***
У Курето Хиираги рождественского настроения не было от слова совсем — что само по себе уже было показателем, учитывая, что обычно этот праздник ему нравился; впрочем, не праздновал он его никогда из чистого принципа — было бы крайне странно, если бы (предполагаемую) годовщину рождения Мессии отмечал бы номинальный глава оккультного клана, тысячелетиями плотно сотрудничавший с главным врагом этого самого Мессии. Конечно, посторонний бы возразил, что обыватели по большей части празднуют Рождество просто так, не придавая значения его смысловому содержанию, но Курето от такого аргумента только отмахивался — разумеется, они именно так и поступали, и именно поэтому магические ордена по всему миру до сих пор скрывались от общественности; обыватели бы просто не поняли, что для всех них — верующих в Бога, мистиков, оккультистов и колдунов, — «просто так» ничего и никогда не было. В семейном особняке семьи Хиираги, располагавшемся в специальном районе Сибуя, царило настроение, близкое к паническому — впрочем, таковым оно было с того самого момента, как отряд Глена облажался с Каином, учитывая, что это привело к целому ряду внеплановых проблем, к которым Курето был откровенно не готов. Чёрт возьми, к ним, он был уверен, не были готовы ни Микадо-но-Они, ни любая иная магическая организация — и ведь план должен был сработать практически безотказно! Но нет, этим идиотам надо было наворотить делов, да таких, что пришлось воскрешать из мёртвых и нарушать тем самым табу, а это означало… Тут Курето чуть было не врезался в одну из сотрудниц, которая, пискнув от неожиданности и едва успев увернуться, практически бегом бросилась вниз по лестнице с пачкой каких-то документов под мышкой; её коллеги уже сидели у телефонов, отвечая на почти непрерывные звонки, поступавшие от многочисленных Имперских Демонов по всей Японии со всё более учащавшимися тревожными донесениями. Курето рывком распахнул двойные двери своего кабинета и в раздражении подошёл к письменному столу, плюхнувшись в кресло. Он не был в настроении разгребать свалившееся дерьмо; хуже того, он был уверен, что до его отца — который, на минуточку, всё ещё считался номинальным главой семьи, несмотря на то, что передвигался в инвалидной коляске, — уже дошла вся информация, какая должна была дойти, и нетрудно было догадаться, на кого повесят провал попытки срыва конец света. На него, Курето, естественно, на кого же ещё! Ух, Глен, придушить бы тебя голыми руками! А ещё лучше, оставался бы ты мёртвым — ты и весь твой отряд! Всё равно проблем от тебя по горло, даром что талантлив, сволочь, уж чего-чего, а этого не отнять! Да и как ни был велик соблазн переложить неудачу с Каином на Ичиносе, Курето прекрасно знал, что для знаменитого Тенри Хиираги это будет именно что перекладывание ответственности, а настолько сильно Курето унижаться не хотел, даже перед собственным отцом. Раздражённо заполняя документы, он рассеянно скользнул взглядом по окну, после чего замер, словно всё тело его сковали невидимые путы. Взгляд, в котором всё отчётливее читался испуг, не отрывался от занавешенного шторами окна — окна, из которого в комнату пробивался ярко-золотистый свет.***
