***
Тихий скрип входной двери прерывает тишину в небольшой, унылой комнатке. Это была маленькая, старая квартирка на окраине города. Район в котором она находилась представлял из себя самое настоящее криминальное гетто. По соседству огромное количество других малогабариток, а люди, живущие здесь, далеко не самые приятные сожители: безработные, малоимущие, криминальные авторитеты, страдающие алкогольной и наркотической зависимостью или просто ментально больные люди. Жизнь в подобной обстановке, никак не способствовала адекватному формированию личности ребёнка. В квартиру зашла рыженькая девочка, почти тут же направившись к себе в комнату, стараясь не шуметь. Дверь в квартиру изначально была открыта, означая только то, что дома она не одна. И Джесси, — так звали ребёнка, — не ошиблась, в чём убедилась спустя несколько минут. Старый, холодный пол в жилище, предательски скрипнул. Со стороны кухни послышалась возня, шум сломанного и едва работающего радио, после чего раздался голос матери. Это было достаточно громко, чтобы не услышать или проигнорировать, а старшая Джанкер в любом случае услышала скрип, свидетельствующий о присутствии другого человека. — Джесси! Ты дома, дочка? Ответа не последовало. Девочка застыла на месте, словно окоченевшая. Ученица старалась успокоить сбивчивое дыхание и оставаться тише воды, ниже травы, лишь бы Пэм ничего не заподозрила и посчитала, что ей просто померещилось. Джесси слышала в голосе женщины необъяснимую интонацию лжи и заподозрила что-то неладное. Будто мать, как бы по-доброму та не звучала, хочет причинить ей вред, хотя, казалось бы, это абсолютно повседневная фраза для любящей родительницы. Вот именно, что для «любящей». — Джесс, доченька, иди кушать! В этот момент, девочка не выдерживает, а параноидальный страх собственной родной мамы берёт над осторожностью вверх. Забежав в свою комнатушку, Джесси захлопнула дверь, заперевшись на замок и заодно подперев стулом ручку, зная насколько ветхий затвор и опасаясь того, что он может не выдержать. Мало ли что у Пэм Джанкер на уме, потому, лучше будет перестраховаться. Джесс прошлась по своему личному «бункеру», который был не таким уж и большим. Девочка быстренько забралась под свой письменный стол, ограждённый подушками и одеялом, навешанным перед детским импровизированным убежищем, имитирующим вход. Там, под столом, находилось по минимуму необходимых для неё вещей. Немного канцелярии: несколько карандашей, ручка, поломанная линейка, скреплённая скотчем, старые, слегка поржавевшие ножницы. Блокнот, обложка которого обклеена дешёвыми наклейками и местами изрисованная. Несколько школьных учебников, по которым она делала домашнее задание. Любимая плюшевая игрушка ручной работы, напоминающая собаку, которую сама Джесси прозвала «Скраппи». Канцелярский нож, который всегда лежал под отдельной подушкой, проверялся своей хозяйкой стабильно каждый час и служил оружием самообороны. Горсть ярких конфет, которые юная негодница регулярно подворовывала из местного магазинчика и пополняла, пряча здесь. Эти конфетки были очень маленькими и на вкус приторно-сладкими. Настолько маленькими, что Джессика Джанкер не разу не попалась за мелким воровством, но эти сладости имели для неё большое значение. Порой, такая банальная вещь, как вкус сладкого, помогал ребёнку легче пережить день, включить голову и здраво мыслить. Также, когда Джесс жила ближе к городу и другим людям, не в таком убогом месте, у них был сосед снизу, молодой парень подросток. Порой он казался очень странным, моментами мрачным, довольно дёрганным, но к девочке относился хорошо и даже угощал конфетами. Теми самыми конфетами, что нынешняя Джесси крадёт и прячет в своём «особом месте». Но с их переезда оттуда прошло огромное количество времени и никого из своих соседей она больше не видела. Ни того парня, угощающего девочку сладостями и проводящего с ней огромное количество времени. Ни дедушку военного, рассказывающего истории и научивший Джессику шить. Ни соседку с первого этажа, которая угощала детей пирожками с мясом. Ни жизнерадостного и общительного диджея, который по просьбе девочки включал музыку ненадолго и мог как-то приободрить маленькую Джанкер, если у неё было плохое настроение. Хотя, многие взрослые были против её общение с тем тусовщиком, кричали: «Отойди от ребёнка, псих!» и силой уводили девочку домой, передавая её почти в руки к матери, пока тот парнишка грустно, опустив взгляд в пол, надевает чёрные очки и уходит в свою