dark angel

      Я защитился. Защитился дипломом.       Рыжеволосый парень аккуратно держал потрёпанный руль автомобиля одной рукой, напевая какую-то мелодию, пребывая в хорошем расположении духа. Белый Мишка, который вручался всем выпускникам на выдаче диплома, стоял позади руля с внутренней стороны лобового стекла, напоминая о недавно произошедшем грандиозном событии. Настроению также не давал испортиться заслушанный до дыр плейлист, составленный специально для ночных поездок по городу. Песня «One for the Road» группы Arctic Monkeys идеально вписывалась в атмосферу ночного путешествия по полупустым улицам заснувшего города: ментоловая жвачка во рту, ни одной машины рядом, благодаря чему Чуя спокойно мог переключиться на скорость до семидесяти километров в час. Дорога была столь знакома водителю, что он мог с лёгкостью проехать по ней с закрытыми глазами. Той ночью слух лишь изредка улавливал гул проезжающих мимо машин, а попутки встречались и того реже — всё же не часто замечаешь автомобили в малообеспеченном районе Йокогамы, учитывая позднее время суток. Звёзды не указывали Чуе путь домой: они почему-то не разделяли его радости. Лишь луна и фонарный столб были его единственными спутниками в столь крепких объятьях ночи и непроглядной, не внушавшей спокойствия тьмы, от которой воздух свинцовой тяжестью застывал в лёгких.       Тот день был ознаменован необычайно важным для Накахары событием: он защитил диплом — известие такого масштаба нельзя было игнорировать. Именно поэтому новоиспечённый выпускник решил наведаться к своему старому опекуну — Артюру Рембо.       После того как Накахара полностью зациклился на предстоящей сдаче экзамена, он перестал навещать единственного родного человека от слова совсем. Артюр прилагал много усилий для того, чтобы обеспечить светлое будущее своему подопечному, однако не стоит исключать вероятность того, что, возможно, Рембо вовсе и не желал видеть молодого студента.       Если и выбирать, с кем праздновать это знаменательное событие, то Накахара предпочёл бы провести эту ночь с бокалом вина и возможной родительской фигурой, отметив также то, что все старания были не напрасны. Эта затея была куда лучше, чем пить в одиночестве либо же с однокурсниками, имена которых Накахара уже запамятовал. Он решил сделать Рембо сюрприз, не предупредив его о внезапном визите. До конца не уверенный в успехе этой идеи, Чуя развернулся в сторону круглосуточного супермаркета у дороги.       Накахара припарковал машину перед входом и зашёл в торговый зал, сразу выискивая взглядом главную цель своего посещения — винный отдел. Магазин был довольно большим, ввиду чего найти нужный товар сразу не удавалось. Чуя прошёл в глубь стеллажей, время от времени останавливаясь у полок в поисках подходящей бутылки.       Отложив тщетные попытки отыскать алкоголь, Накахара решил заглянуть в молочный отдел. Чисто из любопытства он приблизился к кисломолочным продуктам, но не успел он присмотреться к товару, как позади него раздался удивлённый возглас.       — Мама, мама! — обладательницей голоса была девочка лет семи. Она держала в одной руке тряпичную куклу, а другой дёргала за подол платья матери, пытаясь привлечь её внимание. — Смотри, это принцесса Мерида! У неё тоже рыжие длинные волосы! — сказать, что Накахара пребывал в культурном шоке, — ничего не сказать. Девочка заявила о своей находке так громко, что все взгляды устремились прямо на молодого человека, действительно напоминавшего шевелюрой главную героиню известного диснеевского мультфильма. Чуя опешил от такого положения дел, а маленькая негодница так и прыгала от счастья.       — Простите, молодой человек, — юная девушка подошла к нему и легонько коснулась плеча, — может ли моя дочь с вами сфотографироваться? Она приняла вас за принцессу.       Студент мог понять первую оплошность, но такое было уже непростительно и не лезло ни в какие рамки. Это был верх наглости, так что он коротко бросил «нет, извините», после чего поспешил удалиться из такой неловкой обстановки. Его провожали дюжина взглядов и пара насмешек, что заставило Чую ускорить шаг.       Вновь оглядываясь по сторонам, он приметил отдельный зал, оформленный довольно необычно для супермаркета — в светлых тонах. Плитка была выполнена в кроваво-красном и чёрном цветах, а на деревянных, вместо привычных белых, стеллажах красовались старые и дорогие вина. В глазах Накахары мелькнула искра, потому он поспешил в том направлении. Блаженно проведя кончиками пальцев по бутылкам, Чуя решил не скупиться и приобрести дорогое вино, чтобы побаловать себя. Повод как-никак имелся, и не один. Всё же после долгой разлуки было бы стыдно заявиться с дешёвым вином из вчерашнего винограда.       — Что-то ещё приобретать будете? — Накахара чуть призадумался, и ответ не заставил себя долго ждать.       — Мне ещё пачку Marlboro, — получив из рук женщины любимые сигареты, Чуя уже собирался оплатить покупки, как вдруг кассирша спросила его.       — Пакет брать будете? — парень вновь озадачился, но, посчитав, что просто заведёт руку за спину с бутылкой, бросил короткое «нет». Однако поступил ещё один вопрос.       — У вас есть дисконтная карта нашего магазина? — Накахаре показалось, что она издевается. Очередь позади всё росла, как и недовольство заждавшихся покупателей. Наблюдать за таким зрелищем не хотелось, задерживать людей тоже, поэтому ответом вновь стало «нет».       Однако продавщица была довольно настырной.       — Приобретать карту будете? — она всё же издевалась. Чуя провёл рукой по лицу, демонстративно вздохнув. Он бросил взгляд на часы, после переведя его на женщину, процедив «нет» сквозь зубы, обнажая таким образом переполнявшую его злость и усталость. Кажется, та хотела спросить ещё кое-что, но Накахара просто швырнул деньги и резко схватил бутылку с сигаретами, от нервов готовый выкурить хоть пять штук сразу. Почему ему всегда так везёт на приключения?       Бросив тихое «сдачи не надо, до свидания», Чуя вышел из маркета и наконец сел в машину, аккуратно положив бутылку на сиденье возле себя. Он открыл пачку и, поднеся зажжённую сигарету ко рту, сделал первую затяжку. Накахара выдохнул в потолок едкий дым, пропитывая им лёгкие, затем не медля со второй затяжкой.       Чуя убедился, что позади нет машин, и сдал назад, поворачивая в нужную сторону. Окрестности были родными и знакомыми, чувство ностальгии не хотело отпускать: оно витало в воздухе, в пыли старых, зашарпанных домов, каждый раз вызывая щемящую тоску где-то под рёбрами, открывая давно зажившие раны и нанося новые. Словно каждая поросшая былью тропинка, каждый ветхий домишко, глядящий прямо тебе в душу стёклами потрескавшихся окон, хранит в себе за семью печатями, точно древняя хроника, тайны любого отдельно взятого жителя этого города. На подкорке сознания всплыли образы старых друзей: интересно, где они сейчас? Юан была очень чуткой и смелой девочкой, всегда и во всём готовой поддержать Ширасе. Они были отличной командой, пока небольшой вздор не поставил жирный крест на их дружбе. Рембо в ту ночь не отходил от кровати Накахары ни на шаг.       Парень остановился на перекрёстке перед последним светофором, нетерпеливо постукивая пальцами по рулю. На горизонте уже виднелась нужная многоэтажка, и, внимательно присмотревшись, можно было заметить освещение в одном из окон четвёртого этажа: Артюр всегда любил читать перед сном. Наконец светодиоды на светофоре загорелись долгожданным зелёным цветом. Чуя уже нажимал на педаль газа, как вдруг его зрение уловило движение с левой стороны: чёрный седан, вероломно преступая правила дорожного движения, на огромной скорости нёсся прямо на него, намереваясь успеть к окончанию зелёного сигнала. Стремительно набирая скорость, автомобиль угрожающе скрипел резиновыми шинами по шероховатой, как наждачная бумага, поверхности асфальта, а оглушающий рёв двигателя, с каждой секундой становившийся всё громче, разносился по округе, гулким эхом отражаясь от стен зданий. Накахара, надеясь во что бы то ни стало избежать надвигающегося столкновения, изо всех сил надавил на газ, однако, увы, время было не на стороне юноши — в следующее же мгновение седан врезался прямо в дверь автомобиля Чуи, превратив её в бесформенную груду мятого металла, орошённую мелкими осколками битого стекла.       Но нынешнее состояние не так давно приобретённого автомобиля — то, что волновало Чую меньше всего: один из обломков раскалённого металла угодил Чуе под ребро. Спутанное сознание тщетно пыталось выудить из воспоминаний все грехи, за которые, возможно, Чуе и воздалась такая кара — нестерпимая, разливающаяся по телу, точно вулканическая лава, жгучая боль, от которой хотелось кричать, но горло сжимало в удушливом спазме. Малейшее движение вызывало новую, ещё более страшную волну боли. Стекло того, что ранее именовалось дверью, острыми, как лезвие опасной бритвы, осколками впивалось в тонкую кожу на шее Накахары. Огромный кусок стекла вонзился в глотку, ещё один оказался в низу живота. Чуя стиснул зубы настолько сильно, что зубная боль была почти сопоставима с невыносимыми ощущениям во вспоротом боку. Осознав, что за всю свою недолгую жизнь ему никогда не приходилось сталкиваться с таким абсолютным, бесповоротным отчаянием, какое он испытывает сейчас, Чуя из последних сил выбил крик из своей груди, насколько позволяло перерезанное осколком горло.       Кровотечение становилось всё обширнее, горячая кровь щекотно заливала оголённые участки кожи, резкий металлический запах пропитывал каждую поверхность разрушенного салона автомобиля, смешиваясь с едким запахом разлитого на асфальт машинного масла. Острое, запачканное грязью стекло с каждым вздохом всё глубже загонялось под кожу. Боль в области живота меркла в сравнении с тем, какие ощущения приносил угодивший в горло осколок. За что? За что ему такие мучения?       