гештальт

      Вздохнув и взглянув на себя в зеркало, Джиро, впечатлённый, хмыкает: весьма недурно. Если бы не задание, он с удовольствием построил бы глазки какой-нибудь цыпочке — в таком виде затащить её в постель будет раза в три проще и быстрее, чем обычно. К сожалению, аники одолжил ему свой старый строгий костюм отнюдь не для развлекаловки… За спиной хлопает дверь: появилась вторая звезда их маленького представления. Сабуро, маленький наглый говнюк, одетый в… …ох, мать-перемать… …короткое платье с тонюсенькими лямочками, чулочки и перчатки. Накрашенный, в парике с кокетливыми двумя хвостиками и на каблуках. Похожий на девку до безумия — Джиро с такой бы с радостью перепихнулся. — Челюсть с пола подбери, — впрочем, знакомый надменный голосок (до сих пор не сломавшийся — в пятнадцать-то лет!) рушит наваждение мгновенно, и Джиро перестаёт пускать слюни, вспомнив, кто, собственно, перед ним стоит. Сабуро величественно и высокомерно проплывает мимо него, выжидающе замирает перед дверью. Ах да, они же сегодня играют роль принцессы и её благородного кавалера, который совершенно точно не ухлёстывает за каждой юбкой в радиусе пятидесяти метров. Закатив глаза, Джиро приоткрывает перед «дамой сердца» дверь, на мгновение залипнув на тоненькие ножки, обтянутые прозрачными чёрными чулками. И чё Сабуро постоянно увешан оверсайз-тряпками? Симпатичный ведь парень, захочет, и все одноклассницы — его… «Парень, — напоминает себе Джиро, — и мой брат, вообще-то.» Он давно (целых три дня!) не трахался, вот и лезет в голову всякое — поэтому подобные мысли о тощей тушке его пятнадцатилетнего родственничка вызывают у него разве что пожатие плечами. Подумаешь… тем более, с такого ракурса Сабуро и вправду не отличишь от девицы — над имиджем он запарился. Раньше на подобного рода поручениях они чередовали роль девчонки между собой, но, вот незадача, Джиро за всего лишь год изрядно окреп и вымахал до метра девяносто, поэтому за девушку его, даже при всём желании, уже не выдашь. Зато Сабуро вырос всего на два трогательных сантиметра и чуть-чуть набрал в весе, перестав напоминать собой укороченного слендермена. Раньше на него без слёз было не взглянуть — он мог смести за один вечер холодильник, но не прибавить ни на грамм, а теперь, наоборот, ест чуть меньше и набирает чуть больше, что не может не радовать Ичиро, уже заподозрившего его в расстройстве пищевого поведения. Тем не менее, присущая Сабуро худоба никуда не делась, а лишь стала чуть менее выраженной, и это… определённо ему идёт. Разумеется, Джиро оценивает с объективной точки зрения, а вовсе не из-за каких-то там личных предпочтений — во-первых, ему нравятся большие женские сиськи, во-вторых, Сабуро его брат, ну, о каких там предпочтениях может быть речь. Успокоив себя таким оправданием, Джиро вновь беззастенчиво принимается глазеть на ничего не подозревающего Сабуро. Созерцание, к сожалению (или к счастью) вскоре прерывается — они садятся в специально подготовленную машину. Джиро договорился с одним из своих друзей, решив, что нет необходимости приплетать кого-то из многочисленных знакомых Ичиро. — Это Сабуро-кун? Нихуя себе, — присвистнул приятель, заслужив по неодобрительному взгляду от каждого из братьев. — Мне пятнадцать, если что, — Сабуро даже снисходит до пропитанной отвращением фразы. — Молчу-молчу, — понятливо отзывается водитель, но, понизив голос, таки не сдерживает следующей фразы, — чулки охуенные… Джиро решает оставить поддакивание при себе, пока Сабуро про себя наверняка покрывает его дорогого педофильного кента матами. *** Уже на входе в обозначенное здание младший брат пристраивает изящную ручку на услужливо подставленном локте Джиро — так они, по его словам, точно сойдут за парочку, потому что других сюда не пускают… Подделанные приглашения, загримированные родинки и линзы делают своё дело — внутри братья оказываются без сучка и задоринки. Теперь осталось самое сложное — найти то, за чем они сюда пришли, и смотаться, не вызывая подозрений. Но сначала, конечно, нужно немного покантоваться здесь и состроить приличных гостей, дабы не приставили хвост, а то сделать всё, как надо, станет немного затруднительно. Малодушно оставить светские беседы на Сабуро и съебаться — не вариант, да и что ему тут делать? Бухать нельзя, на задании, понятное дело, нужна трезвая башка, шары подкатывать — так тем более, тут у каждой дамочки кавалер в комплекте. Вот и приходится давить заготовленные ответы на вопросы, вежливо улыбаться и не забывать показушно строить глазки очаровательной «девушке» рядом с собой любимым. И при всём этом, разумеется, немного завышать голос — мало ли, среди гостей затесались очередные конченные фанаты, самозабвенно наяривающие под Сенсенфукоку, или, прости господи, Скул оф ИКБ… короче, всегда есть вероятность, что его узнают тупо по голосу. Лишь спустя долгие полчаса от них все отъёбываются, и Джиро даже успевает подмигнуть грудастой блондинке, которая даже не стала возмущаться, игриво сощурившись в ответ… — Говнюк спермотоксикозный, — Сабуро почти плюётся от отвращения и тянет его за рукав дорогого пиджака, — мы здесь по делу, если ты забыл. Иди в западное крыло, я займусь восточным. Хоть помнишь, что ищем? — Да помню я, не тупой, — раздражённо отмахивается Джиро — стоило ему отвлечься, и красотка растворилась в толпе!.. Не то чтобы он успел бы урвать сегодня перепих, но обидно всё равно. Тьфу на этого Сабуро с его невъебенной ответственностью… уже несколько секундочек жалко. С ворчанием Джиро ускользает за длинную витую лестницу, направляясь к первой закрытой двери, попавшейся на глаза. Отмычка в кармане почти невесомая — не нащупав её в первое мгновение, он успевает испугаться, что умудрился где-то просрать. Но знакомое приспособление ложится в ладонь, и Джиро облегчённо выдыхает. Сабуро бы ему руки оторвал. Над камерами, вроде как, успел пошаманить кто-то из его дружбанов-хакеров, но находиться под слепым прицелом одной из них всё равно некомфортно. Закончив ковыряться в замке, он ныряет в темноту небольшой комнаты почти с облегчением, не забыв прикрыть за собой дверь. И принимается шариться в маленьких тумбочках, шкафу и узенькой заправленной кровати — не иначе, это комната для прислуги или как там сейчас у всяких богачей принято… Не обнаружив искомого, Джиро сожалеюще цокает. Разумеется, он не рассчитывал на мгновенное везение, но было бы неплохо освободиться пораньше и потратить вечер на что-то поинтереснее тупых поисков старинного барахла. Придётся запариться. Когда он заходит в шестую по счёту комнату — на этот раз большую и даже с широкой двуспальной кроватью, вау — происходит нечто непредвиденное. Две секунды спустя в неё вбегает Сабуро — счастливый и раскрасневшийся. Парик растрепался, платье чуть-чуть помялось — его что, облапать успели? — макияж, слава богу, не поплыл… но самое главное заключается в том, что он сжимает в руках потрёпанную деревянную статуэтку Будды, совершенно не вписывающуюся в богатую обстановку особняка, но имеющую для их клиента большое значение. — Молодец, Сабуро! — Джиро от души прижимает худосочную тушку братца к себе, на радостях оторвав её от пола — по ощущениям, Сабуро весит чуть больше пушинки, но сейчас это даже плюс. Через несколько секунд жертва медвежьих объятий начинает кряхтеть и вырываться, и Джиро не без сожаления разжимает руки. — Давай убираться отсюда, — решительно выпаливает Сабуро, зачем-то схватив его за руку. Джиро кивает и… на этом их приключение не заканчивается, как планировалось. За незапертой дверью слышатся какие-то подозрительные звуки. Они оба стремительно бледнеют, осознав возможные риски в ту же секунду. На размышление оставалось несколько мгновений, не больше, поэтому Джиро делает первое, что приходит в голову — тянет Сабуро за руку и затаскивает в шкаф, плотно притворив дверцы. Они стоят в узком тесном пространстве, прижавшись друг к другу и изнывая от напряжения, и, к счастью, появление источников звуков в комнате не заставляет себя ждать. Некоторое время Джиро ошарашенно прислушивается к поцелуям и каким-то похабным шепоткам, после чего, не удержавшись, начинает задушено хихикать. А как перепугался-то! Уже успел надумать тысячу вариаций плохих исходов; про Сабуро, наверное, и говорить нечего. Он хотел было выйти и спокойно покинуть комнату после обмена неловкими репликами с влюблённой парочкой, но его спутник, бешено блеснув глазами в темноте, вцепляется в руку, не дав открыть дверцы. — Ты чего? — возмущённо шипит Джиро — он может без труда вырваться, но медлит, решив предоставить бледнющему малолетке пару секунд для оправданий. И очень, очень зря… — Не можем же мы… так! — яростно шепчет Сабуро, никак не желая его отпускать. Сопоставив факты, Джиро едва сдерживает смех. Так он просто… стесняется прерывать? А смотреть (или даже просто слушать — разницы почти никакой), значит, не стесняется? Ха-ха-ха! Будет весело посмотреть на разрушение нежной пятнадцатилетней психики! — Ладно, — покладисто соглашается Джиро, и Сабуро, окинув его подозрительным взглядом, разжимает хватку длинных пальцев. Тем временем, события за пределами шкафа набирают свои обороты — вперив взгляд в будто специально оставленную братом щёлку, он замечает, что оба уже практически разделись и сейчас, видимо, яростно пытаются выжрать друг другу рты… — А девица ничё такая, — губы сами собой разъезжаются в голодном оскале, — я бы засадил… — Прекрати! — шёпотом орёт на него Сабуро. Джиро закатывает глаза — ну что за скучный тип. — А если нас услышат? Я заперся тут не за этим! — А зачем? Подрочить? Ну, удачи, хули, — с этими словами он демонстративно откидывает голову на стенку позади себя, даже прекратив подглядывать. Можно было бы легко избежать всяких тупых неловких ситуаций, выйди они из шкафа в самом начале, но теперь момент упущен и придётся ждать, пока дуэт юных любовников закончит веселиться. Сука, как же бесит! Джиро с удовольствием оказался бы на месте парнишки, сейчас страстно имеющего свою мокрощёлку, но, мало того, что он уже смирился с тем, что ему не перепадёт, так теперь и ебучий пиздюк со своими идиотскими комплексами не дал спокойно съебаться! Раздражённо, хрипло выдохнув, он начал про себя считать овечек, прыгающих через ограду. Вряд ли в таком максимально неудобном положении у него получится уснуть, но если абстрагируется от мелкого бесячего уёбка прямо перед собой — уже супер. Вышеупомянутый, как назло, вдруг начинает шевелиться и будто бы пытаться как можно дальше от него отстраниться — что, с учётом узкого пространства, получается отстойно. — Чё такое? — скучающе интересуется Джиро, но Сабуро не отвечает — только скулит как-то задушено и шарахается назад ещё сильнее, будто пытаясь стать частью этого несчастного шкафа. — Эй, Сабуро, всё нормально? — он — с благими, между прочим, намерениями! — подаётся вперёд, тщетно пытаясь разглядеть того при помощи тонкой полоски света, просачивающейся сквозь просвет между дверцами, ненароком упёршись коленкой в пах, еле прикрытый тканью платья. И всё становится ясным, как день — от прикосновения к вставшему члену Сабуро зажимает рот свободной от статуэтки рукой, дёргается и смотрит до безумия пристыженно и отчаянно. Джиро заторможено поднимает взгляд на его краснеющее лицо, ощущает коленом нервную (возбуждённую?) дрожь, и сам отшатывается назад, как ужаленный. — Э… это! — прежде, чем он успевает прокомментировать ситуацию, Сабуро встревает со своими никому не нужными оправданиями. — Н-нормальная реакция орг-ганизма подростка! Ничего т-такого! У м-меня молодое, созревающее т-тело! Доля рационализма в Джиро оглушительно вопит, что малолетка возбудился на звуки за дверцей шкафа и страдает вуайеризмом — в принципе, он склонен ей верить. Но вот всё остальное буквально умоляет