квартиру. Хотя сама Джесси предпочла бы остаться с кем-нибудь из вышеперечисленных людей, нежели возвращаться домой. Никого из тех, кого Джесс знала, она больше не имела возможности увидеть. Фактически, при переезде сюда, она потеряла любые связи с знакомыми людьми, которые могли ей как-то помочь и теперь, она уже смирилась с тем, что обречена. Телефона или каких-либо других средств связи у неё не было, Пэм отобрала даже самый примитивный, кнопочный телефон у девочки, после недавнего инцидента. Собственно, а в чём причина такой боязни Джессики перед Пэм Джанкер и почему она не поверила женщине, когда та позвала её? Причина куда проще, чем кажется на первый взгляд, стоит просто узнать чуть больше подробностей. Первое, что стоит знать, так это то, что характер единственной главы семейства Джанкер сам по себе противоречивый. Конечно, при людях она амбициозный инженер, добропорядочная гражданка. Везде поможет, везде подскажет, — ну просто образцовая соседка среди всех этих алкоголиков и наркоманов. Пэм была очень хитрой женщиной с талантом манипулятора, хотя казалось, что предпосылок к чему-то подобному никогда не было. Кто бы мог научить её этому? Пэм Джанкер была затянута в религиозный культ, названный «Орден», где её моральный облик постепенно искажался с годами, а рамки стандартных для обычного человека моралей и норм, стёрлись в порошок. В итоге женщина пришла к признанию веры как смыслу своей жизни. Она фанатично предана своей секте, глубоко религиозна, неукоснительно следуя за Орденом и его вероучениями. А вера, в свою очередь, стала непробиваемой стеной между матерью и дочерью. Религия Ордена черпает элементы из других реальных религий, таких как истоки христианства, японский фольклор, ацтекские ритуалы и верования коренных американцев. Стоит отметить, что культ также имеет подозрительное сходство с оккультизмом, потому как изображение божеств, которым поклоняются верующие, напоминают изуродованных монстров, адских существ, корчащихся в муках. Ужасно травмирующее зрелище. Догмы и мифология культа призывали к возрождению Рая через апокалипсис, а истинный Бог явится и принесёт с собой утопию только вместе с апокалипсисом и безумием. Потому, маленькую Джессику с самого раннего детства воспитывали в атмосфере страха, ужаса и агонии. Девочку таскали по различным ритуалам и мероприятиям Ордена. Она была вынуждена лицезреть чужую боль и жестокие методы культа, для достижения своих целей: ампутации, избиения, похищение людей, продажа наркотиков, промывка мозгов и слом личности, сожжения заживо и просто кровавое месиво. Реки и лужи крови, вопли ужаса, сырые и вспоротые органы. Наблюдать за тем, как взрослые люди, распяли другого взрослого человека на стене, потом подвесили под потолок, проломили череп и переломали ноги в сорока шести местах, а потом то, что осталось, сожгли, воспевая притчу о вечности, зрелище далеко не для маленького ребёнка. А что сама Джесси? Конечно же ей было страшно. Она не раз плакала, захлёбываясь в собственных слезах, просилась домой, что игнорировалось со стороны Пэм. Скажу больше, мама не раз срывалась на ребёнка, била её, затыкала разными способами. Как только Джессика научилась читать, мать заставляла её изучать святые книги и устав Ордена. Если та отказывалась — её заточали в одной из маленьких комнат храма на несколько дней. А девочке просто хотелось немного ласки и материнской любви, быть ближе к своей «любимой мамочке». Она сохраняла тусклую надежду на то, что Пэм всё-таки одумается и начнёт вести себя как вполне нормальная родительница, но этого не произошло. Думаете, Джесси не пыталась выбраться? Ещё как пыталась. Девочка обращалась за помощью к учителям, но чаще всего они пропускали всё мимо ушей. Да, однажды ей поверили и вызвали органы опеки, но я уже говорила, что Пэм прекрасный лжец, а её хорошая репутация только больше укрепляла видимость образа добропорядочного человека. Профессии, заслуги и связи не в коем случае не должны затмевать разум, ведь любой человек может оказаться поехавшим на голову маньяком, но по непонятной причине ей поверили. А вы уверены, что точно хорошо знаете своего друга, с которым выросли, одноклассника или соседа на лестничной клетке? После этого случая, у Джесс как раз забрали телефон и посадили на домашний арест. В заточении та пробыла две недели, а мисс Джанкер донесла до учителя, что всё в порядке и девочка просто заболела. Когда Джессика самостоятельно пыталась покинуть дом, то постоянно терпела неудачи: не