«Она сидела у окна, А он вошёл в её вагон…»
—Девушка, добрый вечер! —прервал калугинские наблюдения за природой, внезапно показавшийся из-за двери купе, мужчина, —Тут такая забавная ситуация получилась: произошла какая-то путаница с билетами и моё место занято, а товарищ проводник сказала мне, что кроме вас все купе заняты. Можно я у вас здесь «перекантуюсь» на ночь? А утром уже, думаю, всё решим. —Да-да, конечно, что вы. —Я вам точно не помешаю? —Отнюдь. Вопрос в том, не помешаю ли я вам. —Владимир, будем знакомы, —сказал мужчина, сев напротив Калугиной и подав руку для рукопожатия. —Людмила, очень приятно, —пожав руку она вновь вернулась к своему прежнему занятию, надеясь, что внезапно появившийся попутчик не окажется многословным. Однако, не отрицая, что внешне мужчина ей приглянулся. Было в нем что-то цепляющее, но вот только что имеено Людмила понять не могла…«—Красив, — подумала она.
—Как хороша! — подумал он…»
Может её привлекла доброжелательная улыбка, до сих пор не сходящая с лица мужчины? На удивление, не так часто ей улыбались люди. Такая работа… Может дело было в его цветастом пальто в клетку, которое ярким пятном сразу бросилось в глаза, не успел он войти в купе на добрых сантиметров тридцать. Людмила зажмурилась, слегка тряхнув при этом головой, отгоняя навязчивые размышления. Все таки, это было не очень прилично. —Куда едете? — задал довольно глуповатый вопрос Владимир, всё ещё улыбаясь и совершенно не обращая внимания на явное нежелание вести беседу идущее от женщины. —Не куда, а откуда…—ответила Калугина, нервно рассмеявшись, — Не представляете, Владимир, так осточертела вся эта московская суета, покоя хочется. Может, если уехать подальше от своих проблем, они, наконец, исчезнут?.. —А в чём же у вас проблемы? —Несостоявшийся служебный роман. Влюбилась как девочка, а он решил должность с помощью меня получить. Так тошно… Сама не осознавая того, Людмила открылась совершенно незнакомому ей человеку, что было отнюдь ей не свойственно. Давно уже она держала большую часть своих переживаний внутри, абсолютно никому не говоря о своём душевном состоянии.»…Иногда, знаете, хочется поплакать, но что же я буду реветь в одиночку? Это всё равно как алкоголик который плачет… Ой… Тоесть, пьёт в одиночку…»
Казалось, за такое время и количество навязчивых мыслей, можно было навсегда распрощаться с адекватной нервной системой и рассудком, но Калугина держалась, что ни на есть, молодцом. —Каждый день прихожу на работу и вижу его, — вновь засмотревшись в окно проговорила Людмила. —А вы не смотрите! — стараясь хоть как-то разрядить обстановку, попытался пошутить мужчина, слегка хихикнул при этом, но позже пожалев о своём легкомысленном слове, —Извините, я не то имел ввиду… Повисло молчание. Калугина отвернулись к окну, как бы в защитном положении, отгоняла прочь вновь возникшие мысли о Анатолии. Владимир невольно засмотрелся на женщину. Она сразу же чем-то обворожила его. Пожалуй, своей отстраненностью. Быть настолько непоколебимой, будто бы вокруг неё возведен купол из толстого, практически пуленепробиваемого стекла, а сердце на пару с душой надёжно скрыты от посторонних взоров. Мужчина часто находился в компании вечно улыбающийся, эмоциональных людей, явно не таких как она… Не сказать, что женщина была мировой красавицей, но оставить её внешний вид без внимания совесть не позволяла. Мастерски сделаная укладка, которая, казалось, даже после ядерного удара, не распадается, оставляя причёску идеально лежать волосок к волоску в прежнем положении; безупречно выглаженные брюки в цвет пальто, лежащего в противоположной стороне купе, неброские украшения, служащие дополнением уже и без того прекрасно подобронному костюму и… Замечательно обращающими внимание на её глаза. Удивительного зелёного цвета, едва сравнимого с яркими ветками, только что купленной новогодней ёлки, сияющей в разноцветных праздничных огнях. Спустя пару минут, опомнившись, Людмила, отогнав буквально вот вот наступающий к глазам слезы и приведя, уже успевшее сбиться, дыхание в норму, продолжила: —Я ведь для него столько сил угробила, а он… Знаете, у меня всю жизнь с мужчинами почему-то не складывается. Один убежал от меня к подруге, другой решил