Рождество

Рука в белой перчатке гладит Ноя по волосам — легко, почти не касаясь головы, словно ветер. — Мне казалось, ты любишь Рождество, mon chaton, — говорит Безликий, и в его голосе сквозит озадаченность. Рука на мгновение замирает в воздухе и тут же исчезает в кармане пальто. Ной кивает. Да, это его любимый праздник. Он помнит, как бабушка с дедушкой в канун Рождества всегда наряжали елку, пекли яблочный пирог с орехами или брусникой и приглашали в гости соседских детей, а на следующий день в одном из развешанных над очагом больших вязаных носков Ной находил свой подарок от Пер-Ноэля. В Альтусе елка была выше, шары и игрушки на ней — красивее и ярче, а повара замка де Сад превращали праздничный ужин в сказку, где каждое блюдо — произведение искусства. Да, Ной любит Рождество ничуть не меньше, чем прежде. Только в этом году, он знает, все совсем по-другому. Из деревни после полудня не прибегут друзья, и на ступеньках крыльца, разбросав по каменным плитам варежки и шарфы, они не будут делить на равные части свежеиспеченный, еще теплый тарт татен и слизывать с пальцев липкую карамель, не будут играть в снежки и лепить бесформенных снежных чучел. Доминик не попросит свою служанку вплести в ее волосы красные ленты, а Ной не сможет потом выпутывать из них бумажный серпантин и конфетти. Когда Ной залезет на стремянку, чтобы украсить елку фигурными пряниками, на которых наконец-то застынет глазурь, никто не встанет снизу и не подстрахует его. Снежинки танцуют в вихре ветра, и несколько блестящих невесомых кристаллов приземляются Ною на колени. Он надеется, что Учитель поймет — тот ведь тоже должен с горечью ощущать потерю внука. Но Безликий улыбается и беспечно закидывает ногу на ногу. — Пер-Ноэль, — говорит он, — которого так любят и ждут в канун Рождества все маленькие дети — на самом деле невероятно скучный персонаж. Ной хмурится. — Почему скучный? — Сам подумай. Считается, что он приходит к тем, кто весь год вел себя хорошо, и оставляет под елкой подарки, но так ли это в действительности? Слышал ли ты хоть когда-нибудь, mon chaton, чтобы капризные и непослушные дети не получили от него свой подарок? Хоть кто-нибудь, хоть однажды? — Нет, — отвечает Ной. — Но это потому, что Пер-Ноэль очень добрый! И еще потому... потому что он любит всех детей. Всех без исключения. Брови Учителя взлетают, подбородок поднимается с ироничным и слегка насмешливым выражением. Ной вспоминает, какое именно значение его собеседник обычно вкладывает в слово «скучно». — Совсем другое дело — Пер-Фуэтар. — Учитель откидывается на спинку скамьи. — Держу пари, что ты даже не знаешь о нем. Нет? Не удивительно. У других романских народов существуют похожие на него персонажи: Крампус, «Рождественский козел» Йоулуппуки и так далее. Что же до Пер-Фуэтара, его легенда весьма интересна. Говорят, когда-то давно это был мясник, который похищал богатых мальчиков и девочек, угощая их отравленными конфетами. Как только они засыпали, он нес их в свое логово, выпивал их кровь, а затем варил в котле, чтобы сделать рагу. Однажды добрый Пер-Ноэль, защитник обездоленных и несчастных, выследил его, воскресил всех погибших детей, а убийцу наказал. Теперь бывший преступник Пер-Фуэтар вынужден ходить в паре с Пер-Ноэлем, когда тот разносит рождественские подарки. Теперь они поздравляют детей вместе, вдвоем. — Это легенда? — обескураженно произносит Ной. — А как на самом деле? Безликий пожимает плечами. Ной задумчиво жует губу — неужели Пер-Ноэль, объект его почитания и восхищения, все это время разгуливал в компании такого негодяя? Бледный солнечный диск прячется за облаками, и сугробы в саду уже не блестят — снег становится сизым, темным, и облепленные снежной пылью ветви кустарников выглядят теперь не празднично, а зловеще. Слуга приносит на веранду фонарь, и холодный свет астермита бросает на лицо Учителя уродливо искривленные тени. Ной не хочет предаваться унынию — не в этот праздничный день, не сегодня. — Значит, этот