успевала выбежать до закрытия двери, падала с лестницы и расшибала себе голову. Её вылавливали другие представители Ордена, знакомые с её матерью, и возвращали домой, а последователей секты не так уж и мало. Других родственников у неё не было и даже если они есть, то девочка о них не знает. Вот почему Джесс так боится свою мать. Когда сегодня Пэм позвала её, девочка знала, что она не может звучать так по-доброму. Если мама обращается к тебе с любовью и теплотой — не жди ничего хорошего. Значит, ей что-то нужно, и если Джессика этого не выполнит, а она скорее всего не выполнит, то женщина может сделать что угодно, чтобы добиться собственной цели. Вспоминая все те ритуалы и боясь оказаться на месте тех людей, девочка лучше останется в комнате и не пойдёт на лишние риски. Она чётко уверена, что ей хотят причинить только вред и ничего более. Джесс тяжело вздыхает, поглаживая свои пластыри и уже было берётся за учебник по арифметике, как раздаётся громкий стук в дверь. — Джесси! Открой и иди кушать, потом сделаешь уроки! — Девочка дрогнула и, выглянув из своего убежища, покосилась на дверь. Стук продолжается и с каждой минуты удары в дверь были всё тяжелее и громче, а голос Пэм плохо сдерживал раздражение. — Доченька, выходи! Не заставляй меня ждать! — резко, удары стали очень быстрыми. Будто человек за дверью, старательно пытался выломать вход в комнату. Кажется на двери снова останутся вмятины, если та выдержит и не треснет под натиском силы взрослого человека. — Джессика! А ну быстро выходи юная леди! Ты же не хочешь, чтобы мамочка злилась?! — теперь голос выражал ярость и нетерпеливость, а для ребёнка и вовсе напоминал рёв агрессивного зверя, заставляющий дрожать при каждом новом стуке в дверь. Маленькая Джесси уже представляла, как мать ворвётся в комнату и разорвёт дочь на части. Школьница взяла своего любимого Скраппи, обняв игрушку и сжавшись в калачик, уже была готова заплакать, но не успела. В этот момент у неё чуть не остановилось сердце, ведь произошло то, чего девочка больше всего боялась всё это время. Замок сломался, дверь слетела с петель. Эта дверка и так держалась лишь с божьей помощью, а после этого починить её будет не просто сложно, скорее невозможно и придётся купить новую. Женщина проходит в комнату, оглядываясь по сторонам, выискивая ребёнка и в конце концов догадывается заглянуть под стол, накрытый одеялом. И вот, уткнувшаяся в собственные колени Джесс, находясь в полном страхом ожидании, боится, что сейчас ей проломят голову ржавой трубой и утащат неведомо куда… Но того, что мамочка тепло улыбнётся, держа в свободной руке тарелку с тёплым супчиком и как ни в чём не бывало продолжит говорить, сменив интонацию на мягкую и любящую, девочка никак не ожидала: — О, вот ты где Джесси. Неужели моя дорогая девочка совсем не проголодалась? Да быть не может, ты ведь так устала за сегодня! Пошли на кухню, покушаешь, отдохнёшь, а потом за уроки. Ну давай, давай, пошли… Глаза школьницы открылись, сделавшись в размером с блюдце, смотря на мать. А Пэм Джанкер спокойно смотрела на неё, терпеливо ожидая, когда дочка вылезет из-под стола и направится вместе с ней на кухню. Джессика просто не верит свои глазам и ушам. Неужели, мама наконец остепенилась? У Джесс всё-таки будет нормальное детство и хорошие отношения с родительницей? В её глазах вновь виднеется надежда, но пока что выходить она не осмеливается. — Ну же. Мама не злится, пойдём… — женщина поднимается и зовёт девочку с собой. Последняя, в свою очередь, поверила и направилась за Пэм. И вот сейчас, старшая Джанкер стоит около раковины и моет посуду, пока дочка сидит за столом, потеряв бдительность и позабыв о любом страхе, за обе щеки уплетая горячий и вкусный суп, сделанный с тёплой материнской любовью. Сам факт того, что близкий человек наконец обратил на тебя внимание и проявил заботу, которую ты жаждал продолжительное количество времени, для ребёнка имеет огромное значение и несомненно греет изнутри, а в данном случае греет не только в переносном, но и в прямом смысле. Это та любовь, которой девочке не хватало никогда и сейчас она слепа, глуха, нема, бездумна. Доверяет и следует за кем-то сильным… И неважно, что этот «сильный» долгие годы тебя терроризировал. Маленький ребёнок слишком неопытен и доверчивый, даже несмотря на то, каким он будет сообразительным. — Как дела в школе? — раздаётся голос Пэм, среди сплошного шума воды и черпания бульона ложкой из тарелки. — Всё… хорошо… — неуверенно промямлила