Оберегая

      Просыпаться посреди ночи Рамуде было не впервой, в конце концов, нестабильный график и некоторые… сторонние проблемы не давали ему наконец-таки настроить режим сна, да и к тому же организм привык к полной анархии в жизни Амемуры. Раз уж внутренний будильник все равно дал сбой, и о сне можно было смело позабыть, он принял ответственное решение не залеживаться и вернуться к начатому вчера эскизу, который, впрочем, не требовал сиюминутного завершения. Так что можно было поколдовать над ним куда дольше, поэкспериментировать с деталями и цветом, может, даже украсить чем-то вроде скотча или небольших милых наклеек. С головой уйдя в свои мысли, Рамуда хотел вытянуться во весь рост и привычным движением встать с кровати, однако не смог сдвинуться с места.       «Так вот почему было настолько тепло», — с мягкой улыбкой подумал юноша, так и не успев привыкнуть к решительным нововведениям в своей, вернее, их жизни. По обе стороны от него лежали два самых прекрасных на свете человека. Гентаро, опустившись куда-то пониже, ютился у Рамуды едва не под боком, нежно щекоча пушистой россыпью ореховых волос его щеку, — сейчас писатель был больше похож на крошечного, беззащитного котенка (хотя кроха здесь отнюдь не он), столь трепетно жмущегося к источнику тепла. Дайс же, в свою очередь, лежал по другую сторону от Амемуры, умудряясь довольно сладко сопеть где-то высоко над розовой макушкой, и при этом обнимать их всех разом, будто бы оберегая от опасностей за пределами кровати. Рамуде подумалось, что Дайс, наоборот, похож на щенка — большого, пушистого и совсем беззлобного щенка, способного скалиться лишь ради безопасности дорогих ему людей. Юноша совсем тихонько прыснул, но, побоявшись разбудить свой любимый зверинец, закусил губу.       «Тогда я больше похож на мышь. Или на крысу. Ха-а, наверняка Гентаро отругал бы меня за подобные сравнения, а затем сказал, что придумывать небылицы — его работа». — Совсем не веселая усмешка коснулась губ юноши, мысли грозились перерасти во что-то гораздо более ужасающее, огромного монстра, кривыми зубами впивающегося глубоко под кору мозга, затмевая собой все существующее… Дайс заворочался, видимо, устраиваясь удобнее и тем самым обнимая любимых куда крепче. Невнятное мычание над ухом, чем-то похожее на «…вкусно, а можно еще…», отрезвило Амемуру. Разве может он думать о себе в настолько плохом ключе, когда рядом с ним его лучшие posse, изо всех сил старающиеся держать его самого подальше от одиночества и собственного уныния? Он же сам их позвал, а теперь позволяет себе такие глупые вольности?       Весь вчерашний день Рамуда чувствовал себя настолько отвратительно, что с каждым часом, с каждой минутой, вплоть до секунд состояние становилось только хуже и хуже. От одной мысли к другой, он приходил к самым что ни на есть неутешительным выводам, которые все сильнее разрушали последние крупицы надежды. И чтобы забыть о своем существовании хотя бы на вечер, юный дизайнер решил провести его в компании дорогих ему людей. Где-то на подкорке сознания ему было стыдно отвлекать их от своих дел, наверняка оба были невероятно заняты, но с другой стороны, не позвать их означало окончательно утопиться в череде невыносимых мучений.       Впрочем, это действительно оказалось стоящей идеей. Никто из них ни разу не спросил, почему Амемура решил пригласить гостей настолько спонтанно (возможно, уже привыкли?), и никто из них в принципе не задавал бесполезных вопросов — они согласились побыть с ним просто так. Просто потому, что лидер. Просто потому, что лучший друг. Просто потому, что горячо любимый. Он позвал их — их, и никого другого. И именно они превратили этот вечер из нескончаемых минут самобичевания в умопомрачительные часы искреннего веселья и невыразимой радости. Что ни говори, а уж приковывать к себе все внимание восторженного Рамуды они умеют как никто лучше, тем самым позволяя ему раствориться в долгожданной заботе.       