пустить в ход свой развязный язык, и кто он такой, чтобы сдерживать свои низменные порывы! — Ути-пути, — пакостно хихикает Джиро, ощущая оглушающее — даже сильнее, чем в любой другой раз — удовлетворение, — у малыша Сабуро встал член на то, что он заполучит дай бог в двадцать пять!.. — Пошёл ты, — рычит Сабуро своим очаровательным неломающимся голоском — это и раньше не возымело бы на него эффекта, что уж говорить и про теперешнюю ситуацию! Джиро весело; Джиро, вопреки своим словам, отчаянно пытается не думать, что у его брата, одетого, как последняя блядь, стоит член. — Помочь? — С дуба рухнул?! — Да шучу я, чё ты сразу бля… — мы же братья, хочется договорить ему, но он молчит, потому что эти слова были бы обращены и к себе самому тоже. Они же братья, блять. Поэтому ему не стоит думать о том, какой Сабуро горячий и пристыженный, и как ему идёт вся эта одежда… как он похож на девку и в то же время остаётся собой… как он, возможно, выглядел бы с членом в заднице… Сабуро не отвечает, Джиро замолкает и отставляет, наконец, своё грёбаное колено, а двое в комнате не останавливаются — занятость оглушила их настолько, что они даже не услышали торопливых, злых реплик. Насколько громким был разговор? Ладно, раз никто не обратил внимания, насрать. Надувшись и упорно не смотря на друг друга, братья молчаливо стоят под аккомпанемент из стонов, пошлых хлюпов и не менее пошлых фразочек ещё двадцать минут. И всё это время Джиро совершенно точно не думает о том, как там поживает Сабуро, чей пах всё ещё в паре сантиметров от его колена, что может так отлично упереться меж красивых длинных ножек, стоит только двинуться вперёд. Совсем чуть-чуть. Ему стало поебать и на красотку в паре метров от него, и на её нелепого тощего ёбыря. Все мысли вертелись вокруг младшего брата, одетого в платье и чулки. К которому он мог бы прижаться потеснее, и тот не стал бы кричать и устраивать истерики, ведь ему так страшно привлечь внимание тех двоих… — Выглядите не очень, — спустя пару часов беспокоится Ичиро, только вернувшийся со своего задания. — Что-то случилось? Да нет, нихуя, просто у Сабуро встал член, а он, еблан спермотоксикозный, не может перестать об этом думать. — Полный порядок, — Джиро, не глядя, втискивает в руки Ичиро статуэтку, недавно отданную ему заебавшимся и обиженным Сабуро. Будда в руках аники смотрит на него укоризненно; Джиро посылает тупой деревяшке злобный оскал. Миссия выполнена. *** С… сего небольшого недоразумения проходит несколько дней. Сабуро, понятное дело, больше не надевает женские шмотки, припрятав их для очередного подходящего случая. Его уши вновь увешаны пирсой, во рту призывно сверкает маленький шарик — и не жалко ему было колоть язык? Выглядит ещё так… по-пидорски… тьфу на него. Ни в коем случае не на Ичиро — тот всего лишь не хочет ограничивать братьев в любых увлечениях, поэтому, пусть и ворчит на Джиро за его распутный образ жизни, не прессует, а Сабуро просто велит быть осторожнее — мало ли какую гадость может занести пирсинг. Этот блядский пирсинг, на который Джиро не обращал внимания до поры до времени, молча признавая, что на брате он хорошо смотрится. А теперь в дурную башку то и дело закрадываются мысли: что, если потянуть его зубами? прикоснуться языком? засунуть язык в узкий красный рот и потрогать ебучий шарик? А ведь у него ещё на сосках есть. Джиро не то чтобы всматривался раньше — ему было неинтересно. Он априори не задумывался о родственниках в сексуальном контексте. Если такие мысли об Ичиро вызывают отвращение и вопрос в голове «ты чё, ебанулся», то мысли о Сабуро — всё тот же вопрос и откровенный движ в штанах. С того злополучного дня Джиро тотально начал ехать кукухой — или на самом деле давно был поехавшим, а происшествие на задании только вскрыло гнойный нарыв, который он долгое время с завидным успехом игнорил. И ладно, Джиро думал бы о Сабуро, нарядившемся в девчонку! Его, расфуфыренного и разодетого, и не отличишь, но так нет же. Когда Джиро попытался во второй раз прикрыться этим оправданием, ему приснился подробный эротический сон с Сабуро абсолютно голым — чтобы уж точно не оставалось сомнений с тем, какой набор гениталий у него между ног. Так уж вышло: Сабуро нравится Джиро любым, будь на нём платье или его повседневные оверсайз-шмотки. До восемнадцатилетия ему не доводилось испытывать невообразимое чувство влечения к брату — или же он просто так думал. Ни разу за всю свою жизнь Джиро не задумывался о Сабуро в сексуальном контексте — и это, блять, нормально, они же братья! Но стоило этому произойти — по чистой случайности — и всё стремительно пошло по пизде. Незакрытый гештальт надсадно свербит в голове не просьбой — требованием что-то сделать! Поэтому Джиро сделал. Пошёл на тусу в хату одного ненаглядного кентярика ещё с кучей других таких же, надрался в зюзю и отодрал первую подвернувшуюся под руку блядь. Их было много — одна лапала колено, вторая сидела на свободном, третья забилась под руку, ещё несколько расселись на диване, отчаянно желая приблизиться. Выбирай — не хочу. И он выбрал. Грудастая голубоглазая блондинка — никаких родинок на лице, никаких острых углов и неровностей, которых так много в Сабуро. Всё округлое, мягкое и податливое — раньше Джиро это очень-очень нравилось, а сейчас, втрахивая сладко стонущее под ним тело в матрас, он видит перед собой только томный взгляд брата, его губы, приоткрывающиеся в экстазе и личико почти девичье — с нежными пушистыми ресницами, мягкими белыми щеками и узким ртом… Больной ублюдок! Стягивая презерватив, он не чувствует ничего, кроме пробирающего до костей отвращения. Девица, чьего имени Джиро не запомнил, награждает напоследок смачным поцелуем в щёку, оттраханная и довольная жизнью. Ему хочется содрать с себя кожу. Он моется с особым тщанием, одевается и идёт опохмеляться. — Хуёво выглядишь, — комментирует ситуацию его друг и по совместительству хозяин квартиры, когда Джиро с остервенением прикладывается к первой попавшейся бутылке. Ой, блять, не хватало тут ещё слушать нотации от бухого и до кучи ещё накуренного! — Нормально всё, — он отхлёбывает в последний раз, бросив на приятеля не слишком-то довольный взгляд помутневших от алкоголя глаз. — Ну-ну, — тот убеждённым не выглядит, — от тебя такая красотка вышла, а по твоему виду складывается ощущение, что тебя изнасиловал вонючий сифозный бомж. — Чё ты, бля, прицепился? — щерится Джиро. Кент не отвечает, но многозначительно прикрывает покрасневшие от травы глаза. — Неужто и тебя посетила любовь? — Ой, да пошёл ты, меня не ебёт эта ваша любо-о-овь, — последнее слово он выцеживает с особым презрением — ведь правда же, никакой любви, просто... просто он ебучий инцестник, вот и всё. А кенту об этом просто так не скажешь. Но плевать — всё равно нихуя не вспомнит, пусть мелет, что хочет, пока можно. — Э-э-э, бля, ну ты и лох, — летит в спину, когда он выходит из кухни, возвращаясь в предоставленную ему комнату и намереваясь выдрыхнуться там как минимум до вечера. В одном он прав точно: Джиро абсолютный лох, в такое говнище вляпаться надо ещё умудриться. И он, вместо того, чтобы выбраться, каждым своим действием загоняет себя туда всё глубже и глубже. Ему не остаётся ничего, кроме как продолжения пряток. К сожалению, это оказывается неожиданно сложно — даже без учёта того, что они живут в одной квартире. Джиро упорно старается лишний раз не смотреть в сторону брата, дабы не выдать свой откровенно плотоядный настрой, а тот будто нарочно стал чаще маячить перед глазами. Словно… словно что-то знал? Нет, исключено, он никоим образом себя не выдавал. — Что-то случилось? — вежливо интересуется аники, и его спокойный голос неизменно оказывает то же влияние, что и несколько лет назад, пусть и теперь он смотрит на Джиро снизу вверх. Под чужим взглядом хочется съёжиться и заскулить, но низменный порыв удаётся подавить — ему целых восемнадцать лет, он уже почти взрослый и перерос брата, и им обоим прекрасно известно, что Ичиро не бог и мыслей не читает… Но знает их с Сабуро, как облупленных. — Тебе не о чем переживать, аники, — ровно отзывается Джиро, отчаянно надеясь, что Ичиро не начнёт его обличать прямо перед младшим братом, чей любопытный взгляд отчётливо сверлит ему затылок. Тот только хмыкает, отнюдь не убеждённый, но, слава богу, тему больше не поднимает. — Тогда хорошо. Скоро день рождения Сабуро, а после него почти сразу рождество, поэтому постарайтесь сильно не ругаться в ближайшее время. Между строк отлично читается и «разгребите свои тупые проблемы, я не хочу праздновать в неловком напряжённом молчании». Беззаботно насвистывая, Ичиро ретируется, оставив братьев уныло ковыряться в еде. Есть никому из них особо не хочется… На мгновение их взгляды пересекаются. Выражение лица Сабуро становится растерянным и беззащитным, но это длится не больше секунды, и вот уже он снова задирает нос и вызывающе отворачивается. — Да шёл бы ты знаешь куда, — в непонятном раздражении бормочет себе под нос Джиро и отворачивается тоже. На тарелке белеет почти нетронутая яичница и парочка красных ломтиков бекона. Не за горами триместровые экзамены, а всё, что его волнует, заключается в мелком говнюке напротив. Не то чтобы ему не плевать на потенциальные пересдачи или типа того, но они же выпадут как раз на время перед самыми праздниками — может быть, даже на день рождения Сабуро. Интересно, как пиздюк отреагирует, если Джиро из-за своей лени и нежелания учиться пропустит его шестнадцатилетие? Наверняка высокомерно скажет нечто из разряда «что и ожидалось от этого скудного ума». Скудный ум, для которого и посещение праздника в честь ненаглядного младшего брата не мотивация… даже если Сабуро так и подумает, то вслух точно не скажет, иначе Ичи-нии… и, ах да, его появившимся друзьям, станет очевидно, насколько он расстроен. На последнем году средней школы Сабуро помимо обновлённого имиджа приобрёл штуки три, что ли, таких же задротистых приятелей-умников — Джиро искренне удивился, узнав, что очки носит только один из них. Иногда мелкий даже водил их в гости, и они пересекались. Он точно помнит крашеного панковатого коротышку, изначально ошибочно принятого за янки, а оказалось, что он занял второе место на последней олимпиаде по математике среди учеников средней школы — первое уже третий год остаётся за Сабуро. И что за мода пошла у ботаников — косить под крутых? Непонятно. Остальные двое (или, может, их больше) ребята зашуганные и невзрачные — мальчик из неофициального клуба любителей оверсайз толстовок и девочка с косичками и в очках. Ладно коротышка — он, очевидно, тоже относится к разряду гениев, но что Сабуро нашёл в каких-то серых мышках? Почему-то неимоверно раздражает тот факт, что теперь его внимание принадлежит не одному лишь Джиро (ну и Ичиро, но он не в счёт). Если подумать как следует, то нездоровые замашки на контроль и обладание у него начали проклёвываться ещё давно, просто тогда он даже близко не осознавал причину, ведь она, как выяснилось, выходит далеко за его привычный кругозор и любые рамки морали. Джиро пялился, похабно шутил, с удовольствием любуясь краской праведного гнева, заливающей смазливое личико, и в итоге оказалось, что дядюшка Зигмунд Фрейд был не просто латентным пидорасом и чмошным членососом, а вполне себе умным человеком, правым в своих убеждениях как минимум частично. Интересно, а что обо всём этом думает Сабуро? Подозревает ли он в чём-то Джиро? И если да, как давно? Ему уже стоит ждать шуточных обвинений и прощупывания почвы? Но за исключением придурковатых подколов и взглядов украдкой он больше никак не давал понять о своих больных наклонностях… и от Сабуро как-то слышал, что тот не считает психологию настоящей наукой… может, пронесёт… Да и нет у него других проблем, что ли, в