Джесси, проглотившая кусок мяса, плавающий в похлёбке. — А? — переспросила женщина, не услышав слова дочери. — Всё в порядке, как всегда. — Это хорошо. — глава семьи домыла последнюю тарелку и перекрыла кран. Ненадолго подойдя к девочке и погладив её по голове, она продолжила, — Ты когда покушаешь, оставь тарелку в раковине. Я потом помою. Тебе с уроками помощь нужна? — Нет мам, спасибо. — Ну тогда приятного аппетита. После этого, Пэм ушла куда-то, пока счастливая Джесс доедала борщ. Что это за мясо такое странное? На вкус, вроде как обычная свинина, но жёсткое, не имеет аромата и немного горчит. Однако, у девочки не было желания и смысла придираться, ведь получилось довольно вкусно. Однако, это было до того момента пока Джессика не заметила за холодильником огромный чёрный мешок, который был спрятан так неумело и заметно, словно в спешке. И вроде девочка этого не замечала, но когда по всей кухне разнёсся невыносимый запах гнили, она насторожилась. Аккуратно выглянув из кухни и убедившись, что никого нет, Джесси на цыпочках подошла к месту, откуда торчал пакет, мешок или что бы то ни было. Заглянув в него, та ужаснулась. Её лицо мгновенно побледнело, а сама девочка едва сдержала рвотный рефлекс. В мешке были остатки от тела мёртвого человека, некоторые органы, обглоданные кости… В голову ударила мысль о том, что то мясо в супе — ничто иное как человечина, а сама школьница — соучастник преступления. Как минимум потому что это было очевидно. Ещё быстрее пришло осознание того, что её мать не стала добрее, вовсе нет. Более того, эта женщина — очевидно больная на голову. Логично, что нужно бежать и просить о помощи, но слишком поздно. Пока Джесс осознавала происходящее в шоковом состоянии, за ней уже стояла Пэм, замахиваясь на родную дочь стальной трубой.***
Тёмное и сырое помещение под землёй, с холодным полом. Его высота меньше двух метров, стены сделаны из цельного бетонного массива. Отсутствие воздействия прямых солнечных лучей и стабильный температурный режим, независимо от времени года, по идее, должны засчитываться за плюсы, если бы, конечно, подвальное помещение использовалось по назначению. Это был погреб, традиционно представляющий собой специальное сооружение, предназначенное для сохранности продуктов питания, дачного урожая, маринования овощей, фруктов на протяжении круглого года, располагающийся под жилым зданием. Только вот, сохраняются здесь не продукты, а изувеченное тело девочки, пока ещё, к сожалению, живое. Изрезанные почти в мясо ноги, руки. Синяки на бледной коже и дрожь по всему телу, будто через несколько минут девочка начнётся судорожно биться в конвульсиях. Расшибленный подбородок, разбитый нос, сломанные колени и правая ключица, не позволяющие ребёнку нормально двигаться без адской боли. Рядом с телом, на полу, есть пятна и свежие лужи желчи, потому что блевать больше нечем. Глаза красные, опухшие и заплаканные, с расширенными зрачками. Да и, стоит отметить, что даже сейчас, Джессика рыдает, надрываясь и захлёбываясь в собственной рвоте и слезах. Она уже не раз теряла сознания из-за слабости организма, а сейчас и вовсе близка к смерти от травматического шока, загноившихся ран, оставшихся без должного уходя или обезвоживания. Металлические кандалы натирают её конечности, оставляющие язвы и раны, что ужасно болят. Смотря на это не понимаешь — как она до сих пор жива? Хотя, как бы я не называла это тело «живым», морально она давно мертва. За небольшой промежуток времени нахождения здесь, девочка возненавидела маму, надежда на счастливое существование рухнуло. Она настолько воспылала ненавистью к Пэм, что не желала принимать её как свою родительницу и искренне желала, чтобы тот «Бог», которого женщина воспевала, когда возродит апокалипсис, то сожжёт эту ведьму медленно и в мучениях, в первую очередь. А ещё больше, Джесси хотелось смерти всего Ордена, вместе взятого или сдохнуть самой поскорее. Быстро и без мучений, что сейчас было бы очень кстати. Открывается дверь и в подвале виднеется тусклый свет. В помещение проходит человек в ритуальном одеянии и со свечой в руках. Сняв капюшон, под ним показалась Пэм Джанкер: — Поднимайся дитя, — женщина пнула ребёнка, чтобы та хотя бы подняла голову. — …Я…Я не… Н-не… Не мо… — острая боль сдавливает горло и лёгкие, потому Джесси не может говорит членораздельно, после чего, вновь начинает надрываться и плакать. — Поднимайся, — строго процедила Пэм, — я не буду повторять по несколько раз. — З-зачем… За… Зачем ты… Это… — подвергшаяся