The Dance Of Death

И снова Драко возвращается туда. Злится на свою слабость, называет себя неудачником, сжимает кулаки до боли от врезающихся в кожу ногтей, но натягивает свою мантию и, не издав ни единого звука, выскальзывает из спален Слизерина. Как и всегда, общая гостиная встречает его натянутой, словно тетива, звенящей тишиной. Камин никогда не гаснет, даже по ночам, но его жара не хватает, чтобы прогреть просыревшее подземелье. Раньше Малфой-младший непременно бы пожаловался на это отцу, которому, в общем-то и не нужна была веская причина, чтобы упрекнуть руководство Дамблдора, но теперь любой необдуманный шаг может стоить ему всего. Он нервно приглаживает растрепавшиеся волосы, а затем и вовсе накидывает на голову капюшон школьной мантии. Хогвартс спит, но Драко не до сна. Кое-что манит его сильнее славы и успеха, сильнее одобрения отца. Это нечто зовет его, оно знает его имя, его мысли и слабости. Он сворачивает за очередной угол, покидая подземелья, молясь, чтобы не наткнуться на кого-то из призраков: отвратительного Пивза, жуткого Кровавого Барона, или, что еще хуже, на Филча с его вездесущей кошкой. Но безопасный путь хорошо заучен, а удача на его стороне — все это позволяет добраться до туалета, в котором поселилась Плакса Миртл, в течении десяти или около того минут. Приведение назойливой девчонки, первой жертвы василиска, вместо того, чтобы как обычно начать доставать редкого гостя, тихо всхлипывает в одной из кабинок. Драко почти жаль беднягу. Он-то догадывается, что ее так напугало. Или кто. Он чувствует на себе чужой взгляд, хотя вокруг, кроме Миртл, больше никого нет. Сердце в который раз пропускает удар, когда он осматривает открытый проход в катакомбы. Сложная конструкция все еще двигается, раковины с глухим скрипом разъезжаются в стороны. Драко уже ждут, в этом нет сомнений. Тепло сменяется сыростью, сомнение — настороженностью, отчаяние — решительностью. Драко вышагивает по ставшим родными туннелям, держа наготове палочку, хоть и знает, что единственный, на кого она должна быть направлена, ее совершенно не боится. Эхом до Драко доносятся шорохи, надрывные завывания, раздающиеся одновременно со всех сторон и не смеющие приблизиться к нему вплотную. Странно, но привидения никогда не бывают в этой части замка. И Драко считает этот факт одним из немногих плюсов своего положения. Он приходит сюда почти каждую ночь вот уже несколько месяцев с тех пор, как ему в руки попал потертый дневник и в ответ на его записанное «Ты правда тот самый Том Реддл?» появилось дразнящее «Приди и проверь». И он сделал и то, и другое. Поэтому Драко идет, отбросив сомнения, — и эхо собственных шагов опережает его. Очередная заколдованная дверь перед ним открыта. Наконец, он оказывается в большом зале с холодным кафельным полом и мрачным, едва ли достаточным освещением. Том Реддл, тот, кто должен быть давным давно мертв, стоит к нему спиной и разглядывает узоры на покрытом трещинами камне. Он с Драко примерно одного роста, но статная осанка делает его более величественным, а неподвижность — гротескным. Том Реддл, мертвый Том оборачивается к Драко, на его лице — тень улыбки. Конечно, он не мертв. Это всего лишь уловка, простая и хитрая одновременно. — Том? — голос его, хрипловатый и взволнованный, эхом разносится по пустому залу. Малфой решает подойти ближе. Парселтанг ядовитым шипением разрывает тишину. Из дыры лениво выползает василиск. Он награждает Драко кровожадным взглядом и слизеринец, смотрящий в пол, но прекрасно чувствующий на себе этот тяжелый смертоносный взгляд, замерев на месте, непроизвольно сжимает палочку до побелевших костяшек. Недавно на занятиях они проходили василисков, но Малфой и так знал, что взгляд этот, как и укус ядовитых клыков, способен убить человека в течение пары секунд. Змей угрожающе шипит, но слишком близко не подползает. — Он тебя не тронет, если я не прикажу. Том, которого Драко упустил из поля зрения, оказывается за его спиной. Он поворачивает голову Малфоя к себе, касается его губ дразняще, на пробу проводит по ним языком, но не более того. Вдруг из уст Тома вырывается угрожающее шипение, а змей наоборот покорно замолкает. Драко всегда завидовал способности говорить на парселтанге, считая ее привилегией избранных. — Так-то лучше. Драко, ты можешь поднять голову. Я приказал ему закрыть глаза. Насколько же велика и поразительна сила