, умереть просто. Интересно, бывают ли обиды, которые стоит хранить в памяти шестьсот лет? Гонзалес настолько привязался к Августу, что даже уколол директора отдела продаж, который зарвался в своих претензиях к выделяемому бюджету и слишком буйно размахивал руками. Пока Николь спрыскивала ему ранки на тыльной стороне ладони антисептиком и клеила пластырь, Август оценивал размер потерь со стороны Гонзалеса. Всего одна иголка. Продажнику повезло. Капли крови Август стирать с соседних иголок не стал. Ему было интересно, сойдёт ли она за питание, и если да, то не подсядет ли на человечину Гонзалес. Обидно, если да, хороший же парень. Вообще собственные подозрения в адрес Гонзалеса теперь казались Августу нелепыми. Он был самым лояльным сотрудником компании, поддерживал его во всём, слушал не перебивая, делал правильные выводы, грозно смотрел на каждого, кто не следил за тоном. Август, в свою очередь, отстаивал честь его рода в сообществах кактусоводов и даже сделал для него колпак для поддержания оптимальной влажности, подумывал взять с собой на кладбище. Благодаря заразительности спокойствия Гонзалеса Август находил и в себе силы вовремя помедлить перед принятием решения, рассмотреть те варианты, на которые не обращал внимания прежде. К Николь тоже вернулся её оптимизм. Уже не то бездумное веселье, что раньше, но по крайней мере, сдержанная улыбка Августу каждое утро доставалась, глупые анекдоты — тоже. Завтра предстоял поход на кладбище. Мико отзвонилась, что они с подругами и матерью одной из них уже добрались до Парижа и её уже чуть не обокрал какой-то хмырь прямо у гостиницы, нет, обошлось без полиции, нет, ему не надо было приезжать, всё в порядке, нет, с ними нет парней, нет, звонить тоже не надо, сама позвонит, если надо будет. Один отдел сообщил, что наконец-то сообразил, как решить проблему излишнего утяжеления гигроскопичного тента при накоплении критичного объёма влаги, другой отдел уныло оправдывался, что честно бился над проблемой устранения накопления заряда в «Стержне» от нервной системы, но пока что топтался на месте. У отдела продаж отчёт был радостным, у отдела маркетинга — сдержанно оптимистичным, скандал и внезапный сюжетный поворот в нём пошли им на пользу, к ним стало проявлять больше интереса министерство обороны. Да, Николь, давай ещё бесчисленную армию бумаг на подпись. Кстати, забери с собой кактус, отнеси поварам в столовой. Наткнулся только что на статью про аситрон и засахаренную мякоть эхинокактуса, страшно захотелось попробовать. Да, мякоть скорее всего ещё не созрела, но кислые яблоки же ему нравились, вдруг и тут результат понравится. Нет, он не был уверен, что конкретно из этого кактуса получится что-то приготовить, но если не получится, он ничего не потеряет, а если получится — у них будет интересный десерт. Что-то случилось? Как-то в лице изменилась. Да, можно и заказать готовые, но мало ли что они подложат, а тут хотя бы он будет знать ингредиенты. Она точно обиделась. Неужели дулась всё ещё из-за проверки с вином? Так и не рассказала, хорошее ли он выбрал, зачем только мучился, подбирая по описаниям от сомелье вкус, который, как ему казалось, должен был ей понравиться. Вечно он огребал, когда пытался сделать для людей что-то хорошее безвозмездно, и ускользал от последствий, когда делал им что-то плохое и ради выгоды. Жизнь как будто специально делала так, чтобы он ни в коем случае не смог понять, чего она от него хотела. Утром дня памяти — тогда, когда он нужен был Августу больше всего, — стикер на столе не появился. Всё вернулось на круги своя. Как обычно, он сидел один, слушая постукивание собственных пальцев по клавиатуре интерактивного экрана одним ухом и доносящийся из динамика голос директора отдела продаж — другим. Ближе к обеду он, как обычно, покинет здание и отправится на кладбище в этот бессердечно солнечный день. Под его ногами будут шаркать галька и листва, над его головой пронесутся карканья ворон, возможно где-то между ними вклинится бубнёж наушников, воткнутых в уши подростка, который пришёл с родителями навестить ему лично не знакомого покойного родственника. Он пройдёт к мраморной статуе фигуры в плаще и капюшоне, держащей крест в одной руке и как будто угрожающей поднятой другой. Как обычно, он отметит, что надо бы вместо неё заказать парную скульптуру родителей с их свадебной фотографии, и как обычно, забудет потом это сделать. Он встанет на колени, достанет из кожаной сумки тряпку и чистящие средства, медитативно поводит тряпкой по плитам, с особым усердием оттерев пыль и засохшие пятна грязи с фотографий. Закончив с уборкой, он зажжёт искрой с пальцев свечу в стакане, которую поставит у основания могильной плиты. И скажет «Привет, пап, привет, мам. Я, как обычно, один». Да, Николь, давай их на подпись. Слушаю, Брам, выкладывай, какие там новые проблемы с гигроскопичным тентом.