пыткам и ужасному обращению замученная девочка срывается на очередной приступ кашля, харкая кровью на холодный бетонный пол. — Чего ты там мямлишь? Поднимайся! — Зачем ты… Это… Делаешь?.. — наконец выговорила свой вопрос Джесс. — Поднимайся! — строго процедила женщина. Пэм подошла к ребёнку, хватая её за руки и пытаясь утащить куда-то, словно забыла, что сама пристегнула дочь цепями к этому месту. Подобное волочение по полу вызывало и без того нестерпимую и нечеловеческую боль. — Ты была ужасно непослушной, так ведь, Джесси? Я заблуждалась, думая, что смогу удержать тебя достаточно долго. Но мама не заметила, как сильно ты выросла. Вот почему я не могла подобраться к тебе. Но, какая жалость, правда ведь? Теперь, просто делай всё, что я скажу тебе делать. — Нет! Я не сделаю ничего, что бы ты ни сказала! — резко вскрикивает Джесси и осекается, отползая на то место, где всё то время лежала. — Плохая девчонка! А ну подошла сюда! — НЕТ! — когда женщина вновь попыталась схватить дочку, девочка стала активно сопротивляться, укусив мать за руку и начав дёргаться на полу, чтобы не было возможности схватить её. Верховная жрица культа отдёргивает руку, шипит и рычит слово злой бешенный зверь, а Джесси падает лицом в пол и дрожит от невыносимой ломоты в теле, начиная… молиться. Сейчас, от собственной безнадёжности, она поклоняется Богу и просит, чтобы её молитвы были услышаны, однако они так и останутся без ответа. — Иисус Христос, услышь меня, прошу, где ты? Открой глаза, ослепи меня ярким светом. Иисус Христос, спаси меня, прошу, пока можешь! Открой глаза, оглуши своей ложью… — своеобразная исповедь Джесси перед смертью начинается с шумного шёпота, после перерастая в истошный крик о помощи, обращаясь к небу, в мольбах о священном спасении, вот только это не более чем самовнушение. Никто не услышит её, никто не примет в никакой Рай, если что-то подобное вообще существует. Единственный, кто это слышит сейчас, её мать, гневу которой нет предела. — Не смей упоминать имя этого лжеца! НИКАКОЙ ОН НЕ СЫН БОЖИЙ, он тебе не поможет!!! — яростно и истерично вопит женщина, дав девочке леща. — НЕ БЛАГОДАРНАЯ ТВАРЬ! Я тебе всю жизнь пытаюсь показать правду и привести к спасению, осеняю тебя своей святой дланью, а ты надругаешься над моей верой, сучка! — Мамочка!.. — Время близится. Все будут освобождены от боли и страданий. Наше спасение рядом. Это день расплаты. Когда все наши печали будут смыты. Когда мы вернемся в настоящий рай! — Мама, ты больна, прошу не надо! Я просто хочу быть с тобой… Только мы вдвоём. Пожалуйста пойми! — Ты хочешь сказать… Да, мне ясно… — внезапно, в голосе Пэм звучит безрассудство, а во взгляде читается сумасшествие. Она, должно быть, свихнулась окончательно, — Как же я раньше не догадывалась? Ждать незачем! Если спасение рождается через страдание и боль… — Мамочка? Джанкер отшвырнула свою дочь в дальний угол, а пока Джесси оправлялась от очередной тошноты, звона в ушах и боли в рёбрах, та вернулась со ржавой трубой в руках. Да, с той самой трубой, которую та использовала неделю назад, для того, чтобы вырубить дочь. Девочка со страхом поглядывает на оружие в руках верующей, пока последняя начала заливаться жутким и безумным смехом, что вызывает у ребёнка дрожь по всему телу. Джессика уже догадывалась, что та собирается делать. Замах трубы и первый удар в скуловую кость. Следующее попадание в височную кость в районе уха, после, прямо промеж глаз, что пробивает ребёнку череп. Летальный исход. Но вы думаете это остановило горе-мамашу? Плевать на разум и рациональность, ведь ломать детские кости так весело! Она начинает бить со всей силы по голове трупа, перемалывая головной мозг в бесформенную кашу. К стене прилипают и стекают кровь и останки мозга, вокруг валяются части черепа, жировых тканей, лимфа, слизь и другие составляющие человеческой головы, а лицо полностью обезображено, исходя из чего становится трудно узнать в нём когда-то живого ребёнка. Мёртвое тело девочки с пробитой и изуродованной черепной коробкой — очень жуткое зрелище. Подобный вид травмирует кого угодно, кроме, разве что, судмедэкспертизы. И только после десятки ударов и море крови Пэм наконец прекратила, оглянувшись по сторонам и поняв, что она натворила. Её словно окатило холодной водой. Но уже было слишком поздно включать здравомыслие, глядя на то, во что превратился труп Джесси Джанкер. У женщины на глазах выступили слёзы, от осознания собственного поступка и бесчеловечности сего