конце-то концов! Надо сдать все экзамены хотя бы на порог, а там видно будет. Всю следующую неделю Джиро не бухает и даже не прогуливает школу, целиком погрузившись в подготовку и мысли об учёбе. Девок отшивал под тем же предлогом: извините, цыпочки, пока что мне нужно побыть хорошим мальчиком… на следующей неделе? ой, даже не знаю, мы с братьями будем отмечать новогодние праздники… а ещё у малыша Сабуро день рождения! Кенты смотрели и диву давались: поглядите-ка, кто наконец взялся за ум. Как ни странно, нагрузка подобного рода полностью вытеснила собой любые переживания. Наверное, все великие учёные совершали свои открытия в попытках абстрагироваться от происходящего в их жизни пиздеца! Может, ему тоже в науку податься — глядишь, тогда станет совсем не до дурного младшего брата… В общем, Джиро увлёкся подготовкой настолько, что не то что не загремел ни на одну пересдачу, а умудрился на экзамене по биологии набрать девяносто баллов. Чудо, не иначе. — Можешь же, когда хочешь, — растроганно жал ему руку классный руководитель, проигнорировав тридцать баллов по математике с порогом в двадцать восемь. Вообще-то, Джиро не хотел — у него попросту не оставалось иного выбора. Триместровые экзамены Сабуро, разумеется, прошли, как по маслу — для него девяносто баллов настолько мало, что даже говорить об этом стыдно… а девяносто семь или даже девяносто девять — по-прежнему недостаточно хорошо, можно ведь лучше… пока есть, куда стремиться, он не уймётся, в этом вся его натура. Подводя итоги: у него больше нет надёжного способа не думать о наболевшем, поэтому придётся либо на каникулах уйти в запой, либо… — Джиро-чан! — почти растроганно всплескивает руками Уруми. — Я по тебе скучала, мы так давно не виделись! — Да вроде неоч, — хмурится Джиро, уже чувствуя поднимающееся отвращение ко всем этим телячьим нежностям. — Месяц, что ли, или два… — Целых два с половиной, — собеседник демонстративно поджимает губы, впрочем, мгновенно сменив гнев на милость. — Ну, рассказывай, что там у тебя? — Ничё особенного, — скучающе отзывается он, — пришёл побухать. — А как же твои очаровательные приятели? — Слишком дохуя пиздят, — Джиро морщится так, будто у него заболел зуб. Своих друзей он сильно и искренне любит, но порой даже ему, достаточно общительному, нужен от них отдых. К его великому сожалению, Уруми — единственный подходящий кандидат. Напиваться в одиночестве не хочется, выбирать из школьных приятелей кого-то одного — дело гиблое, потому что непременно пойдут слухи и вопросы — последнее, что Джиро нужно. Уруми же, несмотря на свою мнимую бестактность, не лезет туда, куда не надо. Единственный его минус в том, что он куда догадливее недалёких школьников… — Что, это не тот случай, когда Джиро-чан поделится своей бедой? — урчит Уруми спустя пару шотов. Джиро бросает на него хмурый взгляд — если ублюдок надеялся разговорить его посредством алкоголя, то крупно облажался, для его-то ума. — Ты щас серьёзно? — Нет, — сожалеюще вздыхает он, — просто ты выглядишь таким подавленным и несчастным… Чё нахуй? В зеркале по утрам Джиро видит без пяти минут маньяка, но у Уруми, как обычно, свой особенный взгляд на вещи. Чужие слова он никак не комментирует — только делает очередной глоток какой-то засахаренной бурды, напомнившей о том, почему ему не нравится бухать в баре Уруми. Тот вечно норовит впихнуть какие-то переслащенные бабские коктейли. Скукота. Одинокая пьяная рефлексия не приведёт Джиро ни к чему хорошему, вот уж точно, но пока что ничего умнее и правильнее не посетило его лохматую голову. Близится третий триместр и последние экзамены в старшей школе, которые стоит сдать как можно лучше, чтобы хоть куда-то поступить — Джиро смотрит в будущее с реализмом. Остаётся ещё вариант спортивной стипендии, даром, что как раз на последнем году обучения он резко начал преуспевать в футболе в связи со своим бурным ростом. Джиро ебёт как бог, бьёт ебала, как бог, читает рэп — тоже как бог! Но ему больше этого не хватает. Всё изменилось за какие-то несколько минут, пусть и предпосылки к таким переменам зрели в нём уже несколько лет. С этим пиздец, как тяжело свыкнуться — весь его привычный и понятный мир перевернулся с ног на голову, разбился и еле-еле собрался обратно вновь, но уже не в своём первоначальном виде. И сейчас Джиро упорно пытается адаптироваться, не дав развалиться даже этому хрупкому равновесию. А ещё нужно сварганить какой-никакой подарок для Сабуро — но что вообще дарить человеку, способному купить практически что угодно в мире? Разве что самодельную эксклюзивную хрень, но из Джиро такой же рукодельник, как из слона — акробат. Один вариант есть, но он дорого обойдётся. Не в плане бюджета (у него ещё осталось кое-что от последнего выигрыша в рэп-баттле дивизионов), а, наверное, только морально. Будет тяжеловато, но придётся постараться вести себя, как обычно. В любом случае, аники не обрадуется, если Джиро оставит Сабуро без подарка… да и ему самому будет тошно. Какие бы тёрки между ними не возникали, они остаются родными и дорогими друг другу людьми. Поэтому, собрав в кулак всё своё мужество, незадолго до дня икс он подкарауливает брата в коридоре после ужина. — Сорян, что не придумал ничего лучше, но, эм… не хочешь потусить? Только ты и я, как в старые добрые, — Джиро запинается только один раз, не отводит взгляда и не шоркает ногами — словом, никак не показывает своё затаившееся смущение. Сабуро смотрит на него так, будто впервые увидел, и внезапно на голову валится осознание: они же почти не общались целую неделю. Помимо занятий учёбой Джиро неосознанно избегал брата, неуверенный в том, как ещё ему себя вести, чтобы не спалиться. Сердце пропускает удар: а если Сабуро настолько обиделся, что сейчас отвергнет предложение? — Я… конечно, — он внезапно опускает голову, зачем-то пряча взгляд, — когда? Джиро, готовый запрыгать от радости, более-менее нейтральным тоном сообщает выбранную дату. Сабуро тут же и след простыл — только хлопнула дверь в его комнату. И как, спрашивается, толковать такую реакцию? Он обрадовался или что? Непонятно. Но брат обычно не ограничивается примитивными и односложными ответами — Сабуро до всего норовит докопаться, вечно упрямится и язвит. С ним что-то происходит. После того дурацкого задания с ними обоими что-то происходит. Может, это маленькое приключение для них двоих что-нибудь исправит? Желательно, таким образом, чтобы не пришлось вскрываться (в обоих смыслах). Адаптация к внешним условиям является частью эволюции. Живые существа непрерывно учатся приспосабливаться, и именно эта способность ведёт к процветанию. Кажется, он действительно немного переборщил с учёбой, нужно срочно возвращаться к деградации. В любом случае, приспособиться ему придётся. А уже к весне, глядишь, получится съехать в общагу, и тогда Сабуро не придётся избегать в принципе, потому что они перестанут видеться каждый день. Вместо ожидаемого облегчения такие мысли навевают уныние. Да и по Ичиро он тоже будет скучать — тот настоятельно рекомендует не торопиться с переездом. Какая общага заменит родное гнездо? Место, в котором он, может быть, и не вырос, но которое точно стало роднее чего бы то ни было. Разумеется, Джиро не намерен до конца жизни сидеть на шее аники — тот и так слишком много для него сделал. Но вот немного повременить… хотя бы пока он учится в университете… К чёрту, проблемы нужно решать по мере их поступления. Сейчас его главная проблема в выборе подходящих шмоток. Официальный костюм для расслабленных похождений по пыльным улочкам Токио не подходит, но и свою затасканную старую одежду ему брать не хотелось. В итоге он выбрал модное (и пиздецки дорогое) шмотьё, оставшееся от одной из многочисленных фотоссесий. Тряпки — ни больше, ни меньше, но смотрится, конечно, красиво. Джиро скалится зеркалу, демонстрируя свою коронную плутоватую ухмылку, на которую ведутся все девушки и педиковатые пацаны вокруг. Осаживает себя — он, бля, не на свидание идёт, Сабуро — последний, перед кем стоит изображать вселенского ёбыря. Так говорит голос разума. Но любые его остатки покидают ветреную голову, когда Джиро видит брата, застенчиво ему улыбающегося. Знакомая юбка, знакомый макияж, снятый в кои-то веки пирсинг и блядоватые чулки. — Притворимся парой? — застенчиво улыбается Сабуро, стреляя умело (он чё, регулярно в этом практикуется?) накрашенными глазками. — Сегодня в Макдональдсе действуют скидки для всех влюблённых. Ну же, Джиро, не пускай слюни хотя бы сейчас! С усилием подобрав челюсть и утерев слюну, он улыбается — почти не натянуто. — Да-а, разумеется, — делай вид, что всё нормально, делай вид, что всё нормально, делайвидчтовсёнормально, — притворимся. Это просто совпадение. Сегодня действительно скидки для парочек (ага, но Сабуро буквально один из самых богатых людей в Японии, и в этот раз платит даже не он, и вообще никого из них не волнуют финансы), поэтому, конечно, братец-жмот решил сэкономить немного иен, нарядившись так, как на то злополучное задание… конечно, он так оделся, дурень, Сабуро же не страдает склонностью постоянно напяливать на себя женские шмотки, это буквально единственные, что у него есть! Или нет? Так, ладно, пока что следует выбросить всякую чушь из головы, и просто… прогуляться, как он и планировал. Даже если им по какой-то причине придётся уж чересчур активно притворяться, всё это будет не больше, чем проявление их актёрских способностей. Ничего криминального. Ничего криминального… Сабуро даже не цеплялся за него, когда они шли вместе по улице, не кричал восторженно, корча из себя какую-нибудь недалёкую девицу, которых Джиро обычно цепляет. Не то чтобы он ходил на… такие прогулки хоть с какой-то из них, конечно. Всё заканчивалось на сексе — без поцелуев, без следов, но если им сильно хотелось, Джиро позволял впиться ноготками себе в спину. Болит потом знатно, но забывается легко и непринуждённо. Никто не задерживался в его разуме больше, чем на пару часов, ни с кем из них у него не было желание продолжить трахаться на постоянке. И ни на какое порно он не дрочил так, как на своего блядского младшего брата… Думать об этом, когда они вместе с этим самым братом идут по улице — отнюдь не лучшая идея, но гениальные помыслы — не по части Джиро, поэтому он терпит упирающийся в ширинку джинсов член. Если Сабуро не придёт в голову сунуть ему меж ног колено, то он ничего и не узнает. Неудобно, правда, но тут уже ничего не поделать — остаётся только стиснуть зубы и терпеть. Скоро всё поостынет, надо подождать. В злополучном Макдональдсе Сабуро завышает голосок, берёт его под локоток и старательно строит глазки продавцу. Скидку им и вправду дают, но все мысли Джиро вращаются не вокруг его двойного чизбургера. Сабуро сидит напротив, беспечно наворачивая какой-то переслащенный десерт. Его бурный подростковый аппетит поутих относительно всего, кроме сладкого — помнится, как-то Сабуро даже пытался объяснить это, аргументируя страстную любовь к сахару своим незаурядным умом, но одну половину Джиро не запомнил, а вторую не понял, так что имеет очень обобщённое представление. И предпочитает думать, что его брат — просто очаровательный пацан, который любит конфетки, всякие умные задротские штуки, пирсинг и оверсайз шмотки… А Джиро любит его. Просто… просто любит, и поэтому все его мысли зациклены на Сабуро, и влечение такое сильное, и эмоции такие яркие. И как раньше не додумался? Переключение не работает, потому что их с братом эмоциональная связь слишком сильна. Он больше не просто идиот… он влюблённый идиот. То, чего Джиро бессознательно избегал все эти годы, настигло его с удвоенной силой, накрыло и смело, оставив бессильно трепыхаться в ужасе осознания. Когда поцеловать хочется больше, чем трахнуть — это явный признак того, что всё