Юичиро не мог отвести взгляда от неба, напоминавшего сейчас раскалённую поверхность солнца; бурлящие, клубящиеся облака источали пронзительное золотое сияние, словно бы пылая изнутри. Все уличные фонари давно погасли — автоматизированные системы, управлявшие городским освещением, посчитали, что ночь закончилась, настолько ярко стало вокруг. Тринадцатилетний мальчик даже не обратил внимания на то, что снег перестал падать, или на то, что всякое движение вокруг прекратилось — каждый прохожий, с удивлением, восхищением, а иногда и страхом, не отрываясь, следил за небесным явлением. — Мне тепло! — воскликнул рядом с ним звонкий детский голос, и Юичиро, обернувшись, посмотрел на своего друга Микаэлу, которого знал всю свою жизнь и считал родным братом (учитывая, что родных братьев и сестёр у него не было). — Мне тепло вот тут, — повторил Мика, положив руку туда, где находится сердце, — Так тепло! Как будто внутри меня солнышко! — он хихикнул и зажмурился от удовольствия. Сам Юи не чувствовал в своей груди ничего, кроме смутной тревоги, а ещё подползающего, липкого, чужеродного страха — почти первобытного. Он ещё не решил, хорошо это или плохо. А потом откуда-то с неба, далеко-далеко вверху, но при этом прекрасно слышимый всеми, раздался звук горна — громкий, протяжный и торжественный.***
— Нет! — воскликнул Курето, вскакивая из-за стола и не обращая ни малейшего внимания на то, что документы веером полетели на пол. Горн всё ещё звучал у него в ушах — хорошо слышимый и доносящийся словно бы отовсюду. Он был уверен, что знал, что это такое; он был уверен, что даже если попытается зажать руками уши, то будет слышать эту злосчастную трубу внутри своей головы — поэтому не стал даже пробовать. Лицо его, обычно спокойное и собранное, исказилось от страха, когда он подлетел к окну и одним движением распахнул тяжёлые шторы. В глаза моментально ударило золото — яркий свет, лившийся с неба нескончаемым потоком. Тревога, нараставшая с момента осознания, сменилась всплеском животного ужаса, желание забиться под стол и просто спрятаться, чтобы не видеть, никогда больше не видеть этого света, стало почти непреодолимым. — Нет, нет, НЕТ! — закричал он, упав на колени. Ему казалось, что свет проникает сквозь все его барьеры — не только физические или магические, но через границы самой его души. Ему казалось, что свет проникал в самое его нутро, сжирал до костей, сжигал дотла кожу. Ему казалось, что кровь его вскипела, и сейчас, под напором, хлынет из его носа, глаз и ушей — хотя это ему, разумеется, померещилось; он же, в конце-концов, не вампир, чтобы сгорать от света. Пусть даже и… такого. — Глен! — исступлённо закричал он, — Это всё ты! Ты, и твой сброд, который ты называешь отрядом! Крысы- Ичиносе, хороши же союзнички оказались! Всех вас надо было перебить! А теперь уже всё, пропало! Всё на свете пропало! Хиигари вцепился руками в собственные волосы и сжался в комок на полу, а золотой свет продолжал литься на него из окна нескончаемым потоком.***
— Он назвал моё имя! — весело воскликнул Микаэла, глядя на полыхающее небо. — Что? — прошептал Юи. Он не слышал никакого голоса — только трубу, — но страх, испытываемый им, стал почти всепоглощающим. Хотелось бежать, но куда? Небо было повсюду. — Голос оттуда! — мальчик-блондин указал пальчиком вверх, — Он назвал моё имя! Юичиро, конечно, хотел спросить что-то ещё — например почему Мика чувствует то, чего не чувствует он, почему он слышит голоса, которых Юи не слышал… Но он просто напросто не успел этого сделать. Совсем. Микаэла внезапно замолчал, расплылся в улыбке, какой Юи сроду не видел на его лице, а потом… Казалось, что Микаэла буквально воспламенился изнутри, за долю секунды — белый, ослепляющий свет возник в его груди, заставив его сиять, точно лампа накаливания, пока, в конце-концов, не затопил всё, растворив в себе всё тело мальчика. На какое-то мгновение Юичиро, прикрывая глаза, смотрел сквозь полуоткрытые веки на парящий перед ним светящийся шар, который затем с огромной скоростью взмыл в небо, прямиком в ожидающий его золотой огонь. И он не был в этом одинок: повсюду вокруг Юичиро маленькие дети — от тех, что едва научились