Неразлучный головной убор Накахары съехал с макушки и сполз на лоб, прикрывая глаза. Каждый вдох ощущался как своеобразная борьба за жизнь — борьба, где лавровый венец, увы, достанется не Чуе. Грудная клетка вздымалась и опускалась, дыхание стало затруднённым, а в ушах стоял оглушающий звон, словно удары по медным пластинам гонга. Накахара жаждал смерти: время вовсе не лечило — напротив, каждое мгновение отдавалось нестерпимой тупой болью во всём теле, и продолжать тщетные попытки бороться за жизнь уже не хотелось.       Что угодно — лишь бы перерезать нить судьбы, всуе продолжавшую виться.       В последние моменты жизни единственным человеком, о котором думал Чуя, был Рембо. На смертном одре его терзали сожаления о том, что он даже не старался выделять хоть немного свободного времени для человека, поднявшего на ноги и вырастившего его после смерти биологических родителей, которые также погибли в автокатастрофе из-за протечки бензина. Накахара жалел о том, что никогда не называл своего опекуна отцом: по какой-то причине у Чуи не поворачивался язык назвать его так. Даже если он обеспечил ему будущее, даже если это был его единственный настоящий друг — юноша никогда не обращался к нему как к родному человеку, члену семьи, — «папа». Возможно, Артюр никогда не был поистине близок с мальчишкой именно потому, что Накахара возвёл между ними эти стены?       — Папа… — Чуя захотел было протянуть руку к родному дому, но сил едва хватало даже на то, чтобы пошевелить пальцами. Весь организм боролся с инфекцией, стремительно распространявшейся по венам, — казалось, что даже это действие заставило осколки глубже загнаться под кожу. Дыхание участилось.       Последнее, что донеслось до затухающего слуха Чуи, — приближавшийся знакомый вой сирен скорой помощи, затмивший все прочие звуки — в том числе и последний слабый удар сердца Накахары.

***

      Всё затихло, окунувшись в непроглядную тьму. В одно мгновение замолкли все посторонние звуки, потух ослепляющий свет фар карет скорой помощи — лишь темнота, поглотившая всю округу, царила в этой обители вечной ночи. «Где я?» — первая мысль, что посетила Чую. Но следующее, что он заметил, заставило его вздрогнуть: на теле не было ни царапины. На Накахаре была чистая, выглаженная одежда без единой дырки и кровавого пятна, алеющего на ткани, — всё, как и было около получаса назад; осколок стекла, совсем недавно вонзившийся в горло, бесследно исчез, оставив Чую в полном исступлении.       Накахаре казалось, что время повернулось вспять.       В это же мгновение он заметил, что чёрная бездна, в которой он очутился, представляла собой вовсе не то, чем она казалась на первый взгляд, — окружавшее Чую пространство оказалось тёмным, необычайно длинным мрачным коридором, в конце которого, словно маяк в бушующей морской стихии, сиял яркий холодный свет. Под ногами Чуя разглядел очертания собственного отражения, точно он шёл по воде. Все шаги ощущались столь невесомо, что их можно было сравнить с касанием пера водной глади, лёгким порханием крыльев бабочки, дуновением морского бриза, — это было так прекрасно, что Чуя забыл о тех мучениях, той боли, которую ему пришлось испытать минутами ранее. Благословение ли это?       Казалось, что этот коридор — вакуум, стекло, которое защищает его от проносившихся мимо воспоминаний из его жизни. Приятные и тёплые мгновения, пролетавшие, словно кадры киноплёнки, дёрнули струну в глубине души Чуи, вызвав у того печальную улыбку: вот опекун читает ему сказки перед сном; здесь он с его приятелями играли во дворе до самой ночи, пока строгие родители не пригрозили непоседам из окон, зазывая мальчиков домой; а вот Чуя радуется только что полученному диплому.       Чем он заслужил такую смерть? Совсем недавно он думал, что на его душе клеймом выжжены какие-то из семи смертных грехов, за которые он и поплатился. Возможно, это был благовест, искупление перед уходом в распростёртые объятья Смерти. Неизвестность уже не так пугала. Пелена тумана застлала разум, оставляя за занавесом массу уже ненужных вопросов и забот там, по ту сторону забытья, — юноша и не сопротивлялся этому.       Тоннель засветился белым — пункт назначения уже близко. Казалось, что Накахара шёл не по своей воле, — словно кто-то дёргал сверху за ниточки, управляя движениями юноши. Ноги сами шли навстречу неизведанному. Прошлый Чуя никогда бы не согласился на это. Но сейчас, когда вся жизнь буквально пролетела перед глазами, а концепция существования казалась настолько эфемерной, всё пережитое словно могло уместиться в одну долю секунды, оставаясь позади, навеки запечатываясь в чертогах разума. Казалось, с каждым шагом по этому бесконечно длинному коридору какая-то часть сознания остаётся пылиться на холодном полу — все мелочные земные заботы, радости и печали тлели вместе с памятью в вечности.       С каждым шагом он чувствовал, как грудь, наполняясь кислородом, точно освобождается от земных оков, и все печали растворились в воздухе, словно дым.       Долгожданный белый свет.