окончательно пошло по пизде. Они заканчивают обедать в Макдональдсе, и Джиро донельзя хочется взять Сабуро за руку, притянуть к себе и желательно поцеловать. У них есть возможность сделать это открыто… и, как назло, нет подходящего повода — кроме ебанутого желания Джиро, разумеется. В этот день, однако, вселенная к нему благосклонна. — Это же Джиро-кун! — Да, да, точно он! — А с ним… При звуках троицы весёлых девичьих голосов Сабуро каменеет, отводит взгляд, сверкнувший болью (или ему показалось?). Повинуясь лёгкому порыву паники, Джиро нерешительно тянет его за рукав пальто: не уходи! я что-нибудь придумаю! Но игнорировать девиц и дальше не в правилах Джиро, поэтому он, натянув расслабленную ухмылку, оборачивается. — Девочки, простите, я сейчас немного занят, — решает не ходить вокруг да около, надеясь, что его поймут и тактично уйдут. Но не тут-то было. — Как это занят? Ты же сам говорил, что никогда не ходишь на свидания! Мы можем присоединиться к этой, — девушка с выкрашенными в блонд волосами (кажется, с ней он трахался недели две назад) кривит острый носик — жест поднимает в нём смутную волну ярости, — кем бы она ни была. Сабуро дёргается было, но Джиро не отпускает рукав пальто, злобно на него зыркнув. Куда намылился?! — Обстоятельства изменились, милые дамы, — не прекращает улыбаться он, но гадюки не отступают. Вторая, более невзрачная, выступает вперёд — с ней они тоже пересекались не так давно. — Ты обещал, что на этой недели мы потусуемся вместе! — Сейчас её середина, — медленно закипая, отзывается Джиро. — И что с того?! — подключается третья. Её, бля, он вообще не помнит. Сабуро так и стоит неподвижно, ожидая, чем всё закончится. Как родного брата отхуесосить, так и просить не надо, а если нужно отшить каких-то сучек в празднование своего же дня рождения, то самое время прикинуться амёбой! «Но он же привык к тому, что ты всегда с ними уходишь», — упрекает внутренний голос назойливой мухой. Джиро отмахивается. Не время для мук совести. Совсем не время. — И вообще! — блондинистая стерва, очевидно, возглавляющая компанию, с поддержкой почувствовала себя увереннее. — Тебе никогда не нравились высокие плоскодонки. Ты что, решил навешать этой бедной девочке лапши на уши? Ей же ничего не светит! И вправду не светит — хотя бы, потому что они не на свидании. Можно отделаться лёгкой кровью, если сказать всё, как есть — они с Сабуро празднуют его день рождения, и он переоделся в девушку, дабы урвать скидку в Маке, пусть и тогда о нём наверняка поползут не самые лестные слухи… Джиро не задумывается над этой затеей ни секунды. В голову приходит очевидное решение, до которого он, как обычно, сразу не допёр. Развернув напряжённую фигурку брата к себе, Джиро решительно наклоняется, взглядом умоляя подыграть. Его выражение лица разглядеть не успевает, перетрусив и закрыв глаза в последний момент. На мгновение время останавливается. Джиро редко целуется — ощущения для него необычны. Несколько табу, устанавливающих определённые границы, он избрал ещё тогда, когда только стоял на начале своего пути «во все тяжкие», как иногда подшучивал аники. Никаких свиданий. Никаких особенных проявлений внимания. Никаких поцелуев. И прямо сейчас он нарушает последнее и самое важное табу — то, чего от него ожидали меньше всего. Всем хорошо известно: Ямада Джиро не целуется. Это должно отлично показать серьёзность его намерений… И Сабуро требуется чуть меньше секунды на понимание. Он обхватывает его шею в жесте почти трепетном — хорошо играет, падла! Неловко мажет языком по губам, и Джиро, едва давя дебильно радостную улыбку, охотно отвечает и открывает рот. Шумно выдыхает, как будто, в самом-то деле, никогда не целовался, почти поднимает худосочную тушку, отчаянно к ней прижимаясь — будто стремясь стать одним целым. Привкус сладковатого ягодного блеска для губ кажется ему лучше самого дорогого торта, насыщеннее любых пряностей, прекраснее всего, что он когда-либо пробовал. Сабуро застенчиво касается юрким увенчанным шариком пирсинга язычком его и тут же вздрагивает, видимо, испугавшись непривычного ощущения. Слишком очаровательно, чтобы быть правдой — Джиро, наверное, просто спит, или ужрался и словил белочку. Поэтому своим положением он нагло пользуется, углубив почти невинный до этого поцелуй — языком по кромке зубов, нёбу и, в конце концов, чужому язычку, словно бы невзначай цепляя злополучную пирсу — ещё недавно Джиро об этом только грезил, кто бы мог подумать. Сабуро колеблется, но всё-таки отвечает, постепенно обретая уверенность в движениях. Всё кажется сном наяву, в котором не существует никого, кроме них. Никаких испуганных и удивлённых вздохов девчонок, никаких осуждающих взглядов прохожих, никакого прошлого или будущего — только это мгновение, растянутое до бесконечности. Ему хочется этого. Вечности. Вакуумного пузыря, жёстко отграниченного от остального мира. Джиро, Сабуро и их поцелуй — всё, что имеет значение. Остальное слишком далёкое и неинтересное, чтобы задумываться больше, чем на мгновение. Он никак не успокоится, трогая языком пирсинг, на который когда-то давно (по ощущениям, в прошлой жизни) едва ли обращал внимание. Сильно больно было? Долго заживало? Меняет ли это как-то ощущения от поцелуя? Судя по дрожи и слабому мычанию (это точно чёртовы стоны), да. Но даже несмотря на охватившую эйфорию, отдалённо Джиро понимает: нельзя забывать об осторожности. Нельзя, чтобы Сабуро догадался… а уж не испытывает ли он то же самое? Пиздюк, по ощущениям, почти не задумывался над своими действиями — ему следовало бы испытывать замешательство хотя бы на пару мгновений больше, чтобы это казалось выполнением очередного рискованного плана. Джиро жмурится до белых пятен перед глазами. Нельзя думать об этом! Реальность отличается от его нелепых грязных фантазий! Поэтому с тяжёлым сожалением он отстраняется. Мыльный пузырь разрушается, и теперь он отчётливо видит и неверующие взгляды девушек, и улицу, пестреющую новогодними украшениями. И Сабуро перед собой, дышащего тяжело и загнанно, будто поцелуй перекрыл ему все дыхательные пути. Всё только кажется, всё только кажется… — Ну что? — обращается Джиро к разом присмиревшим гарпиям. — Ещё вопросы? Нет? Тогда передавайте всем своим подружкам, что отныне они должны искать себе новый хуй. Пойдём, — он, более не оборачиваясь, берёт затихшего Сабуро за руку, всем своим существом наслаждаясь этим коротким моментом близости. — Т-ты это серьёзно? — спустя некоторое время брат приходит себя, и они с некоторым промедлением разжимают руки. — М? — Я… я так понял, ты сказал им, что больше не будешь трахать всех по первой их просьбе… — Не всех, Сабуро, окстись. Я трахаю только девушек. Ну, трахал, — Джиро трёт вспотевшую шею, испытав укол странного стыда. — Больше нет. Сабуро прячет лицо, ударившись в напряжённые размышления. Очевидно, его так и подымало что-то спросить, но за весь их оставшийся путь он не осмеливается. Ещё несколько часов они проводят, шатаясь по улицам и набирая всяких бессмысленных, но симпатичных безделушек, невинно болтая и делая вид, что ничего не произошло. Джиро хотел пару раз пошутить о том, что всё это уж очень похоже на типичное свидание, но не смог, каждый раз поддаваясь иррациональному испугу. *** Разумеется, так называемую «новую пассию» Джиро никто никогда больше не видел, но от своих слов он отказываться не стал и действительно отшивал всех, кто приходил с известной просьбой, умалчивая о первопричинах. После того их празднования Сабуро какое-то время держится в отдалении — даже на праздничном ужине, сугубо семейном. Аники посматривает сначала на него, потом на Джиро; взгляд его нечитаем, но губы сжаты в тонкую полоску. Он близок к тому, чтобы вмешаться, — обречённо понимает Джиро, и одна только мысль о том, что Ичиро со своим чутьём (получше, чем у иных полицейских) попробует разобраться, повергает его в ужас. Вряд ли аники достаточно жесток для того, чтобы растрепать обо всём Сабуро, но точно разочаруется. И осознание этого тихого разочарования будет преследовать Джиро до конца жизни. Остаётся, конечно, и маленькая вероятность того, что секрет удастся сберечь — он ведь не даёт никаких намёков, всегда можно списать всё на то, что они крупно поссорились в отсутствие Ичиро… Он жмурится, отгоняя от себя дурные мысли. Рано паниковать! Есть возможность вернуть всё на круги своя. Так, что никто из братьев не будет об этом знать. И Джиро решается. — Сабуро-о-о, ты, придурок, опять не оставил мне ни конфетки. — Я не виноват, что ты такой медлительный. Что, запутался в ногах, пока добирался до кухни? — незамедлительно отзывается Сабуро. Ответ его кажется чересчур поспешным, будто тот чего-то подобного ждал и даже надеялся. Но это не так важно, как поддержать иллюзию нормальности перед Ичиро. Сбить ищеек со следа. Сабуро наверняка посмеялся бы над выбранной аналогией. — Ну, у меня хотя бы есть ноги, чтобы в них запутаться. А ты с прошлого года так и не прибавил в росте… — Два сантиметра! И… и вообще! — теперь он по-настоящему подключился к склоке — Джиро задел за живое. — Я ещё расту! Мне всего пятнад… шестнадцать лет, Ичи-нии рос до девятнадцати! — Как скажешь, — он поднимает руки перед собой в защитном жесте, стараясь не загоготать из-за почти-оговорки Сабуро, не привыкшего к своему новому возрасту. И добавляет чуть тише, — козявка. — Что ты сказал?.. — Так, Джиро, Сабуро, я думал, этот этап вы уже одолели. Сабуро, оставляй Джиро конфеты… хоть иногда. Джиро, не шути над ростом Сабуро — это низко. — Ты сейчас тоже пошутил над моим ростом? — с каменным лицом интересуется Сабуро, благополучно проигнорировав упрёк в свой адрес. — Нет, маленький, что ты, конечно, нет, — точно также невозмутимо отвечает Ичиро. И, не удержавшись, издаёт смешок. — Ичи-нии, ты предатель, — униженно бормочет он, но уже без злости — никто из них не мог всерьёз долго сердиться на аники. — Ну, надеюсь, вы усвоили урок, — он хлопает их обоих по плечам прежде, чем скрыться у себя в коридоре. Сабуро вновь бросает на Джиро нейтральный взгляд. И уходит тоже — даже быстрее, чем обычно. Шустрый ублюдок. Когда он успел насолить ещё и ему? Вчера всё было нормально… насколько это может быть нормально, конечно. Наверное, Сабуро просто не по себе из-за поцелуя, вот он и не хочет пересекаться лишний раз… и всё-таки. Неужели это было ну настолько отвратительно? Мысль обижает и задевает его эго (возможно, слишком раздувшееся за последний год). Пусть Джиро и не эксперт в поцелуях, но уж точно будет получше друзей-задротов Сабуро. Тьфу, с чего он вообще взял, что их тупой ботанический кружок хоть когда-нибудь занимался чем-то подобным! Но в голову против воли уже лезут размышления отнюдь не самые приятные. Сабуро красится чересчур хорошо для человека, занимавшегося подобным от силы три раза. Отсюда напрашивается вывод: он делает это чаще, чем кажется. Возможно… возможно он красил эту свою подружку в очках… Чтобы отогнать возникший образ, Джиро жмурится, но тот вспыхивает перед глазами только отчётливее. Она снимает очки, вмиг становясь в несколько раз симпатичнее. Вокруг нет ни души, кроме них двоих, и Сабуро, едва сдерживая тихий смущённый смех, и тянется к ней с какой-нибудь помадой в руках. В библиотеке, в её квартире, или даже здесь, под носом у Ичиро. Может, они даже целовались. И если думать о Сабуро с девушкой, то не всё так плохо, но стоит только представить его с каким-нибудь прыщавым утырком-одноклассником, как внутренности протестующе скукоживаются. Никакому ублюдку не разрешено тыкать членом в его брата! Он всем им колени переломает, если потребуется! «Но это разобьёт ему сердце», — вновь вскидывается сентиментальная часть Джиро, последнее время дающая слишком много непрошенных советов. Однако здесь она, к сожалению, права. Уж