бывший убийца, этот... Пер-Фуэтар? — Незнакомое прозвище горчит на языке, звенит протяжными гласными. — Может ли быть такое, что он исправился? Стал лучше? Теперь, когда все его жертвы снова живы, а сам он помогает Пер-Ноэлю, возможно ли, что он искупил свою вину? Усмешка слетает с тонких губ Учителя, стукается о резной парапет, теряется в густых зимних сумерках. — А ты сам как считаешь, mon chaton? Способен ли человек измениться в лучшую сторону настолько? Я говорил, что он вынужден сопровождать Пер-Ноэля, а не что он делает это по собственной воле. Подумай хорошенько. Может быть, Пер-Фуэтар до сих пор все такой же — молча наблюдает за спящими детьми, но втайне мечтает сварить их и съесть? Ной думает. К ужину подают безалкогольный глинтвейн, и пряные нотки имбиря и корицы согревают его изнутри. За окном крупные хлопья снега, медленно летящие вниз, становятся похожи на крылья ангелов. Свечи на столе не астермитные, а восковые, и их свет — теплый. Ной думает о том, что Рождество все-таки замечательный праздник, потому что румянец и ямочки на щеках Доми заставляют его сердце в восторге замирать, наполняют его безудержной радостью и тихим спокойствием одновременно. Когда Доми смеется, в ее голосе ему чудится звон маленьких серебряных бубенцов, и Ной понимает: это волшебство. Если бы он мог загадать желание и попросить у судьбы подарок, он выбрал бы счастье для нее — и возможность для себя быть свидетелем этого счастья. После того, как часы бьют одиннадцать и дети желают друг другу приятных снов, Ноя посещает другая, на этот раз тревожная мысль. На пышной пуховой перине, под мягким одеялом становится неуютно и жарко. Темнота давит сверху, тяжелая и необъятная. Вдруг, думает он, Пер-Ноэль не знает о том, что Луи уже умер? Вдруг он оставит под елкой в большом зале не два подарка, а три, как раньше — и утром Доми найдет их, и ее улыбка тут же поблекнет, а взгляд неловко застынет, как у куклы? Доми сильная: конечно же, она не заплачет, но за себя Ной вовсе не так уверен. Слезы застрянут в горле комом, почти как сейчас, и будет невыносимо трудно удержать их внутри. Нельзя допустить этого, наконец решает Ной. Пусть даже ему придется просидеть внизу возле елки всю ночь, нужно убедиться в том, что Пер-Ноэль не принесет им три подарка. Если все же принесет, Ной остановит его и попросит забрать лишний обратно. Он выскальзывает из вороха смятых одеял во мрак и вслепую шарит по тумбочке в поисках лампы. Сквозняк кусает его за обнаженные лодыжки, шепчет предостерегающе и сердито, проскакивая вперед Ноя в приоткрытую скрипучую дверь. Ной держит лампу высоко, когда идет по коридору, и низко — когда спускается по широкой лестнице в холл. Там, за выступом каминной решетки, они с Луи когда-то прятались от слуг — прятались весьма успешно до тех пор, пока Ной не чихнул. Он садится сюда и теперь, прислонившись к стене и подтянув колени к груди. Лохматые ветви ели напротив него могли бы выглядеть пугающе, однако свет лампы отражается от глянцевых шаров, играет бликами на леденцах и покрытых золотым лаком шишках. Ной снимает с елки имбирный пряник, самый ровный и красивый, втягивает носом его сладкий запах и кусает, роняя крошки на паркет. Это нехорошо, он знает, но доводы разума внутри него отчего-то звучат все глуше и невнятнее с каждым куском, с каждым щелчком секундной стрелки на громоздких каминных часах. Здесь, думает Ной, они могли бы сидеть сейчас вместе с Луи. Тот тоже ел бы пряник и наверняка так же сыпал бы на пол крошками, а возможно, и нет — брезгливо скривился бы и покачал головой: «есть перед сном вредно». Может быть, он пошел бы с Ноем дальше, в галерею, на кухню или на чердак, а может, отговорил бы от этой авантюры и отвел обратно в кровать. Ной думает, что иногда совсем не понимал своего лучшего друга. Мысли теснятся в его голове, как связка воздушных шаров, и застывают, как морозные узоры на застекленной арочной двери балкона. Он смотрит, как сияет огонек керосиновой