действия, что она совершила, а руки сами опустились вниз, выронив орудие особо жестокого убийства. Несмотря на вид, в котором пребывало тело, культистка взяла тело дочери на руки, прижав к себе, и начала плакать навзрыд. И ведь действительно, никакой боли, корчей и страдания. Думаю, Джесси счастлива сейчас. Если, конечно, после смерти её действительно отправили в «лучшее» место. Больше она никогда не сделает вздох и может быть, оно и к лучшему. Никто не оспаривает тот факт, что Пэм растила свою дочь в просто ужасной атмосфере. Но значит ли это, что она не любила свою дочь? Скорее всего она всё-таки по-своему любила Джесси, просто верования Ордена сильно извратили её понимание любви по отношению к дочери. Это была крайне извращённая форма любви, с психопатией, жестокостью и всеми другими вытекающими из этого факторов. Похоже, Джанкер насильно прививала ребёнку свои верования потому, что на самом деле верила во все те бредни и желала ребёнку спасения. Но она отнюдь не хотела, чтобы это дошло до такого результата. Культистка сидела в обнимку с гниющим телом на протяжении полутора часа. Руки, часть лица и вся её одежда покрыты кровью, но сейчас это не так важно. Но даже самая острая горечь рано или поздно отступает. К Пэм приходит осознание, что нужно скрыть следы преступления. Этот подвал находился в одном из храмов Ордена, а значит рано или поздно это мертвеца обнаружат. Но как спрятать этот труп сейчас, когда в церкви всё ещё есть люди? Да и как самой Пэм выйти из подвала незамеченной? Но женщина уже окончательно потеряла свой рассудок и тронулась умом, потому, единственное решение, что пришло в голову психопатке — бежать. Сбежать и спрятаться. Неважно куда и как. Главное, заглушить боль и чтобы никто её не обнаружил. Возможно, даже покончить с собой будет единственным выходом для женщины.***
Сегодняшний воскресный день, мягко говоря, не благоприятствовал. Весь день моросит дождь, темнеть начало раньше времени. У ограды церкви ошивались пару ребят, скорее всего, перепутавшие храм Ордена с традиционным католическим. Оно и не удивительно, ведь, что интересно, собор секты «Золотого Орла» очень сильно походил на святилище латинян. Но в таком мрачном дне был один несомненный плюс — Бо точно знал, что сегодня в храме людей много не будет, хотя внутри всё равно надеялся, что придёт хоть кто-то. Культовик спокойно прошёлся по владениям храма. Самое первое, что бросается в глаза людям, попавшим в храм — ряды скамеек. Во время посещения собора там сидят люди, выслушивающие проповеди священнослужителей. Впрочем, во время молитвы люди меняют позу. Чаще всего встают, реже — садятся на колени. Как раз для тех, кто опускается на колени есть специальные приступки, чтобы не сидеть на холодном полу. Основное помещение храма от пресвитерия разделяют небольшие ступеньки. Они ведут к алтарю, амвону, кафедре и «Священным дарам». С амвона, священник читает Святое Писание или проповедь. Сам амвон выглядит прямо как кафедра, но в церкви кафедрой называют абсолютно другое. Стулья готического стиля за амвоном — и есть кафедра. Во время службы на эти стулья садятся священник и те, кто ему помогают. Епископ или кардинал обычно садятся на самый высокий стул из всех этих, если они, конечно, посещают храм. «Святые Дары» находятся за алтарём, и они почти всегда, кроме нескольких минут во время богослужения, скрыты от глаз, а возле них обычно горит огонь. А в центре храма сам алтарь. Это прямое и непосредственное наследие языческих жертвенников по своему устройству и предназначению. Возвращаясь к католическим соборам, стоит отметить, что там тоже присутствует алтарь, но есть одно отличие. В христианском понятии, Бог однажды вечером в четверг, за ужином, поднес себя людям в виде хлеба и вина. А здесь, в храме Ордена, люди подносят жертвы Богу. Есть купель — мраморная чаша, чем-то напоминающая фонтанчик в мусульманском богослужебном сооружении. В нее наливают воду, освящают ее, а потом крестят младенцев. Иконы для культисткого храма вещь не характерная, а вот встретить яркие и искусно сделанные витражи — вполне себе обыденно. И наконец, наверное, самое загадочное помещение в храме для прихожан — исповедальня. В церкви Ордена она скрыта за двумя дверьми, почти сразу слева от входа. Исповедальня разделена на два помещения. Одно — для священника, с двумя дверями. Это нужно, чтобы на входе-выходе священник не сталкивался с исповедуемым. Второе — только с одной дверью. Здесь садится исповедуемый. Два помещения