лучше с каким-то прыщавым ублюдком, нежели несчастным, разбитым и ненавидящим его, Джиро. Всё ведёт к тому, что, в конечном счёте, он останется не при делах. И будет тихо наблюдать за Сабуро со стороны… *** Смириться со своим незавидным положением удаётся относительно быстро. Может, потому что Джиро взрослеет; может, потому что благополучие Сабуро ему важнее даже своего собственного. У него получается разговаривать с братом, почти не думая о том, как он сегодня мил, смотреть в глаза, не вспоминая об очередном мокром сне с его участием. Всё действительно постепенно возвращается на круги своя, пускай и болезненным способом. И вот, когда Джиро уже почти на сто процентов погрузился в свой новый быт, шагающий бок о бок с нездоровым влечением к Сабуро, началось нечто странное. Первый раз он замечает это выходным утром. Толстовка, которую он сегодня намеревается надеть на прогулку, пропала. В комнате её не оказывается. В гостиной, куда Джиро иногда бросает вещи, получая потом нагоняй от Ичиро или Сабуро, тоже. Он понятия не имеет, где мог бы её оставить, потому что всю неделю носил школьный гакуран, особо не выходя после учёбы на улицу. Может, бросил в стирку и забыл? Такое тоже бывает. Действительно — искомое обнаруживается сушащимся. На этой неделе очередь стираться за аники, чем он, собственно, и занимается, насвистывая себе под нос незамысловатую мелодию, отдалённо напоминающую один из треков Флинг Поссе, чьё название Джиро благополучно забыл. Стоп, что?.. Ладно, неважно. Толстовка только начала высыхать, но его волнует один животрепещущий вопрос. На прошлой неделе за стирку отвечал Сабуро. Если Джиро и бросил одёжку в корзину, то не позже предыдущего воскресенья. Следовательно, брат должен был постирать её ещё тогда, после чего оставить где-нибудь в комнате Джиро — такая у них система. Кто-то один выделяет некоторое время выходных, чтобы отсортировать, постирать, развешать и разнести всё по комнатам обладателей. Но клятая тряпка, не дающая ему покоя, каким-то образом оказалась на очереди Ичиро. Возможно, Сабуро её назло не стал закидывать в стиральную машинку. Возможно, он сам — именно на этой неделе — всё-таки кинул её в корзину для грязного белья, умудрившись это не запомнить. Но дурацкое происшествие не оставляет его мысли, и Джиро решает в следующие несколько дней проявить внимательность. Почему-то кажется до безумия важным выяснить, в чём, всё-таки, разгадка. Ночью ему снится очередной странный сон, переплюнувший все предыдущие. Сабуро сидит меж его расставленных коленок, снова без пирсинга, и на этот раз даже не в платье. Джиро смотрит на него сверху вниз, кладёт руку на доверчиво подставленную гладкую щёку. Такой маленький, уязвимый и беззащитный, родной и до безумия далёкий. Этот сон не похож на его обычные, и Джиро даже не думает искать подвох. Брат ластится к его руке, как котёнок, довольный и умиротворённый. В какой-то момент прижимается головой к твёрдому мусклистому животу, обхватывает спину и снова поднимает взгляд своих больших прекрасных глаз. — Можно я тебя трахну, Джиро? — нежно спрашивает Сабуро, пока его тонкие пальцы мягко гладят чужой позвоночник. — Делай, что хочешь, — радостно отвечает Джиро каким-то не своим голосом, кладя руки на худые острые плечи. На этом сон заканчивается. Он просыпается в холодном поту с отчётливым осознанием: да, Джиро позволил бы. Ему даже в удовольствие об этом думать — пускай Сабуро делает с ним, что хочет. Когда хочет. Где хочет. Такое происходило впервые: никогда ещё Джиро не желал быть покорным. Он привык доминировать, исключительно отдавать, но не подставляться кому-то. Справедливости ради, потребности в свиданиях, поцелуях и прочих миленьких штучках, свойственных исключительно парочкам, у него также никогда не возникало. Стоит ему к чему-то привыкнуть, как подсознание выкидывает очередной фокус, на смирение с которым требуется ещё больше времени, чем в прошлый раз. Джиро пытается сублимировать, Джиро пытается забыться, но каждое его действие только бередит рану, и не думающую заживать. Всё катится в бездну, поэтому… может, ему тоже сделать шаг к ней? С утра пораньше аники сорвался на дело — значит, дома его не будет ещё несколько часов. Значит, он может успеть провернуть своё грязное дельце непосредственно до стирки. Рубашка Сабуро, не показывающегося из комнаты, ещё хранит его запах — дорогой дезодорант, немного пота и чего-то химозно-сладкого. Джиро зарывается в неё носом, дышит через рот, старается не пускать слюни — в его воображении он обхватывает тощее тело Сабуро, который бесстыдно стонет, трётся об него и умоляет о большем. Сабуро гордый, он никогда не стал бы, если только… если только… может быть… — Быстрее, — шёпотом просит голос из воображения, и Джиро почти физически ощущает, как запах обволакивает всё его грузное тело, и как беспомощно он трепещет, практически готовый тоже начать умолять. — Сабуро, — тихо зовёт он, стискивая хлопок рубашки до боли в пальцах, — чёрт возьми, Сабуро… — Джиро, — отвечает подсознание, — я люблю тебя, Джиро. — Я тоже, — Джиро приспускает бельё для удобства, кладёт руку на болезненно твёрдый член, — я-я тоже люблю тебя, Сабуро… Слёзы застилают ему глаза — должно быть, из-за чересчур сильной стимуляции. Но Джиро даже не пытается сдержать рвущиеся наружу рыдания, когда кончает, упиваясь запахом и фантомным ощущением чужого тела. Он помнит, какой Сабуро на ощупь, какая гладкая у него кожа и как он выглядит, когда наслаждается. Он может представить его реакцию в мельчайших подробностях, но не может её получить наяву. Джиро дрожит и всхлипывает, не желая отпускать жалкое подобие своего брата — то, что даже заменой не назвать. До дрожи хочется ощутить тепло Сабуро, а не какую-то дурацкую тряпку, но что он может сделать? В его силах пойти и прямо сейчас взять желаемое, но Джиро никогда не сделает больно человеку, которого любит так сильно и искренне. — Я дома! — голос Ичиро взрезает пелену охватившей его агонии, и Джиро спешит избавиться от улик, пока не стало слишком поздно, пусть отчасти ему и не хочется. Что будет, если показать всё, как есть? Продемонстрировать всю свою грязь и испорченность? Станет ли легче? Или их отношения с братьями тотально испортятся? Джиро никогда не решится, потому что боится. Он так боится всего, что с ним происходит… Преступление остаётся безнаказанным — улик нет, свидетелей тоже, но на душе почему-то всё равно тошно до невозможности. Не иначе, карма настигла Джиро за беспорядочные связи — не венерической болячкой, так невозможностью осуществления желания. Как это всё, на самом деле, нелепо. И тошно. Инцидент с пропавшей толстовкой единичен, больше ничего такого не происходит, и ему только и остаётся, что поверить в случайность. Помимо всего прочего, у него начался недосып — Джиро, конечно, не ярый сторонник идеального режима, но раньше ему жилось вполне сносно. Сейчас парта, казалось, притягивает его голову — так хочется рухнуть и забыться. А впрочем, к чему себе отказывать? Экзамены он написал приемлемо, больше нет необходимости внимательно слушать бубнёж сенсеев. Когда Джиро, отоспавшись, поднимает голову, солнце за окном уже садится, а одноклассники собираются домой. Хоть сколько-нибудь выспавшимся он себя не чувствует: будто открыл и закрыл глаза. Удивительно, но кореши целый день к нему не лезли, пусть и сейчас Джиро натыкается на беспокойный взгляд от одного из них. Благодаря последним слухам и собственному мрачному настроению он теперь преимущественно один — никому, видимо, не хочется попасть под горячую руку. С какой-то стороны это даже хорошо: участливых расспросов Джиро бы не выдержал точно. А с другой… за кого они его вообще держат? Думают, он набьёт им ебальники за неправильный вздох? Друзья, называется. Он плетётся домой в одиночестве, разбитый, усталый и голодный. Жаль, сегодня нет футбола — может, получилось бы хоть немного растрястись… — Тоже один? — спрашивает Сабуро, каким-то образом оказавшийся рядом с ним. Джиро моргает на всякий случай, дабы убедиться в правдивости увиденного — иногда, говорят, на почве недосыпа возникают зрительные галлюцинации… но брат, вежливо ожидающий ответа, никуда не девается — так и идёт рядом, быстро перебирая ногами для того, чтобы поспеть за его широким шагом. — Ага, — заторможено отзывается Джиро через несколько секунд. Обычно Сабуро тоже идёт домой с кем-то из своих немногочисленных друзей, но в этот раз одиночество настигло и его. Нездоровая ревность Джиро утихла, но сам он не чувствует себя довольным — Сабуро тих и печален. Хочется нежным жестом отвести с его лица прядку отросших волос, осторожно коснуться уха, увенчанного тяжёлым на вид чёрным пирсингом. Прижать к себе и спрятать под курткой, как продрогшего котёнка, лишь бы эту понурую мордашку озарила улыбка. Но всё, что он может себе позволить, заключается в молчаливом пути бок о бок. Они ни о чём не спрашивают друг друга, но почему-то поддержка, почти осязаемая, так и витает в воздухе. Несмотря на все свои болезненные чувства и эмоции, он парадоксально ощущает уют рядом с их причиной. Тревога ненадолго отступает, и Джиро выдыхает облачко пара в холодный воздух, пытаясь немного устаканить свои мысли. «Тебе не холодно?» «Всё в порядке?» «Выглядишь подавленным, не хочешь об этом поговорить?» «Давай обнимемся?» «Хочу прикоснуться к тебе» «Я люблю тебя» Я люблю тебя. — Чего смотришь? — интересуется Сабуро почти враждебно, когда Джиро проговаривает про себя последнюю мысль. С ней всё ещё ужасно тяжело смириться, но он над этим работает. И, как выяснилось, пялится. — Думаю о том, какой ты противный маленький мудак, — врёт, не моргнув глазом. Очаровательное личико вытягивается в гримасе бешенства, и под рёбра прилетает отработанный удар, на мгновение выбивший весь воздух. Джиро удивлённо вздыхает, останавливается и старается не упасть. Ему давно известно, что Сабуро так умеет — за неимением большой массы тела ему только и остаётся, что бить по слабым местам, но кто же знал, что этот чокнутый решит ёбнуть его сразу же! — Пошёл ты, Джиро, — задрав нос, цедит пиздюк, но не уходит, дожидаясь, пока несправедливо пострадавший придёт в себя. — Ага, ага, — он наконец выпрямляется, поводя плечами, и недобро щурится, — и я тебя люблю, Сабуро. Прежде, чем мелкий негодяй успевает опомниться, Джиро настигает его в два шага, обхватывает поперёк тощей цыплячьей груди и без особого труда поднимает. — Э-эй, ты что делаешь! — панически пищит Сабуро, пока одна из чужих рук потихоньку смещается к его горлу… и начинает щекотать. — А ну… хватит… говнюк… — Ты сам виноват, что не убежал, — злорадствует Джиро — задушенный смех услаждает уши, пусть и удерживать Сабуро трудновато. Месть должна свершиться и точка! — Ч-что т-ты от меня х-хочешь? — Извинений! — Н-ни за что! Он начинает вырываться с ещё большим энтузиазмом, но Джиро не отступается — давит посильнее, щекочет ещё и за ухом, са-а-амую малость наслаждаясь прикосновениями к нежной коже. В приоритете, конечно, не дать Сабуро сбежать, но из этой цели можно извлечь максимум пользы… ну, или удовольствия. Брат смеётся практически истерически — у него больше не хватает сил на слова и сопротивление. — Я… т-т-ты… из-з-звини… б-б-больше… н-не м-могу-у… х-ха… И всё бы ничего — Джиро добился своего и позабавился на славу, но. Но отпущенный Сабуро жадно хватает ртом воздух, всё ещё дрожит и краснеет, как варёный рак, а последний изданный им звук напоминает скорее стон, чем вздох. Больше не могу. Слова прямиком из его недавнего сна — те же интонации, то же звучание, задыхающийся голос и дрожь. Вот чёрт. Вот чёрт. Смех, не начавшийся, затухает в его груди, и теперь разум Джиро наполнен ужасом. Он опасен для Сабуро. И его больное подсознание тому доказательство. Пока что он себя