змееуста! Раньше Том очень редко призывал василиска, а позволяет разглядывать змея и вовсе впервые. Драко послушно открывает глаза и принимается с любопытством изучать существо. В отличие от обычных, безобидных в сравнении с ним змей, василиск имел подвижные веки, прямо сейчас спасающие Драко от немедленной смерти. Толстая чешуйчатая кожа кое-где уже отмирала и на тех местах появились отвратительные складки, указывавшие на скоро обещающий начаться период линьки. Он обнимает Тома за шею — конечно, с его негласного позволения — и требовательно целует. Том настоящий, теплый, в его венах течет живая кровь. Драко помнит, как в детстве под родительские рассказы о великом Волдеморте он мечтал служить ему, стать его правой рукой. Драко старается не задумываться о том, что бы сказали Нарцисса и Люциус, если бы обо всем узнали. Гордились бы они сыном или же, наоборот, осуждали? И для того, и для другого найдется по поводу. И прямо сейчас Драко собирается добавить еще один. Огромный змей приходит в движение. Ориентируясь на слух, он полностью выползает на пол, вьется вокруг них, разевает огромную пасть, готовый в любую секунду растерзать наглеца. Но несмотря ни на что не смеет ни открыть глаза, ни приблизиться без отданной на то команды. Все же Реддл прекрасно его выдрессировал. Под заинтересованным взглядом последнего Драко облизывает губы и невозмутимо опускается вниз. Он сам удивляется своей смелости или, вернее сказать, безрассудности. Безжалостное оружие все также лениво-агрессивно следит за каждым его движением и Драко становится любопытно, понимает ли что-то василиск или он — всего лишь питомец, безропотно выполняющий приказы хозяина. — Покажи мне, как сильно ты хочешь жить, — усмехается Том. Его пальцы помогают Драко справится с ремнем, а затем властно зарываются в светлые волосы. Драко двигается плавно, заглатывая почти полностью, посасывая и нежно обводя языком уздечку — так, как самому было бы приятно. Это работает. Том тяжело дышит, самозабвенно толкается в послушный рот и тихо, низко стонет. Драко смотрит снизу вверх провокационно. А потом вдруг отстраняется, высовывает язык, бесстыдно показывает, что его рот наполнен слюной и предэякулянтом. Как послушный песик — с недавних пор он стал мастером всякого рода эскапад. Но кто еще мог бы видеть наследника в таком постыдном положении? В конце концов, этот спектакль играется только для одного зрителя. В тот же момент представление заканчивается. Змееуст отдает василиску приказ и тот покорно уползает в туннель. Драко сглатывает. Прошел ли он проверку? — Раздевайся. Он спешно стягивает одежду, не стесняясь своей наготы. Том наблюдает за ним и терпеливо ждет. Затем Драко укладывают на его же вещи, раздвигают ноги, нависают сверху. — Каково это, отдаваться хоркрусу? — насмешливо спрашивает Том. Он приставляет два пальца ко рту и неспеша их облизывает, — тебе такое нравится, да? Драко смотрит на него исподлобья глазами загнанного зверя, которому больше нечего терять, а такие, отчаянные, как правило, опасны в двойне. Его рука забирается под рубашку Тома, гладит впалый живот, скользит вверх, проводит по груди. — А тебе? Том усмехается. Конечно, ему это нравится. Он вовлекает парня в поцелуй и тот выходит мокрым, горячим, гораздо более долгим и чувственным, чем планировал Темный Лорд. Но дальше все идет как надо, и постепенно на шее Драко расцветают многочисленные розовые отметины. Завтра тот наденет шарф, чтобы их скрыть, но сейчас он в полном распоряжении Тома, открытый и доступный. Принадлежащий только ему. Поэтому он возьмет его когда и как захочет, не увидев даже тени несогласия. Вся суть в том, чтобы присвоить, подчинить своей воли не только тело, но и разум, само естество человека. Неважно как, кнутом или пряником, обманом или горькой правдой, но Том всегда добивается своего. Всегда добивался. Руки Драко заводят над головой. Том подается вперед, входит медленно, практически заботливо. Обманчиво покладистый, неравнодушный, он ловит каждый стон Драко, впивается жадным поцелуем. Он кажется как никогда живым и настоящим с этой растрепавшейся прической, со сбитым дыханием, с затуманенным похотью взглядом. Когда Том выдыхает его имя, Драко кажется, что он сходит с ума. Он не сразу обнаруживает еще одну ловушку — в его сознание практически незаметно заглядывает чужак. Легилименция. Без труда пробираясь в его мысли Том просто