исповедальни разделяет решетчатая перегородка. Решетка символизирует тюрьму, в которую себя помещает человек, под властью своих грехов. Бо собирался сделать последний обход по помещению, чтобы немного перевести дух и направиться в другую часть храма с жилыми помещениями для монахов и монахинь, самый что ни на есть настоящий монастырь. Но в какой-то момент, священник прислушался в тишину храма, где среди стука капель о окна и витражи, кажется, слышится чей-то голос… Чей-то тихий, словно опьяневший и отстранённый ропот. Точнее, не такой и тихий, раз уж священник слышит его, будучи находясь на территории нефа. Кажется, голос принадлежит женщине. Изначально Бо думал, что кто-то остался на балкончике, где обычно находятся певчие, но бросив взгляд на противоположную от алтаря стену — никого не обнаружил. Мужчине в голову пришла довольно странная догадка, но она имела неоспоримый смысл. Священнослужитель направился к выходу из храма и свернул налево. Исповедальня, ну конечно же! Откуда ещё, как ни оттуда могли доносится молитвы и исповедь? Поначалу Бо попытался узнать, кто же исповедующийся посредством открытия двери к ней, но к своему сожалению обнаружил, что дверь не открывается. Вообще, делать так нельзя, но его целью было прогнать того, кто там находился. Как ни как, храм уже как полтора часа закончил службу. Заклинило? Нет, очевидно, что женщина в исповедальне закрылась изнутри. Тогда остаётся вопрос, как? Ведь на двери в исповедальне нет замка, чтобы запереться. Судя по всему, та забаррикадировалась и уходить, пока не получит возможность причащаться, не намеренна. Палач уныло вздыхает. Это неправильно. Как минимум, он даже не знает кто эта женщина, встреча в исповедальне должна быть назначена и Бо не её священник. Судя по всему, это единственный способ заставить эту женщину покинуть церковь. Мужчина заходит по другую сторону исповедальни. — Твои молитвы были услышаны. Бог речёт моими устами. Что стряслось дочь, раз ты посетила храм в столь поздний час? — доносится по ту сторону сетчатой перегородки. Пэм вздрагивает, прекращая читать исповедь. Она взвывает и тихо плачет, но спешит успокоить себя. Кто-то пришёл, значит нельзя заставлять священника ждать. Сама Джанкер не знает сколько сидит тут и даже не подозревает, что время давно позднее. Женщина ненадолго отвлекается, наклонившись к полу и подняв шприц. Ранее, она вводила в вену опиум, ради кратковременного успокоения и чувства эйфории. Но, судя по всему, на эмоциональной почве, верховная жрица провалилась в сон на несколько часов. Но сейчас неважен тот факт, что её должность в секте достаточно высока. Теперь женщина не служительница культа, а наркоманка и горе-родитель. Сев на колени перед занавесом, отделяющим её от священника, и сделав глубокий вдох, Пэм решилась ответить священнослужителю. — Святой отец… Я совершила смертный грех… — Дочь моя, исповедовать все тяжкие грехи так сразу не стоит. — на подобное начало со стороны сумасшедшей, палач отвечает учтиво и вежливо. — Для начала, что насчёт молитвы? — Нет, прошу меня простить. И сегодня я не раз буду упрашивать вас о прощении. Я знаю, какова грубость с моей стороны отказываться от молитвы, которая обязательна, но в ней не будет смысла… Я в любом случае уйду из жизни сегодня ночью, невзирая на то, что вы скажете. — Это ваш выбор, но уверены ли вы? — Бо начинает настораживаться, особенно услышав про уход в иной мир. Пока не зная о сложившейся ситуации, мужчина мысленно предположил, про смертельную болезнь. Ох, если бы. — Может, вам вызвать врача? Всё в порядке? — Вы про что? Про молитву или про смерть? — отрезала жрица хриплым голосом. — Аа… — подобный резкий вопрос в лоб застал палача врасплох. — Что бы вы ни ответили, просто знайте — ответ будет один и тот же. Я во всём уверена. Пути назад в любом случае нет. Простите, что вам придётся выслушивать всё то, что я сейчас вывалю на вас… — Не извиняйтесь, в этом и заключается моя служба в храме. Просвещать людей и даровать им… — Спасение? Да, я знаю… Могу ли я продолжить? — Ах да, простите. Конечно, конечно, продолжай, дочь моя. Что же тебя гложет? — На моей душе лежит тяжкий груз. Просто ужасный, бесчеловечный груз… Святой отец, я сумасшедшая. Никакой человек в здравом или даже затуманенном разуме никогда бы не поступил так, как поступила я. Господь имеет полное право совершить правосудие и провести Страшный Суд, который вся та гниль внутри меня заслужила… Я так виновата… — после следующих слов женщина срывается на безмолвное