ein wunder

Если бы Чан знал, что из холодного Нового Года окажется в разгаре лета в кафе у железной дороги, которая даже никак не ограждена, то давно бы переехал во Флориду окончательно, как минимум ради того, чтобы оттянуть момент смерти. Единственное, подальше от рельс. — Как-то ты быстро приехал, Кристофер, — из распахнутого настежь окна того заведения выглядывает чёрная макушка, громко его окликая. Рукой приветливо машет, пока второй за раму держится, чтобы не свалиться через край на улицу. Край фартука пачкается в какой-то сковородке, которая стояла на самом краю, а Чанбин почти переворачивает ее на пол, задевая бедрами, — Как дорога? — Вы знаете меня? — Чан кривится от осознания, что в маленьких городах новости разлетаются быстро, слишком уж некомфортно из-за этого. — Ты звонил моей тёте, — тот смеётся, жестом приглашает зайти внутрь, — Виски? — Воды, если можно. — Тяжёлый случай. Чан тихо угукает, зная, что его уже никто не услышит. Внутри оказывается более просторно, чем он предполагал, пару столиков заполнены людьми, которые без интереса мимолетно смотрят, взгляд не останавливая. Он безоговорочно следует к ближайшему к кухне столику, пока новый знакомый носится по залу, успевая подойти ко всем, посмеяться, пошутить. Нервно сережку в ухе теребит, пока в одну точку смотрит. Среди местных выглядит несуразно — единственный в куртке, пусть распахнутой, на шее клетчатый шарф болтается. Люди за столиками даже не обращают внимания в отличие от Чана. Если одежду сравнить не по лету, то как минимум по ранней осени. Не вписывается. Вместо голых деревьев, на которых тускло горели синие гирлянды, здесь повсюду в ряд стоят невысокие хвойные. Непривычно чувствовать себя за гранью обыкновенных будней, словно совсем в другой реальности. Крис опять смотрит в окно. Смотрит вдаль на переливающиеся верхушки деревьев, как последнее солнце играет отдельно с каждой иголочкой на ветке. Смотрит на множество бабочек, словно чего-то испугавшись, косо взлетают, исчезая в тени. Всё ещё плохо видно, но не заметить сложно прекрасные дорожки каких-то простых низких цветов, сопровождающих дорогу в чей-то сад, и отражающие сумерки капли дождя на лепестках. — А ты так и будешь таскаться с этим всем? Непривычно, что снега нет, правда? На севере, наверное, сугробы по колено. Чан головой ведёт, оглядывая парня, наконец, полностью, отмечая, что чисто они внешне похожи чем-то. Он рукавом утирает шоколад с щеки, оценивающий взгляд терпит, скучающе смотря прямо в глаза. От Чанбина пахнет свежим дьявольским пирогом, как от новогоднего подарка, а грязные от всех сортов ягод рукава закатаны по локоть. — Оставь вещи здесь, все равно еще сюда возвращаться. — А мы куда-то идём? — Ну, пока меня не засекли, конечно, и не заметили твоего приезда, у нас есть немного времени. Его все меньше, время — деньги, Кристофер, шевелись. Чанбин рюкзак чужой забирает, ногой пихая подальше за стойку, от лишнего внимания долой. Если бы кто узнал о своеобразной маленькой эскападе, то вылетело бы мгновенно без разбора. И только Чанбину за то, что сам лезет в неприятности, мало этого ему, еще и впутывает незнакомца. Мисс Чарли, как и все местные, узнавшие о приезде парня из Иллинойса, беспокоились о репутации и мнении гостя. Поэтому, когда они узнают, что Чанбин наперекор тирадам забрал его с собой, то будут ужасно недовольны. Самые вкусные апельсины в саду у небольшого розового домика. По крайней мере, так всегда говорил он, а местные дети ни разу не сомневались в правдивости слов взрослого, за что получали нагоняй от родителей. Чанбин же получал вдвойне и от всех подряд. Нечем ему было здесь еще заняться. Чан не особо апельсины не любит, но его в руку просто впихивают и тянут дальше по улице с редкими фонарями. Обычно старушка, живущая в том доме была рада поделиться, стоило только спросить, но слишком много мороки. Со ведёт его дальше в обход главным улицам, мимо деревянного причала вдоль каменного берега. Прозрачная вода восхищает своим зеркальным серебром, поверхность чуть колыхалась от шагов, из-за волн тоже — вода камень точит. Никакого сравнения с ледяным Мичиган. Из-за кристальной воды кажется, что дно действительно мелкое, даже скорые рыбки на дне видны. Чан в одной руке несёт кроссовки, другой — цепляется за спину Чанбина, чтобы не упасть на скользком дне. — Не свалишься там? — Тут не глубоко же, на вид по пояс максимум, не думаю, что это будет так уж неприятно. Ну, разве что вода холодная. — Хочешь проверить? — Что за угрозы, — Чан старается сохранить серьёзный