ходить до лежащих в колясках, — один за другим обращались в свет и сверкающими косяками взмывали ввысь. Юи не обращал внимания на всё это — он просто смотрел на одежду Мики, валявшуюся перед ним. Осталось всё, что на нём было, а поверх всего даже белела чёртова зубная пломба, которую ему поставили в прошлом году. Юичиро медленно, словно не веря своим глазам, протянул руку и взял одежду; она была ещё тёплой. Мика был здесь ещё секунду назад. А теперь его просто не стало, и вокруг раздавались крики — кажется, в свет обращались и некоторые взрослые, — и Рождественская ночь в одну секунду превратилась в ночь страха и ужаса, и поднялась паника, и все куда-то побежали, а небо продолжало полыхать жидким огнём, собирая урожай в виде всё новых и новых поднимающихся ввысь огней.***
«Наконец-то моя душа свободна…» — такова была первая мысль, посетившая Микаэлу после того, что с ним случилось. Он понятия не имел, почему он в первую очередь подумал именно так, да и его, честно говоря, это не волновало — ведь никогда доселе ему не было так хорошо! Мягкое, уютное тепло окружало его со всех сторон, точно ласковые объятия любящей матери, пока он летел ввысь, лёгкий, невесомый, словно подхваченное ветром пёрышко или осенний лист… Оглядевшись, он увидел, что не был единственным — тысячи и тысячи людей, ярко светившихся, взмывали к небесам вместе с ним; в основном это были дети его возраста или младше, но Мика разглядел и очень редко попадавшихся взрослых, которые, кажется, имели куда большее представление о сути происходящего, поскольку казались необычайно счастливыми от того, что с ними происходило. Золотистые облака стремительно приближались, лившийся из них свет становился всё ярче, когда до уха Микаэлы начал долетать звук горна — не того, который позвал его, нет; теперь это было похоже на духовой оркестр. Миллиарды труб, больших и малых, гремели в воздухе на разные лады, песнь их сливалась в мелодию, исполненную торжества и чувства победы. Она становилась всё громче и достигла, наконец, своего апогея, когда Мика вместе с остальными оказался, наконец, за границей золотых облаков. Тогда-то он и увидел их — бесчисленное множество светящихся крылатых фигур, лишь отдалённо напоминавших людей своим обликом, носились в воздухе бескрайними косяками, трубя в золотистые горны. Микаэла слышал эту песнь — и менялся буквально на глазах. Он чувствовал, что больше не был двенадцатилетним ребёнком; он стал куда старше, куда сильнее, и мысли его, неожиданно для него самого, вдруг стали более взрослыми. За несколько секунд он повзрослел лет на десять, а быстрый взгляд вокруг подтвердил, что все забранные дети, какого бы возраста они ни были, в мгновение ока становились взрослыми; взрослые же, особенно пожилые, наоборот, молодели. Так, в конце-концов, их среди облаков собралась целая толпа; всё здесь было ещё более сюрреалистичным — свет, казалось, лился со всех сторон, а кое-где даже превращался в подобие жидкости, растягиваясь в длинные, многокилометровые нити, или капли, выстраивавшиеся в непонятные цепочки. — М̴̱̝͔̩̥̲̪̲̤̟̭́̃̐̉̀̆̃̾̆͐и̴̙̮̳͈̤̋̊̉̃к҉͙̪͙͓̘̭̱̝̰̱̟̅̈́̀́́̈̿̃ͅа̸̠͇͕̲͉͕̣̪̘̤͆̇͗̑̇̅́̐̇̾э̷͕̣͚̫̫͛͊̓̒̽̾͂л҉̜̳̗̥̥̳̔̐̌̏̅͗̓̆̀́а̵̗̦͎̖͇̪͓͓͍̬͚̉͌͗͒̍͒̊́̅͛͋ͅ, ̵͉̮͖̰̭̤͍̳̯̙̖͂́́͂͌͊̊́͌̔̌ и̶̗̣̙͉̱͍͉͉͑͒́̀̀̋̄̿̚̚д̶͈̳̬̟̪͇͎̱̯̙̇̄̂͌́́̓͂̃̽͊̾ͅё̸͎͖̥̜͓̥͓̲̝͓͕̒̍͊̑͋͌̅̋́м҉̞͕̲̝͋̒̑̂̀̑̓͆͐̊̔͂ с҈̟̤͎̮͈͈̙͕̫͍̯̆͒͒̈́о̴̙̭̙͇̤̩̐̇̀͌̂ м̷̗̖͍̜̦̩̱̯̠͓̠͚̍̀̄̈́͐͛̾͌н̴̪̱̩͇̮̃͆̉̓͂͂̀̐̒о̴͍̤̲̮͆́͛̃̽̌̄̋й҉͔̦̫͍͙̟̟̫̘̱̃̓̋̆̉ͅ.̷̖̜̘͚̔̿̿̂́̄̀̄̾̎ͅ.҉̭̜̯͎̖̔̋̇̀̓̒̌͐̄.̸̰͎͖͕̋͂̽͆̔ А потом облака расступились, и Микаэла увидел сверкающую фигуру, и душа его внезапно затрепетала — он не имел ни малейшего понятия, кто пришёл за ними, но знал: их было трое, и трое были одним целым, и оно любило его, и оно смотрело на Мику так, будто он был единственным человеком на свете, и мужчина, который ещё недавно был мальчиком, заплакал от переполнявших его чувств. А потом свет окружил его, окутал его, и Мика просто закрыл глаза, не желая более ничего, чем просто навсегда остаться в любящих объятиях.***
