На север

Холодные, словно жемчуг, пальцы поправляют капюшон, заиндевелый и жёсткий. Эти пальцы скользят по гладкому затылку и шее, вычищая снег из впадин между пластинами механизмов, а волосы ложатся услужливо сверху, не давая метели наверстать упущенное. Холодно. Снег засыпает не только затылок – небо кашляет белыми хлопьями, которые не спешат таять, попадая на дисплей. Ледяные ошмётки царапаются, словно те самые скребущие на душе кошки. Обладательница капюшона знала каждую свою системную кошку в глаза. Дрон протискивается меж огромных пластин и вывесок – металл, стекло, металл, стекло…краска, масло, снег. Из слов можно составить забавную считалочку, чтобы потом жутковато пробурчать её, уткнувшись в чертежи очередного творения. Непризнанного. Неиспытанного. Не бесполезного. На чужих берегах – переплетение стали и неба. Рука не дрожит, когда сжимает оружие, но явно дрогнет, когда появится повод его использовать – смелость держится на относительном спокойствии, и растает, стоит его нарушить. Коряги сгинувших в ударной волне построек похожи на лес, режущий острыми гранями измученное небо, задыхающееся тучами белых мух, которые теряют крылья на земле, обращаясь в белоснежных муравьев. Снег покрывает приличную долю всего - даже того, что и не пыталось скрыться. В небе милости не просят – подхваченные капают слезами на землю, отлично понимая, что влагу на дисплее изначально порождает небо, а не глупые механические тела, и молятся. Если бы эта земля принадлежала им, возможно, их мольбы бы услышали. В чьих-то глазах – переплетение боли и гнева. Слышать хруст мёртвых корпусов под ногами и отчаянно игнорировать его – первый шаг к гнездящемуся в сознании безумию. Кто-то погиб в акте сопротивления, кому-то не хватило смелости или времени – всего пара секунд на то, чтобы оскалить клыки. Их убило словно так, как людей, быстро и безболезненно. Тогда откуда же эта боль? Враги вели не честную игру – мучили и измывались, заставляли небо дрожать, сеяли крыльями трупный урожай, и пожинали его в голодные времена. Эй-ох! – взрезаны вихри узорами крылий. Шаг влево, шаг вправо – расстрел. Сверху смерть приходила чаще, из под ног – никогда. Зарыться в снег и не двигаться, спрятаться под землёй за тремя дурацкими дверями. Что может быть проще, чем сбежать? Что может быть глупее, чем загнать себя в угол? Простые решения приводят к роковым ошибкам. Скрежет металлических перьев в небе заставляет нырнуть в первый же попавшийся закоулок. Противоречить себе, ругая за трусость, но не в силах противиться воле крыла - так пугающе, но так привычно. Ноги не держат, решимость сломлена настолько, что появилась новая – будто росток никогда не виданных роботами растений проросший в камне. Здесь перестала работать система выживания, пищевая цепочка сломалась и тут больше ничего не исправно. Теперь они будут молиться. В вое ветров мы слышали песни последних валькирий. Шум лижет слуховые сенсоры хищников, заполняет собой всё пространство их сознания. Им ничего не разобрать - ни хруста снега, ни шагов. Она подкрадётся, и ни одна металлическая тварь не успеет расправить свои крылья – чёртовы стервятники ядерной зимы. До этого момента у Узи был план, но начиная с точки невозврата у неё осталась только ненависть. Она слышит, как бурлит перевариваемое ими масло, никогда не принадлежавшее им по праву – она не уверена, что слышит это взаправду, но точно знает, что так оно и есть. Слышит, как синие наниты поедают чёрные, жадно, как сами убийцы пожирали ей подобных. Это убийцы внутри убийц, созданные убийцами, чтобы убивать. Узи часто повторяла это слово, писала его над кроватью, словно ловец кошмаров, и в тетради на полях. Убить, убить, убить. Вспорото небо и взрезаны волны драконьею