тон, но тихо хихикает — Чанбин точно знает, насколько он ошибается, а со спины отлично видно, как тот улыбается тоже, — Ты специально под воду ниже уводишь? — Ты слышал о русалках? — он хочет об подошву потушить сигарету, зажатую между пальцами, но в воду свою обувь роняет, с тяжёлым вздохом прерываясь, — Да твою мать. — Ты дурак что ли? Крис улыбается глупо, пока Чанбин ногой по дну шарит. Рубашку не отпускает, только медленно подходит ближе, края подвернутых джинс от брызгов воды холодные и неприятно прилипают при каждом шаге. к высокому травяному берегу ближе старается отойти, опасаясь внезапных обрывов. — Ну, знаешь, красивые девушки с рыбьими хвостами. Они зачаровывают людей своей красотой и пением, а потом топят их в воде. — Ты не девушка. — Кто сказал, что русалки только девушки? Знаешь сколько времени прошло с тех пор, как писались легенды? — Но очень символично, что в реку упали именно кроссовки. Несмотря на то, какой широкой была рука, с того берега, утыканного домиками, отчётливо громко слышно карканье вороны, которая отвлекает на себя всё внимание. Вдаль смотрят на включённый свет в домах, а на улицах нет ни намёка на гирлянды, шарики и Рождество. Чанбин приходит в себя первый, забив на потерянные вещи, идёт дальше, все-таки подойдя ближе к берегу. — Ты идёшь? За высоким кедром наконец начинает всплывать золотистая звезда. Скорее всего, нет, уверен, что их поймают сразу же, как только они подойдут к ёлке, скорее даже из-за того, что Со не найдут на рабочем месте, а всем известна любовь к Новому Году, несмотря на это все равно отправят назад, и встретятся они только поздним вечером. Криса заберут на светские беседы, будто это так необходимо, абсолютно ненужные и совершенно скучные, полные лицемерия и неловкости, местные точно расскажут какой, оказывается, Чанбин бес, почему с ним лучше не связываться. А без него, если честно, здесь ужасно скучно. Здесь елка не такая большая, как в Чикаго, вокруг которой он часами мог наматывать круги, но намного красивее, разноцветнее, если сравнивать. Они оба любят ту единственную ночь, которая как по волшебству должна все исправить. Возможно, в последний год это уже не сработает. Рождество — лучший праздник. Когда все-все мечты сбываются, как по волшебству. Музыка тихая, праздничная отовсюду слышится, куда ни зайди, радостное пение, звон колокольчиков на каждой веточке любого венка, гирлянды и вывески сияют ярче, чем в любой другой день. Восьмиконечная звезда светит особенно ярко, указывает дорогу в ночь, когда свирепствует метель. Ориентир, словно компас. Чан любит период преддверия Рождества, однако голову поднимать не хочет — все равно ничего не увидит. Он уверен, что собрал все сугробы на носках своих летних кроссовок, основательный запас матов иссяк к тому моменту, когда он пришёл на место. Врач устало оглядывает его с ног до головы, пока тот медленно натягивает неловкую полуулыбку. Никто ничего не говорит. Озябшее до костей тело ныло после внезапной прогулки по заснеженным дорогам, челюсти приходится сильнее сжимать, чтобы зубы не стучали. На стул рядом падает, чувствуя, как ноги горят то ли от долгой дороги, то ли от внезапного тепла. Обычно, посещая это место, ему хотелось придушить человека, который выбрал этот дизайн помещения, ибо все было только в оттенках белого, полная безвкусица. Приметив маленькую искусственную ёлочку среди органайзеров, заметно веселеет, хочет что-то сказать, однако врач, не поднимая глаз с его медицинской карты, перебивает. — Вы опять курили? — Неделя была загруженная, надо было брать сверхурочные, чтобы всё успеть и так получилось, — говорит тихо, будто старается перевести всё в шутку, потому что с дуру наврал доктору, что бросил, хотя уголки губ постепенно опускаются, — Совсем немного. — Не испытываю никакой радости по поводу того, что я должен Вам сообщить, — пропуская все оправдания Чана мимо ушей, продолжает мужчина, — Я несколько раз перепроверил клинические данные и даже проконсультировался с коллегой пульмонологом. Обычно, при таких разговорах следует присутствовать кому-то из близких. Вы можете позвонить кому-нибудь из ближайших родственников? — Я не вижу в этом необходимости. Неужели настолько плохо, что нельзя было отправить результаты, как Вы делаете это обычно? — Кристофер, эмфизема вошла в критическую стадию. Ваши лёгкие и без того в рубцах после перенесённого в детстве туберкулёза, что вы творите? Прибавьте долгие годы хронического бронхита, усугубленного курением. Вы вообще понимаете, что делаете? Вам достаточно всего-то