Крул Цепеш наблюдала за происходящим около одного из тайных проходов в подземный город Сангвиний — место, служившее пристанищем для её народа на протяжении многих сотен лет. О пути, естественно, не знал никто из смертных, так что и увидеть её было некому — впрочем, для конспирации она облачилась в вампирский церемониальный плащ с капюшоном, чей тёмный цвет по-прежнему хорошо скрывал её во мраке ночи, внезапно обратившейся в день. Она наблюдала за огнями, взмывавшими ввысь к ожидавшим их золотым облакам, но мысли её были в данный момент далеки от устраивающего хаос скота. Потому что она, как и служители Братства Тысячи Ночей, читала одну особенную книгу, и знала, что означало происходящее. Это означало, что Каин был мёртв. Их Альфа, основатель их вида, их племени, их народа — да что там, всей их цивилизации. Тот, кто так или иначе помогал им все эти тысячелетия, теперь ушёл навсегда, и Крул не нуждалась в догадках, чтобы понять, кто был виновником. Разумеется, лишь у Хиираги хватило бы амбиций на то, чтобы поднять руку на Удерживающего… Молодой наследник — Курето, кажется, — был амбициозным молодым человеком и вроде бы даже метил в повелители мира. Крул фыркнула. Идиот. Повелитель мира уже давно родился, и трон ему был приготовлен — вот только и его царство однажды рухнет, так же, как рухнули все империи до него. Крул ощущала пустоту, которую никогда ранее не чувствовала. Она понятия не имела как ей быть, и прекрасно знала, что не единственная, кто пребывает в таком смятении. Каин был жив ещё до того, как она была обращена, и как теперь жить без него — она попросту не представляла. Не говоря уже о том, что смерть Альфы означала, что и её народу осталось совсем недолго. В конце-концов, что для человека, прожившего тысячелетия, какой-то десяток лет? Розоволосая девушка тряхнула головой и отвернулась от золотого неба, двинувшись обратно под землю — на данный момент это было не её дело. Прежде всего нужно было восполнить поголовье скота — молодняк, содержащийся в Сангвинии, скорее всего, также был забран, а это значило, что придётся вновь выводить на поверхность охотничьи команды.***
Золотое сияние исчезло столь же внезапно, как и появилось, и мир вокруг него захлестнула тьма. Тогда Юичиро бросился бежать, крепко прижимая к себе одежду Микаэлы, точно это было единственное доказательство того, что его названный брат вообще когда-либо существовал. Теперь, в окружающем хаосе, это, наверное, было его самым важным сокровищем. Город вокруг него захлестнула паника — автомобили и грузовики сталкивались и переворачивались, самолёты, теряя управление, врезались в небоскрёбы, люди кричали, куда-то бежали, падали, давили и затаптывали друг друга, и над всем этим начало заниматься багровое зарево пожара. Праздничная ночь обернулась катастрофой, и мальчик мог лишь гадать, какой хаос и бедствия творятся сейчас по всему миру. Но его это не волновало — его даже не волновало, где сейчас его родители (не то чтобы они так уж горевали бы, если бы с ним что-нибудь случилось). Сейчас ему попросту хотелось добраться до дома, чтобы всё как следует обдумать и немного прийти в себя.***