пастью. Она не может контролировать руки. Предательски дрожащие от появившегося повода, когда система сообщает о пойманном взгляде. Быть замеченной обычно означает не наблюдаться более никем – сгинуть в этот же момент. Не на ту напали. Вблизи они больше, чем в небе, а вживую несомненно страшнее, чем на картинках. Демонтажники. Твари без души и порока – их интеллект ограничен инстинктами, а крылья несут их по ветру - распространять запах пролитого масла и нести за собою на поводу чёрные тучи. Хвост неуловимым движением сбивает с ног, и небо переворачивается, словно планету-мяч покатили по полу. Светом иль ветром ныне пронзает звенящие снасти? Вокруг только снег, да хищный блеск. Обнимая воздух, жертва запоздало понимает, что её обезоружили. Спине холодно, но когда оттуда рывком достанут имитацию хребта, теплее не станет. Свет пугает, мигая на только ему известном языке что-то о подробностях её смерти. Здесь нечем дышать от жара нависшей над алебастровым дроном твари. Узи знобит, но на крик её никогда не хватит. Только когда её масло норовят выпить, она осознаёт цену каждой его капли, понимая, насколько же сильно хочет жить. И Луна – я её ждал и любил как невесту. Промедление – шанс. Самый лучший способ защиты – нападение. У движений жертвы иной характер, она рвётся не на волю, а в бой. Были бы ногти – было бы больнее, но и сжать основание хвоста, впиваясь пальцами в сплетение нервных окончаний – достаточно, чтобы услышать сдавленный крик сверху, и свалить с себя в снег непосильную тяжесть. В сиреневых глазах нет ничего, кроме вопроса: «где?». Пока оскорблённый зверь отряхивается от взбитого снега, есть пара секунд на дальнейшие действия. Вибрация единственного заряда оружия в руках не даёт как следует прицелиться, тело слишком боится потерять себя в неравном бою. Но разум шепчет, что терять уже и нечего. Нам не до сна, мы дети Богов – наша участь известна! Ударная волна от выстрела расталкивает снег с пути, плавя добрую его половину на мокрые следы, и вихри поднятой этим пепельно-снежной метели не дают увидеть то, что случилось с целью. Палец на зажатом курке дрожит, не готовый пока и пошевелиться - слишком важную роль он сыграл только что. Воздух на вкус как нанитовая кислота – обжигающе-дымный и режущий язык. Шевеление где-то там, левее эпицентра взрыва, явно не сулит ничего хорошего. Две пролёгшие крест на крест линии лихорадочно-жёлтого света – первое, что проглядывает через пелену сбитого с толку зрения. Она промахнулась. В наших зрачках – острые грани вечного льда. Дисплей просто не способен передать тех эмоций, которые она испытала при виде избежавшего смерти зверя, который медленно поднимался на ноги. В алгоритмах и коде просто не было такого. Дроны – существа простые, но сложны они другим. Своими предрассудками, так похожими на человеческие. Он должен был сдохнуть. Его должно было размазать! Работяга чувствует, как острые обломки впиваются ей под лопатки – пятясь ползком назад она лишь вжалась в стену. А на клыках – свежей кровью пахнет вода! Демонтажники хитро сплетены оказывать сопротивление любому отпору со стороны жертв. Было глупо не учесть – они умеют не только убивать - крылатые способны к защите своих тел, да так искусно, что шрамы от задевшего крыло изумрудного луча, опалившего его острые концы, срастаются на глазах, блестя ещё ярче, чем до этого. Стремление драться до конца, сбивать кулаки в масло и рваться о когти, забито но смело, заставляют пошатываясь встать. Чуть приоткрытая пасть твари блестит слюной, и где-то там, в недрах его глотки, вместе с кислотным свечением раздаётся беззвучный рык, состоящий из свиста воздуха и галлюцинаций подростка. Видишь мерцание лезвий средь стонов разодранной ночи? Одним рывком демонтажник