простудиться, чтобы это перешло в воспаление. — Вы шутите, Доктор, — папка громко захлопывается, но из мыслей совершенно не выводит. Отчасти ему говорят это, чтобы он успел привести имущественные дела в порядок. Такой исход был неизбежен, каждый врач, у которых он когда-либо был на приёме, предвещал подобное рано или поздно, но всё звучит слишком сложно. Но в его двадцать четыре — это слишком неожиданно. — По самому оптимистичному прогнозу могу дать Вам год максимум, даже если срочно переехать на какой-нибудь курорт. В ином случае, боюсь, новый год Вы не встретите. Плохо. Очень плохо. Будучи в самом центре Города Ветров, когда самые сильные холода настанут уже через пару недель, обычный только выход на улицу, лёгкая осенняя куртка из-за того, что другой не водится, тяжелый воздух может убить его. Чану не больно. Скорее никак. В голове только крутятся ужасные мысли, но воспринимать их к себе не может, непривычно. Это не его. Мужчина поправляет свои круглые очки, неловко затихает тоже, сбитый с толку, из-за слишком спокойной реакции. Болтовня о деталях неутешного диагноза вечно сопровождается каким-то числами, датами и неуверенными предложениями, что заканчиваются на «Если вы не против». Конечно, блять, не против. Когда выбор стоит между сроками, то Чан предпочёл бы хоть Рождество справить. Взгляд растерянно бегает по скучным стенам, одноцветным плакатам в тон белому безумию, но смотрит куда-то совсем мимо, не представляя куда уедет, не ударив по и без того скудному капиталу. Все планы на будущее, путешествия, люди, экзотика полетят к черту. В такой ситуации грех не тяпнуть стаканчик. Но год-другой назад доктор сообщил, что его эмфизема деформирует сердце и ряд других органов на последнем издыхании и любой лишний стаканчик просто убьёт. Как выяснилось, ему и так скоро на тот свет, так что разницы уже нет, а напиться до смерти уже не кажется ужасной идеей. Во всяком случае, это совсем недурно слышится. Не то чтобы ему было непросто уехать к более чистому воздуху куда-нибудь в сторону Флориды, просто бюджет не позволяет перебраться даже туда. Не то чтобы много ему было что терять в жизни, он никогда не ожидал много от других, себя, научившись жить с ужасным состоянием. Не то чтобы ему хотелось умирать. — В соседней комнате у меня хранятся истории болезни других пациентов, — врач заметно обеспокоен его состоянием, пусть и недолго знакомого ему человека, внезапно подскакивает с места, удалившись в другую комнату. Крис на ватных ногах слишком устал, чтобы последовать за ним, — Есть одно местечко с доступными ценами, которое рекомендовали всем моим пациентам. Пороюсь-ка я в картах, может, что-нибудь найду для Вас. Кристофер смотрел на мигающую ёлку. Уехать из Чикаго? Всё равно что перебраться на другую планету. Когда он выходит на улицу, леденящий холод кажется острее, чем когда-либо. За углом Ригли-билдинга налетевший со стороны реки порыв ветра ударил в лицо, заставляя от неожиданности сделать пару шагов назад. Чан прячет лицо в тёплом длинном шарфе и спешит на остановку к подъезжающему автобусу, кратко дёрнув плечами. Морозный воздух пробирается сквозь мокрые кудряшки, уши от холода краснеют быстро. Закоченевшие ноги совсем не слушались, взглядом выцепив свободное место где-то позади, которое он занимает незамедлительно, несмотря на быстро забивающийся автобус. Разглядывая фотографию сада цветущих деревьев на первой страничке колоритной брошюрки, он не совсем понимает зачем и куда уезжать. Читать такой яркий текст в дороге становится затруднительно, а Крис уже думает, что он, не имея водительских прав, ехал бы лучше. Замешкаться — и последнее Рождество на самом деле станет последним, но к чему бы ему понадобилось лезть к цитрусам. В холле крошечной квартирки «апельсины» летят на пол сразу же. Чан не включает свет, только гирлянду. Этого хватает, чтобы прочитать остальные. На одной карикатурные сети и на удочки, «Рай для рыбаков», много текста о том, какое это замечательное место, который Крис пропускает, не задумываясь, за невозможностью прочитать из-за оформления, разглядывает очень старое, еще черно-белое фото, где группа джкентельменов закуривает, отведав устриц. На второй — приглашение посмотреть на большой розовый куст, большие яркие буквы вырисовываются в горделивость о том, что под этим кустарником свободно вместятся тридцать человек, а он совсем понимает, зачем это кто-то измерял и на кой черт ему лезть туда в компании двадцати девяти человек, пусть им там будет совсем не тесно. Кристофер запрокидывает