контролирует, но что будет дальше? Вдруг неосознанно зайдёт дальше положенного? Прикоснётся не так, как надо, и Сабуро его возненавидит? Вполне заслуженно возненавидит, но Джиро всё равно эгоистично боится, что это однажды произойдёт. У Сабуро бешеный, потемневший взгляд — того и гляди, опять драться полезет, но сейчас это даже к лучшему. Он не должен ничего заподозрить. — Ха-а, чувак, ну всё, пойдём домой, побесились и хватит, — Джиро неловко хлопает его по плечу, натянуто улыбается и продолжает идти вперёд, натянув капюшон. Тишина между ними теперь звенящая и натянутая, но никто не решается её нарушить вплоть до квартиры. — Мы дома, — объявляет и открывает дверь, по-прежнему не оглядываясь на Сабуро. Лучше брату не видеть его потерянного выражения лица. — С возвращением, — отзывается Ичиро радостно. На кухне скворчит сковородка, в коридоре витает запах чего-то мясного и вкусного, и Джиро забывается в этом запахе, с теплом думая о том, как о них заботится аники. Он подталкивает их обоих к самостоятельности, но по-прежнему остаётся рядом, всегда готовый помочь. Джиро забирает еду и уходит в комнату, желая побыть в одиночестве. Нужно подумать, и желательно, чтобы Сабуро не мозолил глаз. Несколько часов размышлений приводят только к головной боли, и он зачем-то решает наведаться к пиздюку. Может, гнался за недавним чувством уюта и абсолютного дзена, пусть и нарушенного с возмутительной лёгкостью; может, инстинктивно почуял неладное. Потому что пиздюк сидит в обнимку с бутылкой дорогого на вид пойла, привалившись спиной к ножке кровати. — Сука-а-а, если взялся бухать, то делай это хотя бы не дома, или когда тут нет аники! Кто из нас ещё дебил? — первой реакцией на рухнувшее в желудок сердце становится вспышка злости, но Сабуро, подняв на него удивительно осмысленный взгляд, равнодушно машет рукой, мол, похуй. Даже дверь не закрыл! Недовольство испаряется, и он, не колеблясь, подсаживается к съёжившемуся Сабуро. Что, думает, сейчас отхватит пиздюлей? Джиро тяжело вздыхает, аккуратно, но неумолимо вынимает бухло из ослабевших рук. Судя по весу оной, говнюк, слава богу, не успел выхлебать больше половины. Разумеется, он тут же отхлёбывает глоток — только на пробу! И морщится. — Вино? Ты чё, баба? — Сходил бы ты нахуй, Джиро, — настоятельно советует Сабуро, решивший, видимо, что пиздюлей ему не видать, и оттого осмелевший. Пробует отобрать своё драгоценное винишко и получает по рукам. А как у него язык развязался! Джиро непременно посмеялся бы над этим, не будь его беспокойство по поводу убитого вида Сабуро настолько сильным. Он никогда не одобрял распутного образа жизни Джиро, сопровождающегося, к тому же, попойками. Что удивительно, Ичиро никогда не пилил его из-за второго — если первое гораздо более очевидно, то свои пристрастия к бухлу он умело скрывает и очень редко, раз уж на то пошло, злоупотребляет. И ни разу, чёрт бы его побрал, не устраивал тусовки с алкашкой тут, дома! Ну что вдруг нашло на Сабуро, дохуя правильного и принципиального? — Что случилось? — не в силах больше сердиться, с искренним участием спрашивает Джиро, проигнорировав выпад собеседника. Тот, всё ещё пытаясь дотянуться до бутылки, замирает. Принимает свою прежнюю позу, поднимает взгляд на Джиро, таким же образом устроившегося рядом. И совершенно внезапно начинает мелко дрожать — личико кривится в мучительной гримасе, и за считанные секунды Сабуро принимается… плакать. Скорее реветь, заливаясь слезами посильнее иной истеричной девицы. — Т-ты такой мудак, ты не представляешь, — вопреки своим словам, перемежающимися всхлипами, он утыкается непривычно лохматой головой в грудь растерянно замершего Джиро. — Я знаю, — он нерешительно поднимает руки, кладя их на вздрагивающую спину. В голове нет ни единой мысли, никаких предположений, но сердце жжёт болью, страхом и острым сочувствием. Обычно Джиро при плачущих людях чувствует только неловкость — откровенно ревут и виснут на нём только отвергнутые (и явно пропустившие его вежливые предупреждения мимо ушей) девицы. Их можно похлопать по плечу, купить, может, мороженое, напомнить об условиях и уйти восвояси. — Может, расскажешь, чтобы я попробовал загладить свою вину? — ненавязчиво предлагает Джиро, но в ответ получает только ещё один всхлип и яростное мотание головой. И что он может сделать в такой ситуации? Человек, чьи страдания наносят ему ужасающую боль и отчаяние, отказывается даже просто поговорить. Тут не отделаться мороженым и комкаными извинениями — всё куда серьёзнее. По-хорошему, сейчас оттолкнуть бы друг друга и разойтись — так будет не настолько больно. Пойдёт на пользу. Станет легче хоть на мгновение. Но куда сильнее облегчения ему иррационально хочется быть как можно ближе к Сабуро. И по тому, как сильно брат цепляется за него, можно сделать вывод, что желание это абсолютно взаимно, сколько бы боли им это ни причиняло. Очередной парадокс катящейся в тартарары жизни. — Не уходи, — шепчет Сабуро, прижимаясь ещё сильнее — его пробирает дрожью. Все действия пиздюка продиктованы опьянением, понятное дело, он просто инстинктивно жаждет поддержки. Но желание на секундочку вообразить, что это не так, столь велико… невозможно сопротивляться. Джиро кладёт руку на взлохмаченный затылок, перебирает короткие прядки, и, поколебавшись, тычется губами в макушку. Всё равно Сабуро в распиздень и вряд ли воспримет это всерьёз, а даже если и так, то он сошлётся на пьяные глюки, и вообще, нечего бухать в шестнадцать, Джиро вон только в восемнадцать начал, про Ичиро и говорить нечего. Отзываясь на осторожное прикосновение, Сабуро рвано выдыхает, чего-то ёрзает и вырубается. Вот так просто — забывается пьяным сном за пару мгновений, стоит только перестать плакать. Джиро осторожно отстраняет безвольную тушку от себя, укладывает на кровать, любуясь умиротворённым выражением покрасневшего лица. Наклоняется, борясь с желанием поцеловать — на этот раз отнюдь не в голову. Набрасывает на спящего одеяло и уходит, прихватив с собой вино — Сабуро оно больше ни к чему, а вот ему вполне может пригодиться. Когда голова полнится тяжёлыми мыслями, нет способа избавления от них лучше алкоголя. Но грубейшую ошибку непутёвого младшего брата он повторять точно не будет, да и вино не слишком-то любит… в общем, как-нибудь не сегодня. Сегодня Джиро стискивает в руках нагло спизженную прямо из чужой комнаты майку — у Сабуро куча таких, и пропажи он не заметит. Джиро смакует воспоминания о его выражении лица, его теле и коже — похоть вытесняет стыд и ужас на несколько томительных минут, и на этот раз он, слава богу, не плачет. *** В последний учебный день он приходит домой раньше Сабуро, и обрадовавшись, и огорчившись тому, что они не пересеклись. Беда пришла оттуда, откуда её не ждали: Ичиро выходит из кухни и улыбается в стиле «нам-надо-серьёзно-поговорить». Джиро напрягается: аники нашёл абы как спрятанное бухло? Узнал, что Сабуро вчера выпивал? Или всё ещё хуже, и он очередным невероятным образом всё-таки выяснил, какого рода чувства Джиро на самом деле питает к трепетно обожаемому им младшему? Некоторое время они молча обедают. — Джиро, — голос Ичиро — мягкий вздох, без упрёков, без подозрений, — мне кажется, вы с Сабуро друг от друга немного… отдалились за последнее время, — и он, чувствуя себя беспомощным подростком (коим, по сути, и является), обречённо жмурится, не в силах побороть стыд перед этим человеком. Сообразив, что аники ждёт ответа, Джиро кивает, не поднимая глаз. — Вы уже почти взрослые мальчики, поэтому я решил для себя, что не буду к вам лезть и пытаться как-то повлиять на ваши отношения, — начинает издалека Ичиро, кладёт руки на стол и сцепляет их в замок, отодвинув пустую тарелку. — Но… вы оба выглядите такими несчастными, — легко можно представить, как он озадаченно хмурится, ещё не зная всей подноготной. — Я беспокоюсь. Может, есть что-то, чем ты хочешь поделиться, Джиро? О, если бы ему можно было! Если бы не стыд и страх потерять последний оплот в море безумия, если бы не въевшееся в подкорку мозга желание не расстраивать любимого старшего брата… — Нет, аники, — впервые за всё время Джиро решительно поднимает голову, смело взглянув в невозмутимое лицо Ичиро, — я… думаю, мы сами разберёмся. — Хорошо, если так, — покладисто отзывается аники, встаёт и задвигает стул. Скрип ножек о пол кажется оглушительным. — Я дома, — Сабуро возвращается именно в этот момент, и Джиро как никогда благодарен его появлению, — задержался, потому что староста всё уговаривал меня прийти на вечеринку и зачитать рэп, ну, ты знаешь этих фанатов, Ичи-нии… привет, Джиро, — он обрывает свою торопливую речь прямо на середине, стоит только ему завидеть второго старшего брата. Даже обидно. — Не знал, что ты уже пришёл. — Освободился пораньше, — хмыкает Джиро, великодушно притворившись, что не заметил этой заминки. — Так что там, говоришь, за вечеринка? — Ради бога… — Да я не собираюсь лезть к твоим прыщавым одноклассникам, но мы могли бы зачитать рэп вместе. Можно ещё позвать аники. Аники? — Я только за. Сабуро растерянно моргает, поражённый их внезапным энтузиазмом. С одним Джиро он ещё может управиться, с Джиро и Ичиро вместе — уже нет. — Н-ну… если вы хотите… Джиро в удовольствие думать о том, какой визг поднимут сопляки из средней школы, стоит им завидеть всех троих членов «Buster Bros!!!» на своей унылой школьной тусовке. Сучки из Чуоку пока не объявляли следующий сезон рэп-баттлов, но размяться хотя бы так не помешает — Джиро, конечно, способен сочинить несколько строк даже в исключительно нетрезвом виде, но скооперировано с союзниками зачитывать куплеты всё-таки немного другое. …если, однако, вспомнить опыт прошлого, то для кооперации требуется взаимопонимание и доверие. Он не понимает, что происходит с Сабуро. Он не доверяет себе. Но для сносного выступления (не баттла!) достаточно, наверное, и того шаткого перемирия, царящего сейчас между ними… Вечером Ичиро срывается на очередное внезапное поручение, сулящее ему немало прибыли, и Джиро решает выхлебать остатки сабуровского пойла для баб, забив хуй на свои принципы. Он в любом случае протрезвеет к утру, да и праздники скоро, тут и полагается напиваться и вспоминать былое. Правда, Джиро напивается настолько, что, преисполнившись нежными и светлыми чувствами, решает пойти в комнату своего драгоценного Сабуро — не тая никаких скрытых грязных намерений, честно-честно! В ушах шумело, поэтому тогда он не различил вздохов и тихих стонов, которые могли бы намекнуть ему о том, что к брату как минимум сейчас соваться не стоит, потому что тот занят делом очень личным. Впрочем, всегда оставалась вероятность того, что пьяный Джиро, сублимируя, начнёт измываться и отпускать дебильные шуточки с частотой две в полсекунды — совсем как тогда, на том злополучном задании, после которого всё и пошло по пизде. — Сабуро-о-о-о! — он распахивает дверь пинком, выпятив грудь, в стиле типичного альфа-самца желая покрасоваться перед объектом воздыхания. И замирает, растерянно ссутулившись, ровно как тупой пьяный подросток, которого Ямада Джиро на самом деле из себя представляет. Сабуро, секундой ранее раскинувшийся на своей кровати, почти полностью голый, не считая ебучей кофты Джиро, которую он закинул стираться пару дней назад, съёживается, укрывается за одеялом, будто надеясь, что после увиденного и в кои-то веки услышанного он просто развернётся и уйдёт. Несколько секунд Джиро выстраивает логическую цепочку (да-да, Сабуро, зануда, в состоянии сильного алкогольного опьянения, как ты говоришь, времени на размышления требуется больше), а его разум, держащийся в адеквате на одном честном слове, отчаянно пытается хоть как-то обосновать происходящее. Да какие, нахуй, обоснования! Сабуро не просто дрочил — он дрочил, накинув