Вечер действительно прошел замечательно: множество разнообразной готовой еды на заказ (кое-кто искренне старался делать вид, что не ленится готовить); любимый фильм Рамуды, который он, кажется, пересматривал уже десятки раз, как только ему становилось невыносимо больно дышать или думать; теплые объятия и незапланированный бой подушками. Дайс шутки ради хотел откинуть одну в сторону, чтобы полноправно разлечься поперек кровати. Но на ее пути так не вовремя оказался Гентаро, расправлявший одеяло и попутно взбивавший остальную массу подушек, хаотично разбросанных по всей кровати. Но писатель оказался намного сообразительнее бездумно летящей массы из перьев, и потому довольно легко увернулся — однако именно это привело к непоправимым последствиям. Как только подушка врезалась в задумчивого Амемуру, он угрожающей обернулся, заставив Дайса так и замереть на месте. Однако вместо ожидаемой злости или хотя бы выговора, обладатель небесных голубых глаз со счастливым визгом объявил своему отряду самую настоящую войну.       Подушки, пледы, мягкие игрушки, все шло в расход в ожесточенной битве. В самый неподходящий момент орудия сражения кончились, приводя всех троих к безмолвному единогласному решению — если нечем сражаться, пускай в ход более жестокие способы достижения цели. И именно потому Рамуда оказался зажат между Дайсом и Гентаро, где первый силой держал лидера, не давая ему вырваться, а второй с невероятно милым и непроницаемым выражением лица щекотал худое тело, аккуратные пальцы проходились по ребрам, животу и задорно взмывались к шее, намеренно целясь в самые слабые места. Под громкий, заразительный хохот мучители не удержались и наконец выпустили юношу из крепкой хватки, чувствуя, как смех горячей карамелью заполоняет ту часть сердца, что отвечает за искреннюю любовь…       — Нет-нет-нет! Дайс, даже не вздумай! — негромко возразил Рамуда, уверенно отползая от чересчур довольного Арисугавы, по одному взгляду которого были прекрасно понятны абсолютно все его намерения. Второго захода щекотки он просто не переживет! Курс был взят на стратегическое отступление к краю кровати в тщетной надежде сбежать от очередного издевательства, только вот, кажется, кое-кто даже не задумался о том, что у постели существует конец.       — Рамуда! — в унисон вскрикнули Гентаро и Дайс, протягивая руки вслед улетевшему за пределы кровати юноше. Послышался характерный грохот, напугавший их еще сильнее. Рамуда же так и остался лежать на полу, лишь громче смеясь. Это не было истерикой, как сперва могло показаться, вовсе нет — он смеялся от глупости ситуации, от того, как нелепо шлепнулся на пол и от того, насколько перепуганно выглядели его возлюбленные.       На том шутки и кончились. Юмено, как самая заботливая (с его же слов) мать, первым начал укладывать нерадивых дуралеев спать. Правда, возня ни на секунду не прекращалась, чем больше смешила писателя, до последнего сохранявшего строгое выражение лица. Суровый родитель из него вышел решительно так себе, ведь нежная писательская натура не позволяла долго сердиться или хотя бы делать вид, что сердится, — и совсем скоро Гентаро утянули в общую кучу рук, объятий и поцелуев.       «Смешные. Когда засыпали, оба отвернулись... Ну и кто теперь жмется ко мне, как котята к маме-кошке?» — Все-таки Рамуда не удержал негромкого хихиканья, устраиваясь между юношами максимально удобно. Послышался уже третий по счету зевок, глаза нещадно слипались, а сам он прекрасно чувствовал, как начинает проваливаться в сон. В неожиданном порыве одной рукой он отыскал хрупкую ладонь писателя, аккуратно расположившуюся где-то на тощем амемуровском бедре, и осторожно сжал ее; вторая же рука уместилась на сгибе локтя Дайса, порой плавно оглаживая остро выступающие кости. Сверху послышалось недовольное фырканье, будто бы сквозь сон Арисугава хотел возразить внезапному порыву ласки, но недостаточно, чтобы проснуться и подтвердить догадку дизайнера. Гентаро тоже не остался в стороне, однако вместо предполагаемого недовольства он с присущей лишь ему элегантностью положил голову на плечо Рамуды, заставляя последнего едва не поплыть от умиления.       «Генталоу выглядит таким умиротворенным… М-м-м, а Дайсу наверняка насупился! Хотел бы я на это посмотреть, лежит хмурится небось». — Рамуда в очередной раз зевнул, едва удерживая остатки сознания в ожесточенной борьбе с морфеем.       «Что за милашки…» — Последняя мысль, которая успела пронестись перед тем, как тот позволил себе закрыть глаза.       Это был первый раз, когда Рамуда смог наконец-таки повторно уснуть после ночного пробуждения, и это был первый раз, когда не побоялся встретиться с кошмарами вновь. Он засыпал с умиротворенной улыбкой, вверяя себя этим двоим.       Они всегда будут охранять его сон.