рыдание, в то время как Бо ничего не понимает. Точнее, картина в голове вроде складывается, только пока что не совсем полная. Осознание того, что по ту сторону душевнобольной и травмированный человек, так ещё и с ужасным поступком на совести, тяжесть которого, к сожалению, или к счастью, ему ещё неизвестна и ты ничего не можешь сделать, чтобы тому стало хоть немного легче, сравнимо с отравлением малыми дозами яда. — И что же за поступок? Не пугайся и помни — исповеди абсолютно конфиденциальные и священник никогда не сможет рассказать кому-либо о твоих грехах. Меня наставили ни при каких обстоятельствах не разглашать исповедь — даже под страхом смертной казни. Не позволяйте своим беспокойствам повлиять на исповедь. — Хорошо… Да, я помню, всё ещё помню… — повисла тяжёлая и напряжённая пауза. — Святой отец, я убила человека. Палач уже было собирался что-то сказать, думая, что пауза и будет длиться дальше, но осёкся, услышав последние слова. Священнослужителя как будто электричеством ударило. — Я убила ребёнка и избежала наказание по закону. Убила девочку одиннадцати лет. Свою родную дочку… — добавила Пэм, вновь сорвавшись на пронзительный вопль боли и кашляя, в попытках не захлебнуться в собственных слезах. — Мою Джесси, мою маленькую девочку… Особо жестоко и зверски… Святой отец, я — монстр и не заслуживаю жить. На этом моменте, Джанкер уже не выдерживает. Она достаёт из запачканного в крови одеяния новый шприц с новой дозой. Обычно, она носила по несколько доз с собой, на случай, если начнётся ломка. Женщина не спеша вводит опиум внутривенно, стиснув зубы и резко вдыхая воздух, но несмотря на это, расплываясь в ухмылке. Неописуемое ощущение. Сразу после укола, наступает кратковременная эйфория. Будто сотни игл передвигаются по сосудам зависимого, пронизывая каждую часть тела. И почему-то, это приносит удовольствие, вот только эффект никогда не бывает долгим. После искусственной, почти мимолётной вспышки наслаждения, человек становится заторможенным, причём иногда в буквальном смысле. Порой, после принятия опиата может наступить физическое онемение. Больной совершенно не способен адекватно воспринимать мир, живя в своих галлюциногенных бреднях. — Мисс, вы подозрительно стихли. Вы в порядке? — Бо, понимая всю серьёзность ситуации, уже послал все принципы и традиции проведения исповеди куда-то далеко и к чёрту. А что, если эта женщина, что-нибудь с собой сделает? — Я… в норме… — поникшим и хриплым голосом отвечает верховная жрица. — Всё, чего мне нужно, это прощение Господа. Если Бог речёт вашими устами, как вы говорите, то… Скажите наконец, есть ли мне прощение и тогда… Тогда я смогу спокойно умереть и неважно куда я попаду. Лестница в небо мне навсегда закрыта теперь… Перед палачом предстаёт моральная дилемма, в которую он сам себя загнал, зайдя в помещение. Простить женщину в исповедальне или нет? Если от лица «Бога» простить её, то получится, что священнослужитель поощряет убийство, безумие и безрассудство и отсутствие раскаяния за поступок. Но если не простит, то по сути отказывает её в праве быть прощённой и отпустить грехи, что после смерти исповедующейся, останется на его совести. И как теперь быть? Получается, что истинно-правильного выбора здесь нет и быть не может. Губы Бо подрагивают, а сам он трясётся. Просто промолчать он не может. — …Я прощаю тебя. — за перегородкой новая волна эмоций и плача, заставившие мужчину дёрнуться от неожиданности. — Спасибо вам, Великий Лорд!..***
Пэм стоит на краю городского моста, готовая покончить с жизнью самоубийством. Она могла бы сколоться прямо в исповедальне, после исповеди, но не посмела бы осквернить своей смертью церковь. Этот храм был для неё очень важным местом — жрица помнила каждую мелочь в архитектуре собора. Там она и крестила Джессику. Но сейчас, это конец. Ничего уже не важно. Она и так совершила огромное количество кошмарных деяний. Её пытается кто-то остановить, в попытках оттащить женщину, уговаривая не совершать самоубийство. Но какое ей дело до чудака, которому ночью дома не сидится? Она не собирается исповедоваться перед кем-то второй раз подряд и говорит ему что-то очень нехотя. Джанкер даже толком не видит этого парня, а из-за звона в ушах почти ничего не слышит, потому отговорить её не представляется возможным. Тяжесть преступления давит на моральное состояние жрицы, потому она без каких-либо сомнений подходит к обрыву и падает вниз, расправив руки по сторонам. Во имя дочери. Во имя веры. Во имя Бога.