голову. Глянцевые буквы «Затерянного Ручья» перестают блестеть в темноте вместе с гирляндой, которая опуская комнату во мрак. По крайней мере, это должно быть интересно. Чан роется по всем карманам на одежде в поисках телефона. Слишком выгодно, чтобы не использовать шанс. — Отделение почты, это Чарли, я вас слушаю, — бодро отвечает какая-то женщина, несмотря на явно поздний вечер, когда почта обычно уже не работает, и трехчасовую разницу во времени. — Извините за поздний час, Вы не могли бы случаем подсказать телефон местного отеля? Он где-то в ваших краях, но я не могу связаться с ним. — Этого отеля давно нет, закрылся около шести лет назад из-за низких доходов. Вы где его нашли? — Мой доктор дал мне рекламную брошюру, но она, видимо, порядком устарела, — Крис зависает ненадолго, ожидая ответной реакции. Женский голос без единого намёка на злость тихо угукает, ожидая, что Чан продолжит, — Вы можете подсказать, в какой другой гостинице можно остановиться? — Но здесь нет ни одного другого отеля. Вы говорите, узнали о нашем местечке из флаера? Особенное медицинское направление? — Да, мне просто нужно провести зимние холода в тёплых краях. Здесь ужасный мороз. — Это плохо. У нас здесь жарища, пришлось включить все вентиляторы, иначе совсем дышать нечем, — Чан понимает, что пора бы закругляться, но она, видимо, совершенно не чувствует дискомфорта, — Как вас зовут? — Кристофер. Это важно? — Мы могли бы приютить вас здесь, если вам необходимо, Кристофер, в моем доме есть лишняя комната. Он смотрит на дисплей телефона. Ехать так далеко, через несколько штатов в безумное местечко к людям, которые готовы забрать к себе совершенного незнакомца, стоило только упомянуть какую-то болезнь, даже не назвав. Кто потенциальный маньяк — сложный вопрос. С той стороны слышен скрип дверей и слышится стрекотание каких-то насекомых. Какая уже разница? — Вы уверены в этом, мисс? Мне бы не хотелось доставлять вам неудобства своим неуместным визитом в самый праздник. — А по вам чувствуется чикагский дух большого города, — Чарли смеётся заливисто, из-за чего Чан смущается, словно действительно ляпнул какую-то глупость, — Здесь всегда рады гостям. В коридоре женщина бродит, совсем недалеко от их комнаты, дверь которой из неосторожности приоткрыта, пока Чанбин рот чужой зажимает, буквально вдавливая в мягкие подушки. Хочется засмеяться ужасно громко, если в комнату она все же зайдёт. Крис ногой случайно опрокидывает что-то на полу, но даже в темноте видит, как улыбка сверкает. Свет из коридора периодически обрывается из-за тени фигуры, а Чанбин повыше залезает, садится почти на грудь, чтобы точно не заметила. — Ты почему не сказал, что умереть можешь из-за холода? — Вода была тёплая. — Ты идиот, — Чан действительно идиот, даже не отрицает. За первые десять минут знакомства его ненароком чуть не убили, даже дважды, — Так что тебе в итоге рассказали? За такое время-то, наверное, действительно было много всего. — Ты пришёл из-за этого? Первые полчаса правда несколько людей говорили обо всех наиболее запоминающихся эскападах, при чем не без улыбки. Будто он самый злой человек на планете, но никак не аргументируя диффамацию на святой вере возраста понадеявшись, что это остановит Чана тот того, чтобы целый день зависать у него на работе, которую дали чисто из-за того, чтобы остальных не доставал. С окончанием холодов им обоим надо на север, один уедет на край Флориды на учёбу, другой — домой. Только Крис не мешкается. — И что теперь, будешь избегать меня? — А похоже, что я собираюсь? — Твой ответ бы отличался, если мы находились в другом положении? — голос приходится еще понижать на тон, ответа дельного не дожидаясь. Тихо лепечет несуразное извинение за такой резкий обрыв, скорее даже из вежливости, а не раскаяния. Чан головой мотает, сегодня точно не уснёт из-за количества мыслей. Им дали мало времени. Неважно кто. Старший чувствует себя снова на пятнадцать, когда ничего особо не волновало, никакой быстротечности времени, апатии, визави голову в подушке рядом прячет, смех тоже заглушая. Рука Чана скользит по коленкам выше, это все похоже на сон или же, вероятно, он выиграл жизнь, дальше ему находиться уже незачем, получив такой карт-бланш, о котором и мечтать не мог. — Тебе придётся пообещать, что мы встретимся в следующем году. — А раньше не получится? Я в будущем уже скучаю. — Неужели сказать обычное да так сложно? — Чанбин не рассчитывает на ответ, на который тот дать так не решается, оставляя на шее липкий след губ, который сахарной дорожкой тянется ниже.