лампы, и чувствует тяжесть слипающихся век. Во сне высокий бородатый мужчина скалится ему щербатыми зубами. За плечом у него пузатый холщовый мешок, и Ной понимает: внутри не подарки. Глаза мужчины тонут в тени капюшона, и видно лишь улыбку — словно бы добрую, внушающую доверие. Низко и отчего-то слегка знакомо звучит его раскатистый смех. Мужчина дает Ною конфету, разворачивается и уходит — но когда Ной вскрывает фантик, конфета растворяется в воздухе вместе с оберткой. Сквозь сонное марево Ной слышит гулкий звон часов, бьющих полночь. «Действительно ли Пер-Фуэтар исправился? — думает он рассеянно. — Есть ли для таких, как он, надежда?» Доминик будит его, встряхивая за плечи. — Что ты тут делаешь? — яростно шепчет она. — Вдруг простудишься! Темный силуэт ее фигуры обретает четкость, но для верности Ной протирает глаза. — А ты почему здесь? — Тебя не было в твоей комнате. Я волновалась. Ной упирается носом в ее плечо, и короткие волосы Доми мягко щекочут его правое ухо. Они сидят так некоторое время, слушая, как оглушительно тикают на каминной полке часы, но внезапный шорох и скрежет со стороны елки заставляет обоих вздрогнуть. — Что это было? — Доми вскакивает, обхватив себя руками. — Вон там! — Может, это крыса? — Ной делает пару осторожных шагов вперед. — Я читал, что они водятся в некоторых.... — Не говори глупостей! В нашем замке нет крыс! Из-под елочных ветвей слышно чье-то приглушенное шипение. Когда Ной, опускаясь на корточки, подносит лампу ближе, свет отражается в чьих-то круглых, как монеты, зрачках, и они вспыхивают тусклым перламутром. «Кто-то» недовольно мяукает и изучает мальчика взглядом злобных глаз. — Это котенок! — восторженно возвещает Ной. — Кс-с-с, кс-с-с, иди сюда, киса, я тебя покормлю! — Ты опоздал, — фыркает Доми. — Похоже, это животное уже слопало венок омелы. Вместе они выманивают котенка из-под елки, и Ной не без труда ловит его, отряхивает от иголок и выдирает из зубов кусок упаковочной ленты. Доми торопливо сметает в кучу погрызенные листья и рассыпанные по полу красные ягоды, после чего настойчиво тянет Ноя за рукав. — Уже полночь. Если нас заметят здесь так поздно, то непременно отругают. Пойдем. Ной соглашается. В последний раз быстро оглядев камин и елку, смиренно вздыхает: рано утром, прежде, чем Доми проснется, он должен будет спуститься сюда снова. Они идут по коридору, держась за руки, и от света лампы жирные тени разбегаются, шныряют по углам и скользят по сводчатым стенам. Вверху, под бездонной пропастью потолков, едва заметно поблескивают люстры. Ной думает о том, чтобы спросить Доми о Пер-Фуэтаре — знает ли она о нем? Не боится ли? Но слова застревают в горле, и где-то глубоко внутри интуиция подсказывает ему: да, Доми знает. Луи, скорее всего, знал тоже. Котенок мурлычет и шевелится, устраиваясь поудобнее на сгибе его локтя. Ной крепче сжимает в руке чужую ладонь, и Доми на секунду оборачивается, заправляет короткие черные волосы за уши, слегка улыбается уголками бледных губ. Завтра, Ной надеется, будет хорошая погода, и они смогут гулять во дворе, срывать с деревьев сосульки, проваливаться по колени в сугробы и смотреть, как садовник расчищает возле озера площадку для катка. С третьего этажа, из комнаты домоправительницы будет слышно патефон, и снежинки закружатся под звуки вальса или польки, запорошат ресницы Доми крошечными, сахарно-белыми песчинками. Послезавтра, если повезет, Доми останется в замке еще на один день, а вечером он поможет ей собрать вещи и разложить их по чемоданам. Станет бесконечно одиноко, когда она уедет. Никого не останется рядом, и не к кому будет пойти в поисках компании: все деревенские дети теперь, опасаясь болезни, не знакомятся с чужаками и не играют на улицах. Однако сейчас пальцы Доми переплетаются с пальцами Ноя, а в другой руке пушистый клубок тепла согревает его сквозь тонкую ткань рубашки — и это почему-то кажется правильным, и, как бы ни старался, Ной не может представить это мгновение иначе.