напросто тешит свое самолюбие, будто самого факта обладания ему не достаточно. Драко позволяет развернуть себя, поставить на колени, тянуть за светлые волосы, словно какую-то шлюху. Он дворянин, но гормоны берут верх над здравым смыслом, и в голове нет ни одной цельной мысли, кроме таких жалобных всхлипов-просьб: «Еще, еще, еще». И с каждым толчком Малфою становится все легче и все беззаботнее. Он отдается полностью, совершенно без сожалений и сомнений, будто так и надо, будто в этом и заключается весь вселенский смысл. А потом щелкает внутренний переключатель, и пелена вдруг застилает глаза, и Драко только слышит, как кто-то другой стонет его голосом, как кто-то другой просит о таких постыдных вещах, которые в приличном аристократическом обществе, взрастившем его, озвучивать совершенно не принято. А он сам в этот момент желает только умереть, потому что кажется, что все, что Драко когда-либо желал или может пожелать, уже исполнилось прямо здесь и сейчас. И как бы Том не старался скрыть, но Драко видит его расширенные зрачки, словно у наркомана, пустившего по вене. И когда он с низким гортанным стоном наконец изливается, едва не падая на него, Драко тоже чувствует психическую зависимость. Они лежат на холодном полу и Том задумчиво перебирает в пальцах светлые пряди его волос. — Скажи мне, — вдруг шепчет он, — знай, что скоро умрешь, что бы ты сделал? Ты бы попытался изменить предначертанное будущее или просто смирился? Глаза Реддла — это две льдинки, в них можно легко замерзнуть насмерть. Но Драко нравится. Ему нравится пахнуть Томом, следить за каждым его движением, нравится читать между строк, когда он не произносит ни слова. У Драко всегда были ненормальные интересы. — Я бы рассказал об этом одному хоркрусу, чтобы тот меня спас. — Я серьезно, — щурится Том, сейчас больше похожий на обычного подростка, мучающегося вечными вопросами о смысле жизни, чем на великого темного волшебника. Обманчивый вид. Внешность, голос, взгляд, харизма — все играет на руку будущему Темному Лорду. — Просто я почему-то больше не уверен, — продолжает он севшим голосом, — что хочу быть… собой. Будущим собой. Тем-Кем-Мне-Суждено-Стать, понимаешь? Драко понимает. Он давно об этом размышляет. Перед ним и правда не тот самый, внушающий бесконтрольный страх Темный Лорд, Тот-Кого-Нельзя-Называть, уже убийца, но еще не серийный, еще не поехавший крышей психопат… И тем не менее, его руки уже запачканы кровью. — Тебя это никогда не останавливало, — Том ловит его взгляд и мягко усмехается, — не удивляйся. Я ведь читаю тебя как открытую книгу, Драко. Ты ужасный окклюмент. Даже не пытаешься оградиться от моего проникновения. Малфою не нужно зеркало, чтобы осознать, как предательски краснеют его щеки. — К слову, об окклюменции, или как преграждать доступ к своим мыслям. Вероятно, вы уже проходили теорию на занятиях, но судя по всему, на практике у тебя пока плохо получается. Я научу, — а потом без капли скромности добавляет, — все-таки я лучший в этом. Реддл поднимается, придирчиво смахивает пыль с мантии. От него снова веет холодом. И дело не в том, что он вроде как наполовину призрак. Просто таков его характер. Он использует Драко в своих целях, но также тратит время, чтобы обучить его сложным заклинаниям и магическим дуэлям, и иногда — чтобы удовлетворить совсем не свойственные хоркрусам человеческие интимные желания. Сколько Малфой не силится, но все же так и не может понять что на уме у Тома и испытывает ли он хоть какие-то к нему чувства. Впрочем, теперь это едва ли имеет значение. — Скоро все изменится. Спрятал ли ты дневник там, где я тебе сказал? Малфой кивает. Ему не кажется, что «все изменится», ему почему-то кажется, что он совершает самую грандиозную в своей жизни ошибку. Но повернуть назад отныне не представляется возможным. Драко уже проклят и предан злу, как этот чудовищный змей, одна из его многочисленных марионеток — он им поиграет и выбросит, когда слишком наскучит. Драко знает это. И Том это знает. И еще они оба знают, что когда Волдеморт соберется с силами, станет, наконец, самим собой, Драко тоже будет там, рядом, по правую от него руку. И в его холодных глазах он больше не сможет отыскать того самого Тома Реддла. Потому что он останется здесь, в этой школе, в этом дневнике, возможно навечно запечатанный. И все, что будет у юного Пожирателя, это память об этой и многих других ночах.