приударить из-за высокого оклада и положения в обществе. А ведь иногда так хочется, чтобы всё как у людей было: дом, семья, дети… —И что же вам в этом мешает? —Сама я себе мешаю… —Ну что вы, не пребедняйтесь. Вы очень симпатичная, и я это говорю отнюдь не из вежливости. Не подумаете про меня ничего плохо, я и вправду не вижу проблемы. Думаю, за вами давно ходит толпа мужчин. Людмила смущённо улыбнулась, устремив взгляд «в пол». Даже комплименты бывших мужчин не были столь тепло приняты ею. Сразу же стало действительно хорошо. Отчего-то Калугина прекрасно понимала, что все эти слова определённо искренние и никто не мог её переубедить в этом. Странно, почему-то, стало притягивать к этому человеку. —Не в этом дело.У меня, кажется, просто нет времени на все эти семейные хлопоты. Я вся в работе, постоянно. Меня конечно, бывает, приглашают куда, но чаще всего я отказываюсь. Я привыкла быть одна. Уже много лет так живу, у меня жизнь уже, вроде бы, состоялась, и некуда теперь «впихивать» семью. Просто, в погоне за карьерным ростом и исполнением своих детских мечт, я, видимо, забыла самое главное. Ведь для каждой женщины важно выйти замуж, завести деток. А для меня было важно «пробиться в люди», найти престижную работу, жить лучше, чем жили мои родители. У меня мама медицинской сестрой работала, а папа преподаватель в институте. Как бы смешно не было, но люди которые, практически, незаменимы у нас в обществе, но, что получали, что получают сущие копейки. Как по мне– жуткая несправедливость… —А вы кто по профессии? —Статистик. А вы? —Музыкант. Аккомпаниáтор, если быть точнее. А почему именно статистика, что вас к этому привело? —Я, знаете ли, с детства смышлёная была, считала быстро, а мама однажды сказала: «Знаешь, Людочка, тебе б бухгалтером каким или математиком, и вот тогда будет тебе счастье». А папа хотел, чтобы я, как он, преподавателем была. У меня ж не тот характер, что б с детьми работать. Я вспыльчивая очень. Мне чуть что и я сразу на эмоции. Наверняка уже заметили, не так ли? Конечно, со временем это ушло. Я, всё же, начальница, мне, хочешь не хочешь, а держать себя в руках нужно. Иногда это всё накапливается, накапливается, а выговориться-то и некому. Именно тогда прямо волком завыть хочется… Вы меня извините, я тут что-то совсем разоткровенничалась, простите… —Что вы, Людмила, прекратите. Вам же некому это всё «выплеснуть». Говорите мне, может мы с вами никогда больше и не встретимся. —А кто его знает? «Москва круглая…» как говорится. —Я бы был очень рад встретится с вами вновь. Людмила, наконец перестав нервно бегать глазами по всему купе, взглянула на собеседника, тут же встретившись с ним взглядом. Женщину тут же осенило: «Глаза!». Именно глаза, мимолетно взглянув на которые можно было бы отнести их к самым обычным, но сейчас, уже несколько секунд неотрывно поддерживая зрительный контакт, Калугина разглядела в, казалось, самых обыкновенных карих глазах, удивительно мерцающий огонёк жизнерадостности. И вдруг ей самой захотелось широко улыбнуться, ровно также, как и все это время улыбался мужчина. И все её проблемы как будто улетучились в тот же момент, как только он вошёл в её купе. Удивительной энергетики человек, подаривший ей надежду и веру в то, что все встанет на свои места. —У вас чудные глаза, Людмила! — нарушив долгое молчание, но, при этом, не прикрывая, уже довольно сильно затянувшегося, зрительного контакта, смущённо и, от этого же, тише своего обычного тона, промолвил Владимир, заставляя щеки сидяющей напротив женщины вновь покрыться едва заметным румянцем. —Не могу с вами не согласиться, Владимир, — точно таким же тоном ответила Калугина, и, спустя пару секунд осознав двусмвсленность сказанной только что фразы, растерянно рассмеялась, заражая звонким смехом мужчину, пытаясь при этом объясниться, — Ну не в том смысле, что мои… Я имела ввиду ваши! Даже приближающийся рассвет не мог разорвать вечерние, а позже и ночные, посиделки, ещё пару часов назад совершенно незнакомых людей, оказавшимися случайными попутчиками, уже чувствовашими себя друзьями, знакомыми, казалось, целую жизнь…«Но жизнь для счастья не дана. Он встал и вышел на перрон… —Как жаль! — подумала она. —Как жаль! — успел подумать он…»