преодолевает отделяющее его от работяги расстояние, крылья твари топорщатся подобно спинному гребню, пока не используются по назначению. Шесть зазубренных лезвий впиваются между механизмов грудной клетки, заключая хрупкое тело в объятия мёртвой хватки. Слово прощания с жизнью, что стала в мгновенье короче. Сил сопротивляться нет – тело выворачивает, словно выстрелившую из погнутого механизма пружину. От боли сводит зубы. Глухой удар – это тыльная сторона оружия невольным, неосознанным движением бьёт убийцу по голове с забавно торчащими волосами. Узи не видит в них смысла - этих монстров нельзя очеловечивать. Рука действительно не слушается - это единственный механизм, всё ещё готовый противиться судьбе. Но возможности отбивать чужой затылок её быстро лишают. Снова стук металла о лёд – легче, чем когда эта махина упала сама - это всего лишь пушка была отброшена куда-то влево, а может и вправо - дёргаясь в когтях, жертва потеряла способность ориентироваться в пространстве. Перед глазами маячил несущий смерть крест. Так близко. Чувство лёгкости под ногами и ощущение того, что они начинают болтаться в воздухе, говорит о том, что жертву решили научить летать, да только работяги не летают! Они умеют лишь падать и разбиваться, как хрупкие игрушки ручной работы, скинутые с полки хищным желтоглазым котом. Вечна погоня, вечно над морем лететь нашей вере. Зверь отсрочил её смерть, и почём Узи знать, на какие минуты? Болтаясь в когтях у хищника она хочет всё обдумать. Неласковые траектории полёта норовят оторвать ей руки да ноги о какой-нибудь погасший баннер мёртвого города, от крыш которого демонтажник отталкивался. Она всего лишь добыча, еда, что-то совсем незначительное. Но она давит отчаянной хваткой на жёсткие лезвия, не замечая, как мокрые от талого снега пальцы соскальзывают, чернеют от порезов. Убить. Она хочет убить того, кто сделал их шансы неравными – Узи возмущена сменой среды, ведь в небе бескрылым делать нечего. Бледные Норны шепчут: на север, вы в сером, вы звери! На что вообще надеяться, когда тебе не дают права на честный бой? Она бы потягалась с этим железным зверьём один на один, вырвала бы им их грязные сердца, надели её кто-то подобной силой. Оторвала бы им их паршивые крылья и повтыкала бы их же когти им в глаза. Страх иногда ошибочно принимают за злость. Она не видит, как крест на дисплее схватившего её сменяется на эмоцию сосредоточенности, но по движениям может понять, что он также озадачен и напуган, как она сама. От страшной участи это её правда не спасёт – «застрелил со страху» это всё равно, что «хладнокровно перегрыз глотку», как не крути - исход один. Демонтажник делает резкую посадку в тени металлической дуги, будто придумал, что же ему делать. Но когда солнца первый луч заскользит над холодной водой… У неё есть время успокоить сердце, что вздумало колотиться, как бешенное, преследуя цель разогнать застывшее масло. Она не считает себя виноватой в такой глупой кончине – просто никто не откликнулся, никто не помог. Нету вины Узи в том, что на такое решение ей пришлось пойти самой – эта решимость работягу сейчас и погубит. Но где-то внутри она рисует картины своей счастливой победы - нарисованы те синими разводами той мерзости, что течёт по венозным трубкам убийц – не кровь, не масло – гадкий яд. Она закрывает глаза, думая, как же наивно ей грезились фанфары – вот она, держа в руках голову демонтажника открывает дверь номер один, бросая трофей к ногам отца, и заявляет, что скрываться больше нет надобности – она разбивает ключ-карту ногой, вдавливая его осколки в снег. …Встречайте нас, верные – мы вернулись домой! И ей не было важно признание – её не манило чужое уважение так сильно, как взгляды её собратьев, высунувших