на своё тонюсенькое тело безразмерную толстовку Джиро, и это, блять, точно не из-за того, что он перепутал её с каким-нибудь покрывалом! В пизду всё, что Джиро пытался удержать, в пизду весь мир с его табу и моралью, теперь он оторвётся по полной. — Ах ты, — он делает шаг вперёд, плотоядно оскалившись, — маленькая ебливая с-сучка, — на последнем слове запинается, то ли не желая его говорить, то ли просто к этому не привыкший. Сабуро вздрагивает; одеяло дрожит в его пальцах. Беспомощный, раскрасневшийся, тщетно пытающийся спрятаться за какой-то тряпкой. Тем не менее, в чужом взгляде ни капли страха, только чудовищная растерянность — словно Сабуро не до конца верит в то, что видит. Ноги Джиро заплетаются — то и дело он норовит ёбнуться мордой в пол, а язык, напротив, с каждым шагом раскрепощается всё сильнее. — Ты, ты же специально так себя вёл… ты хотел, чтоб я заметил, — плевать, что это совсем не так, и заметил он по чистой случайности, можно потом трусливо списать всё на алкоголь. — Ты это всё придумываешь, сраный извращенец, — не упускает возможности воспротивиться Сабуро, но все его попытки кажутся такими жалкими сейчас! — То есть, то, что я назвал тебя ебливой сучкой, тебя не смущает? Он снова вздрагивает и краснеет, кажется, ещё сильнее, пусть дальше и некуда, умолкая. О-о-о да-а-а-а. Слюна заполняет его рот, будто Джиро — ищейка, учуявшая лисицу. Оставшуюся пару метров он идёт, по ощущениям, вечность, но последний шаг наконец сделан. Тонкое одеяло интригующе прикрывает голые ноги, толстовка скрывает всё остальное, но взгляд и несколько других мелочей выдают Сабуро с головой. Нервная (ли?) дрожь в руках, зрачки, целиком затопившие радужку, тяжкое, хриплое дыхание. Но когда Джиро касается его руки и видит, с какой скоростью Сабуро отшатывается назад, на него резко находит понимание. Сабуро возбуждён. Но также и напуган, как напуган человек, чья страшная тайна только что всплыла наружу во всей красе, и Джиро не сделает погоды своими грязными фразочками и агрессивной настойчивостью — он понимает это, даже будучи напившимся. — Эй, — на этот раз прикосновение мягкое и осторожное. Сабуро настораживается из-за резкой перемены настроя, — в-всё нормально… я не сделаю тебе больно. Нерешительностью Джиро сам себе напоминает свою семнадцатилетнюю версию — господи, с тех пор так много времени прошло, ему девятнадцать буквально через пару месяцев… да кого он обманывает! Правда в том, что Джиро практически не изменился. Вырос, и, может, малость раскрепостился, но в глубине души он всё тот же застенчивый подросток, пытающийся прикрыть свою неуверенность буйным нравом. И он понятия не имеет, как вести себя в постели с тем, кто правда нравится. — Джиро, ты пьян, — Сабуро немного расслабляется, но сжимает пальцами его запястье, глядя почти умоляюще, — иди спать. — Н-ну уж нет! — Джиро яростно хмурится, чувствуя отчаянное нежелание уходить. Разумеется, он не станет настаивать, если Сабуро будет категорически против. Но он столько боролся с собой! Какой смысл делать это сейчас? — М-мои слова ни капли не изменятся даже когда я буду трезвым! — Тогда и приходи, — брат, смягчившись, гладит его, поникшего, по руке, и на него резко скатывается оглушающий стыд. О чём Джиро думал, приходя сюда? Можно было хотя бы постучаться, или прислушаться, или… да сделать что угодно, а не приставать к своему младшему брату, каким бы горячим он ни был! Джиро пьян, разбит и как никогда близок к отступлению. Наверное, Сабуро прав. Наверное, нужно хоть иногда думать головой, прежде чем действовать. Но он внезапно чувствует слабость в руках и ногах — не стоило пить так много после длительного перерыва. И валится, придавив своим немаленьким весом чужое тело. Их по-прежнему разделяет одеяло, но даже так Джиро полностью чувствует, как нагрелся Сабуро, слышит его заполошное сердцебиение и ощущает мгновенно участившиеся дыхание. — Уйди, — совсем уже неуверенно — сопротивление постепенно сходит на нет. Джиро знает, как Сабуро умеет отбрыкиваться и вырываться. Пусть за последнее время их разрыв в силе значительно увеличился — он точно способен на большее. Никто не заставит Сабуро делать что-то против его воли. — Не-а, — жарко выдыхает Джиро ему на ухо, и, решившись, проводит за ним языком, ловя реакцию на своё бесцеремонное действие — дрожь. Определённо, не отвращения. Кажется, после этого Сабуро смиряется с текущим положением дел, больше не вырываясь. И Джиро идёт на уступки в ответ, когда он мягко давит ему на плечи, и отстраняется. Несколько секунд пиздюк собирается с мыслями, сжав кулаки, наверное, до боли. — Как давно? — удивительно спокойно для себя самого спрашивает Джиро. Он несколько раз думал о том, что это неправильное влечение, возможно, взаимно, но ему всегда казалось, что вероятность подобного ничтожно мала. Неужто есть какой-то ген, отвечающий за тягу к инцесту? — Два года, — Сабуро прерывает его ленивые размышления поистине шокирующим ответом, мгновенно выбившим все лишние мысли. Джиро распахивает глаза. Собеседник поводит плечом и улыбается — смущённо и как-то горько. — Несколько месяцев я только осознавал. А когда до меня дошло, я пришёл в ужас и решил делать вид, что этой части меня не существует. Как видишь, идея не оправдала себя. Два года, за которые ничего не заподозрил ни он, ни Ичи-нии — и это спокойно могло бы продолжаться ещё столько же, если бы не абсурдная случайность. С пробирающим до костей сочувствием Джиро подумал о том, как тяжело, ему должно быть, всё это время приходилось. Наверное, отчасти из-за этого Сабуро и вёл себя… так. Он жалостливо шмыгает носом и обнимает худощавое тело без задней мысли. — А я… я только недавно понял, — Джиро сглатывает некстати подступившие к горлу слёзы — вино разбудило в нём вопиющую сентиментальность, — что люблю тебя. Признание даётся относительно легко, но на него смотрят с укоризной. — Повторишь, когда протрезвеешь. А пока я притворюсь, что ничего не слышал, — в чужой голос закрадываются нотки игривости, и теперь Сабуро становится похож на расплывчатый образ из его снов. Похоже, их короткий диалог избавил сомневающегося и отчаянно боящегося подростка от сомнений. Каким, правда, образом, непонятно — у этих ребят свой неповторимый образ мышления, особенно у его опиздохуительно умного младшего брата. Факт того, что Джиро и сам недалеко ушёл, он благополучно опускает. Сабуро вновь давит удивительно сильными пальцами на грудную клетку, и Джиро осознаёт, что ненароком придавил чужие ноги, и покорно отсаживается назад, предоставляя свободу действий. С тихим вздохом пиздюк наконец откидывает одеяло, и на открывшийся вид Джиро откровенно залипает — теперь уже не скрываясь. Собственная толстовка на маленьком теле кажется внезапно привлекательной, и под жадным взглядом Сабуро дрожащими пальцами тянет вниз застёгнутую зачем-то молнию. Едва сидя на месте от нетерпения, Джиро тянется-таки, намереваясь распахнуть одёжку окончательно, но его останавливают. — Подожди, — с толикой нерешительности. Он не хочет спугнуть и подчиняется, замерев в ожидании. Сабуро некоторое время принимает решение, после чего, бросив на него полный решимости взгляд, взбирается на его коленки, не избавляясь от толстовки. — Давай… пока так, хорошо? — сейчас у него нет ничего общего с фурией из многочисленных снов Джиро, но почему-то скованность, застенчивость и очевидная неопытность заводит даже больше развратных сюжетов извращённых фантазий. — Делай, что хочешь, — мурлычет он, потираясь о тёплую руку, положенную ему на щёку. И вскидывает бёдра. Незамысловатое движение провоцирует Сабуро на короткий выдох, напоминающий стон, и Джиро ухмыляется, осознав это. — Нравится? Я способен на большее, детка, только попроси. Но Сабуро упрямо поджимает губы, хмурится, словно не пытается потрахаться, а проходит какую-то интеллектуальную игру на время. — Я сказал, пока так, — его голос внезапно делается властным и холодным, и это отдаётся в низу живота очередной порцией волнительного жара. Сабуро обхватывает его лицо — теперь уже обеими руками — и целует, не церемонясь и впихивая в приоткрытый от удивления рот свой верткий язык. Этот поцелуй совсем непохож на их предыдущий — тогда инициатором являлся исключительно Джиро, Сабуро же только боязливо отвечал. Но теперь, когда ему известно о взаимности своих чувств, всё переменилось — и почему-то Джиро кажется, что для второго своего поцелуя пиздюк уж больно умелый… Тем не менее, подавив вспышки неуместной сейчас ревности, он охотно отвечает, снова прижимая Сабуро к себе. Тот кусает его губы, пару раз царапает зубами язык, скорее даже не целуясь, а пытаясь Джиро сожрать. Вдавливает шарик пирсинга в нёбо, прижимает его язык своим, и Джиро отстранённо думает, как он, должно быть, отвратителен сейчас на вкус — бухой и ещё не чистивший зубы перед сном. Он подаётся немного вперёд, запускает пальцы под мешающуюся тряпку и гладит по позвонкам — Сабуро вздрагивает и заминается. Этого достаточно, чтобы перехватить инициативу. Теперь Джиро кусается сам, словно бы невзначай мстя за мелкие ранки и лёгкую боль на губах, но Сабуро, кажется, это даже в кайф. Судорожное, частое сопение почти забавляет — ему как будто действительно нечем дышать, и когда Сабуро, уловив в его дыхании короткий смешок, кусает до крови, Джиро отстраняется и продолжает хихикать, пощупав языком ранку. — Ты и вправду отстойно целуешься, — ядовито шипит он, но Джиро едва ли слышит — взгляд прикован к измазанным красным губам. — Ага, а ты выглядишь так, будто только что отлизал тёлке с месячными. Сабуро вспыхивает, как маков цвет, торопливо облизывается (кровь размазывается ещё сильнее), прислоняется лбом ко лбу Джиро. — Какой же ты мудак, — сорванным шёпотом, как будто в этой комнате они не одни. Джиро улыбается ещё шире; Джиро веселится, чувствуя небывалый прилив сил и радости. Сабуро никуда не денется; больше нет нужды таскать чужую одежду, может, ему даже перестанут сниться сны, после которых он, помимо возбуждения, вечно чувствовал стыд и горечь. Сабуро ёрзает на его коленках в нелепой имитации секса, и, пусть Джиро на практике знает, что это такое, происходящее приносит удовольствие куда большее. — Мудак, который охуенно целуется. — Заткнись, — Сабуро судорожно выдыхает, в очередной раз проехавшись голой задницей по его упирающемуся в ширинку члену. Джинсовая ткань должна ощущаться жёсткой и отчасти неприятной, но малолетнему садисту, похоже, и самому нравится лёгкая боль. Джиро не привык лежать бревном, посему он этим пользуется — оттягивает за волосы и кусает подставленную шею — не до крови, он же не ёбнутый, но достаточно сильно для того, чтобы было больно. Сабуро впивается пальцами ему в плечи, пытаясь не то отстранить, не то напротив, прижаться посильнее, и стонет, стонет, боже, как он стонет. Какое у него, должно быть, чувствительное тело! Джиро жаждет исследовать его от и до, узнать самые чувствительные местечки, потрогать каждый миллиметр нежной светлой кожи и… и… столько всего сделать! Но потом. А сейчас Джиро душит в себе истерический счастливый смех (он не ёбнутый и не будет смеяться), покрывает засосами беззащитное горло, лапает по возможности бока и торчащие рёбра, вздёргивая вверх бёдра. Сабуро тает в его руках, отзывается на каждое движение — весь прежний контроль ситуации растворился, пропал в небытие, но Джиро знает, что не раз ещё с ним свидится. В конце концов, это же Сабуро. Сабуро вздрагивает и кончает на одежду Джиро, когда тот ненароком прокусывает его кожу. Собственная ранка продолжает кровоточить, и их кровь между собой смешивается. Нелепейшая по своей природе шутка, несмешная и дурацкая, но он невольно издаёт смешок, смешанный со стоном. Оказываемой стимуляции ему недостаточно, чтобы кончить — она только распаляет