Кое-как успокоившись, Курето приказал провести общий сбор всех своих сотрудников и оценить степень ущерба. Известие о том, что двое помощников из его штата также были забраны, привело его в ярость. — Почему в моём окружении есть люди, верные Врагу, и я узнаю об этом только сейчас?! — надрывался он. Бесполезные родственнички, пустить бы в них заклинанием, да помощнее. В Глена так особенно, когда он вернётся — где бы эта мразь ни пряталась. Он сделал пару успокаивающих вдохов — ну конечно, уж теперь-то, оглядываясь назад, он понимал, с какого перепугу с воскрешением отряда этого дегенерата возникли такие странности. Ради этого ему и так пришлось заложить демону души всех своих пока ещё неродившихся сводных братьев и сестёр (которые, скорее всего, станут камбионами… но то, о чём не узнают носящие их в своих утробах матери, никому не повредит, не так ли?), но выбить даже стандартный срок в десять лет демон отказался на отрез. Согласился почему-то только на семь, и выглядел при этом таким недовольным… Пальцы Курето сжались вокруг перил — ведь должен, должен же он был сообразить, к чему всё идёт!***
Опустевшие улицы Токио были объяты пламенем, дожирающим искорёженные останки автомобилей, врезавшихся друг в друга. Кое-где вспыхивали во тьме искры разорванных проводов, быстро гасли огни в домах, рекламные щиты, неоновые вывески… Город погружался во мрак, кое-где до сих пор слышались крики, беспорядочная стрельба, но всё это словно бы не волновало группу фигур в тёмных балахонах, которые неспешно двигались по разбитой автотрассе, взирая на окружавшее их безумие с таким видом, точно счастливее дня для них и вовсе не могло быть. — Совершилось! — воскликнул один из них в исступлённом ликовании, и крик его подхватила толпа. Адепты Братства Тысячи Ночей на самом деле имели повод радоваться — ведь это означало, что все махинации Микадо-но-Они пошли прахом! В скором времени секта Хакуя заберёт себе то, что принадлежало ей по праву, займёт предначертанные ей места подле нового правителя этого рухнувшего мира, правителя, который приведёт останки человечества к величию и процветанию! Имперские Демоны могли быть недовольны, но и им, в конечном итоге, придётся подвинуться, если они будут слишком посягать на столь внезапно изменившийся миропорядок.***
— Я не хочу даже слышать об этом, — прохрипел тщедушный старик в инвалидной коляске. Курето, склонившийся перед ним на коленях, ощущал невероятный гнев, смешанный с унижением, но не смел не то что возразить отцу, но даже поднять на него взгляд. — Ты облажался! — гаркнул Тенри, — Ты, и не смей валить всё на Ичиносе! Ты был тем, кто отправил его на задание, и ты должен был всё проконтролировать, а не пускать на самотёк! Теперь эти засранцы Хакуя добились того, чего хотели, и без колебаний задушат нас, если мы не предпримем меры! — Что ты предлагаешь, отец? — сквозь зубы процедил Курето. — Я распускаю Микадо-но-Они, — в голосе главы семьи Хиираги царил неприкрытый холод, — Передай приказ боевому крылу прийти в полную боевую готовность. Я ожидаю, что Имперская демоническая армия станет легальной организацией в ближайшие несколько месяцев и как можно скорее начнёт набор рекрутов. Вся эта прячущаяся по норам нечисть сейчас поймёт, что время-то близко, и повылезет на белый свет — тут-то мы их тёпленькими и схватим. — Цепеш? — приподнял бровь Курето, осмелившись-таки взглянуть на отца. — О, и вампирочку тоже, не волнуйся, — отмахнулся Тенгри, — И весь клан её. Но в первую очередь наша цель — Хакуя. Сейчас они бросятся целовать ноги этому доморощенному тирану-диктатору из Преисподней, и наша задача — если и не завоевать его расположение, то уж по крайней мере следить за тем, чтобы ресурсы магических орденов всего мира не были брошены на наше подавление. Это понятно? — Да, — Курето через силу наклонился. — Уж надеюсь, что на этот раз ты не облажаешься. У нас осталось всего несколько лет.