головы из своих спасительных, но тупиковых пещер. Ей хотелось показать им небо, разгрести вместе с ними трупные завалы и построить новый мир, фундамент которого уже был когда-то возведён, да в тот же миг его и уничтожили, сточили когтями и расплавили хвостами. Мы вернулись домой, мы вернулись домой! И тогда все поймут, как неправ был отец, обрекая их поколение на существование под толщей льда, закрытое от неба. Встречай своих воинов, мы вернулись домой! Но сейчас спасительница лежит на земле, не в силах встать от напора ошибок, вызванных явным повреждением корпуса. Тварь бросила её наземь, зная, что убегать тут никто не станет - гонится за своим хвостом лишь ветер, свистящий меж лезвий. Этот полёт с работягой в когтях был похож на паническую атаку, и со стороны Узи доносится тихий смешок. Будто создание, запрограммированное раздирать жертву на пучки проводов, испугалось и сорвалось в небо, а потом вспомнило о своей сути – убить, и опустилось обратно. Так почему же он не дожал когти ещё в небе, пронзая добычу насквозь? Что вообще творит этот серый силуэт в длинном плаще до колен, вместо того, чтобы выполнять свою работу? В любом случае, он, кажется, собирается исправить ошибку. Но на тех берегах… Узи не станет ждать прояснения в сознании зверя - это прекрасно понимает лишь она, демонтажник же уверен в том, что работяге некуда деваться. В этом мире никто не спасёт тебя, кроме тебя самого – никто не придёт на помощь, если ты не окажешь её себе сам. …переплетение стали и неба. Она хватает с земли камень и целится куда-то вверх, за что поначалу её можно смело назвать мазилой, ведь в дрона камень не попадает, зато сосулька над их головами даёт едва заметную трещину. А у мёртвых в глазах… Две лампочки хищника повреждены и горят красным, отчего ему сложно различить тепло масла среди вечной мерзлоты. Ещё один камень попадает в сосульку с другой стороны – убийца непонимающе дёргается, стараясь понять, откуда доносится звук. …переплетение боли и гнева. Узи хочет одного – убить. Ей действительно уже нечего терять, она не желала подчиняться ни одному закону, кроме закона выживания. Правило трёх "С" – Сильный Съест Слабого. И тогда, может быть, появятся силы жить дальше, если удастся сейчас сделать последнее усилие над собой. Стали и неба.. …боли и гнева. Третий камень разрушает основание сосульки за секунду до того, как демонтажник совершает свой рывок, как он думал, на опережение – тяжёлая льдина разбивается о его голову, и в ответ не слышится ни утробного рыка, ни возни - ничего. Облегчённо выдохнуть не позволяет тот факт, что дыхание сейчас в принципе лишнее. Светом иль ветром? Оглушённый ударом обладатель несуразного плаща свалился на бок в снег. Под острой чёлкой дисплей иронично читает ему лекции о его бесполезности, да мигает ошибками – осколок льда заставил передёрнуться все работающие в нём системы. Убила? Нет. Вставай и беги – самое лучшее решение, самый верный посыл ситуации. И она бежит, не слыша звуков погони, но спотыкаясь на ровном месте от пережитого ужаса. На север… Бежит даже, когда слышит позади себя нелепое «стой, подожди!», не осознавая иронии того, что её только что окликнули. Вы в сером… Выжить после нападения демонтажника может не каждый, а вынести из этого верную мораль вообще почти никому не удавалось. Вы звери… Вот и у Узи мысли путаются. Чем она отлична от других? Тем, что услышала глас чудовища, совсем не искажённый, как ей думалось, а скорее…растерянный? Наступает такой момент, когда споткнувшись уже невозможно встать. Рука на плече похожа на нелепый контраст. - Почему ты убегаешь? – слышится за спиной звонко и удивлённо. Действительно, и куда ей бежать после того, что она натворила? Куда не поверни – дорога одна. На север.