желание, и не будь Джиро в таком хорошем настроении, не будь Сабуро его горячо любимым младшим братом… Оный же, по счастливому стечению обстоятельств, на издаваемые звуки не обращает внимания — утыкается ему в плечо, судорожно хватая ртом воздух. — Порядок? — осторожно интересуется Джиро, отстранив ошалевшего пиздюка от себя и взглянув на покрасневшее лицо. — П-полный, — взгляд у Сабуро пустой и блаженный, словно бы он не до конца осознаёт произошедшее. Оргазм — маленькая смерть, ха-ха. Впрочем, от этого состояния он оправляется спустя каких-то пару минут, после чего вдруг подозрительно щурится. — Ну что опять? — Ты же, — Сабуро сползает с его коленок, скидывает толстовку и, вновь преисполнившись отчаянной решимости, заканчивает фразу, — ещё не кончил, верно? — Конечно, нет, умник, — фыркает Джиро, закатив глаза, — ты горячая штучка, но мне не хватит одного петтинга. Как ни странно, брата его реплика нисколько не задевает. Ни секунды ни колеблясь, он кладёт ладонь на пах Джиро. — Раздевайся, — тот вздрагивает, но подчиняется спокойному и уверенному голосу. Сабуро всегда знает, что делает. Торопливо стягивает осточертевшие уже джинсы вместе с бельём, избавляется и от футболки, оставаясь полностью обнажённым, чувствуя себя странно уязвимым. На пальцах рук и ног не пересчитать, сколько людей видели его голым, но почему-то именно перед Сабуро он колеблется. Сейчас Джиро не просто демонстрирует своё великолепное тело, но и обнажает душу — то, чего он никогда не делает во время секса. Сабуро снова давит ему на грудь, оттесняя к спинке кровати — бледная кожа как нельзя резко бросается в глаза на контрасте с более загорелым Джиро. Фея попалась в грязные лапы гоблина. Несмотря на внезапную неловкость (после всех его бравад!), он полностью доверяет Сабуро. Делай, что хочешь. И Сабуро делает. Устраивается меж ног поудобнее, стекает чуть ниже, и, не церемонясь, касается языком стоящего колом члена. Джиро вздрагивает и зажимает рот, чтобы не заскулить не столько от самого движения, сколько от осознания — Сабуро собирается отсосать ему, господи боже, Сабуро действительно собирается отсосать ему. Это даже полноценным минетом не назовёшь — он несмело облизывает, прощупывает языком вздутые венки, помогает себе руками и выглядит так, будто решает сложнейшую математическую задачу с кучей формул и переменных. Если над кем угодно другим Джиро посмеялся бы, пусть и про себя, нахмуренный и покрасневший Сабуро своей неопытностью странно завораживает и заводит. Джиро кладёт руку на взлохмаченный чёрный затылок почти робко, сжимает пальцами волосы и тянет на себя. — Расслабь глотку, — хрипит, чуть поднимая бёдра. Сабуро протестующе мычит, но не отстраняется. Его рот не вмещает в себя и половину, но это ничего, он ещё научится, он ещё обязательно научится. Металл пирсинга ощущается совсем иначе, и Джиро даже вздрагивает, когда Сабуро проходится языком по члену особенно сильно. Неловкость и некоторая заторможенность постепенно пропадают, а сосредоточенность на лице вытесняется столь знакомым Джиро выражением похоти. Сабуро взял в рот не чтобы отплатить, а потому что сам этого захотел. Он стонет каждый раз, когда Джиро толкается бёдрами или тащит его за волосы. Возможно… возможно, помимо любви к боли, он обладает некоторой оральной фиксацией. Потому что у него снова стоит — это понятно по неловким ёрзаниям, которыми Сабуро пытался доставить удовольствие и себе. Маленькая ебливая сучка. Джиро назвал так его сгоряча, но, похоже, это не так уж и далеко от правды. Ему и вправду нравится то, что он делает. И осознание доводит до предела — Джиро пытается оттащить мелкого от себя, но тот неожиданно настойчиво впивается пальцами в его ляжки, ни в какую не желая отстраняться, более того, насаждаясь ртом ещё сильнее — он чувствует, как член упирается в чужую глотку и кончает в эту же секунду, уже не в силах что-либо контролировать. Сабуро издаёт гортанный стон, хватка становится такой, что наверняка оставит несколько синяков; Джиро жмурится до звёздочек перед глазами, вцепляясь во взмокшие простыни. Оргазм становится настолько сильным, что оглушает, и некоторое время Джиро подслеповато моргает, краем уха слыша, как отплёвывается пиздюк. Только после щелчка перед носом у него получается прийти в себя и тяжело рвано выдохнуть. — Порядок? — Сабуро невольно зеркалит его предыдущее беспокойство, умильно склонив голову набок. Или он просто ждёт похвалы? Чёрт разберёт этих гениев… — Полный, малой, — Джиро умудряется ни разу не заикнуться и не выдать накатившего потрясения, как и того, что своим неумелым минетом брат доставил ему удовольствия побольше, чем секс с любой из его предыдущих партнёрш. Он только что трахнул родственника. Ещё час назад в нём была только безысходность текущего положения и попытки смириться, а вот Джиро уже здесь и должен, вроде как, наслаждаться триумфом. — Точно? — теперь в чужом голосе действительно слышится некоторая тревога. — Ты же… не откажешься от всего, что сказал и сделал, когда протрезвеешь? Соблазн, честно говоря, есть. Джиро, конечно, не назовёшь святым, но отпетым ублюдком без какого-либо представления о морали — тоже. Разумеется, он прекрасно понимает, что только что совершил самое безобразное действо за свою короткую жизнь, и им с Сабуро наверняка будет лучше, если они об этом забудут и сделают вид, что ничего не было. Никакого отвращения к друг другу. Но и никакого контакта… подобного рода. Может, разве что, некоторая неловкость из-за воспоминаний. Тем не менее, несмотря на доводы логики и совести, он не колеблется. — Ни за что. Я не трус, Сабуро, — Джиро тянется к сброшенной впопыхах одежде. — Доброй ночи. Аники дома не объявлялся, но почему-то всё равно немного неловко идти по коридору абсолютно голым. Ноги ощущаются деревянными, а путь к комнате — непозволительно долгим. Усталость обволакивает всё его тело плотным комом, не позволяя лишним размышлениям затесаться в истощённый разум. Кровать — спасительный оплот. Он проваливается в сон, едва его голова касается подушки. *** Утро следующего дня начинается с громогласных криков Ичиро. Часы показывают десять, и Джиро с облегчением осознаёт, что хотя бы с учёбой он отмучился. Теперь предстоит подготовка к празднованию Нового Года. Но это определённо будет процесс менее трудоёмкий и куда более приятный. А ещё они согласились выступить на тусовке одноклассников Сабуро. Вместе с именем пиздюка мгновенно накатывают воспоминания о произошедшем. Джиро нащупывает на губе корочку ранки почти с облегчением — вчерашний вечер ощущается настолько нереальным, что он на мгновение списал всё на чересчур реалистичное сновидение. Сны не оставляют ран… с другой стороны, он мог бы прокусить губу во сне, потому что вчера наглыкался настолько, что перестал чувствовать боль. Есть только один способ это выяснить. — Доброе утро, аники, — Джиро, сидя на кухне, лениво зевает, мельком отмечая наличие бекона с тостами на тарелке. — Доброе утро, Сабуро. Мелкий появляется чуть позже них двоих, одетый в водолазку излюбленного жёлтого цвета. — Доброе, — сонно бурчит он в ответ, не поднимая взгляда. Некоторое время они завтракают в тишине. — Что с губой? — Ичиро обращает внимание на его боевое ранение, и, даже не глядя в сторону Сабуро, Джиро чувствует, как он дёрнулся. — Ел чипсы и нечаянно прикусил, — спокойно и невозмутимо, так, чтобы у аники точно не возникло подозрений. — Выглядит болезненно. — Только такой придурок, как Джиро, способен на такое. — Только такой придурок, как Сабуро, умудряется замёрзнуть при нормальном отоплении, — Джиро не остаётся в долгу, всё же оторвавшись от поглощения еды и подняв голову. — И правда, — Ичиро поворачивается к нему, — тебе что, холодно? Не заболел? — Просто немного прохладно, — Сабуро, к его чести, умудряется не покраснеть и выдержать аналогичные спокойные интонации. Недоперепалка заканчивается, не начавшись, и все трое продолжают кушать. — Сгоняю за продуктами, — аники встаёт, закончив есть самым первым. — Сабуро моет посуду, Джиро достаёт ёлку. Когда дверь захлопнулась (всё произошло слишком быстро), Джиро в голову закрадывается мысль, что Ичиро уже всё узнал, и теперь нарочно оставил их наедине, дабы сгладить последние неловкости, но он старается об этом не думать. Вчера его в это время не было дома. И когда Джиро шёл к себе, тоже не было. Всё нормально. Аники не бог и не может читать мысли. — Как твоя шея? — спрашивает он в тишине, разбавляемой плеском воды. — М? Ты о чём? — непонятливо отзывается Сабуро, и прежде, чем Джиро успевает испугаться, коротко смеётся. — Да шучу я. Болит, но несильно. А ты обработал свою ранку? — Нет. Сабуро отрывается от своего занятия — подходит вплотную и кладёт руку на шею, чтобы Джиро к нему наклонился. Разумеется, сугубо в медицинских целях. Ничего такого. — Она может загноиться, — тихо, пусть сейчас дома никого, кроме них. Когда брат подходит так близко, разница в росте становится ещё более ощутимой, но почему-то Джиро всё равно кажется, что сверху вниз здесь смотрит именно Сабуро. Он кладёт тонкий белый палец на его губу, вынуждая приоткрыть рот. Дышать становится тяжело — в голову невольно лезут недавние события. Отлично запомнившиеся, невзирая на опьянение. Да что там, Джиро и сейчас чувствует себя пьяным. — Аники вернётся с минуты на минуты, — он выпрямляется, поймав разочарованный взгляд Сабуро, — а я ещё ёлку не достал, — выдавив неловкую улыбку, Джиро разворачивается и шагает в сторону кладовки. Всё идёт своим чередом. Когда Ичиро приходит с продуктами, они препираются из-за очередной чепухи, получив по щелбану от заботливого старшего брата. Сабуро умничает, Джиро осознанно ведётся на его провокации, Ичиро пытается привнести в их шумную квартиру немного мира и спокойствия. Ничего нового. Разумеется, Сабуро вновь пытается всем что-то доказать, забираясь на старую трухлявую табуреточку, дабы водрузить на верхушку ёлки звезду. Он неуклюжий и недостаточно высокий, табуретка низкая, ёлка длинная. Вполне понятно, к чему это привело. Джиро едва успевает его подхватить — этого мелкого зазнайку, заносчивого придурка, гордого и самовлюблённого настолько, что неспособность нацепить на дерево несчастное украшение будет ударом по его обширному эго. — И кто тут ещё идиот, — теперь смеётся Джиро, склонив голову над немного испугавшимся братом — с этого ракурса отлично видна эта клятая ранка, которую он так и не обработал. — Тот, кто мастерил эту табуретку, — цедит Сабуро сквозь зубы, отчаянно силясь скрыть накатившее смущение. На шум идёт Ичиро, и мелкого приходится опустить на пол — не без сожаления. — Табуретка всё-таки сломалась, — он понимает всё за мгновение и устало вздыхает, — так и думал, что не стоило её брать. Подождите, я сейчас, — аники исчезает в коридоре — наверное, всего на минуту, не больше. — Я не отказываюсь, — её, впрочем, достаточно. — Чего? — до Сабуро не доходит. Приходится повторить. — Я говорю, я не отказываюсь, — сейчас смущён и Джиро, но топтаться на месте нет времени, поэтому, вешая на ёлку блестящий синий шарик, он поворачивается к собеседнику, взглянув в его глаза, — от всего, что вчера сказал и сделал. И этот говнюк, вместо того, чтобы удивляться или впечатляться, начинает хохотать! — Да что тут смешного!.. — Я знаю, Джиро, — Сабуро с усилием прерывается, но взгляд его по-прежнему искрится весельем. — Я знаю. Они не успевают сказать друг другу что-либо ещё, потому что Ичиро возвращается с новёхонькой табуреткой, которая точно не сломается под худосочной тушкой Сабуро, чтобы тот со всей гордостью мог украсить верхушку ели. Джиро над ним подтрунивает, он огрызается, аники грозит пальцем обоим, но совсем-совсем не сердится — ему тоже легко и весело на душе. Всё вернулось на круги своя. И даже стало чуть-чуть лучше.