***
Это было на удивление тёплое утро понедельника. Солнце ещё не успело взойти. Снежинки быстро оттаивали на окнах и сыпались вновь. В кабинете физики горел свет только над одним рядом. Были слышны лишь тихий шёпот и шелест листков тетради. Саске деланно ходил между рядами и стучал по ладони новогодней игрушкой оленя, найденной где-то в недрах учительского стола. Он чувствовал себя одним из коварных злодеев, хотя всего лишь дал ученикам на первый урок непростую самостоятельную работу для выполнения, к которой нужно было просто готовиться на выходных. Учиха остановился, вглядываясь в напряжённые спины и высматривая, куда чья рука полезла. Девушка за первой партой, не стесняясь, вытащила телефон и дрожащей от волнения рукой пыталась набрать в поисковике номер первого задания. Как хорошо, что ещё вчера он полностью перефразировал названия заданий. С каждой минутой становилось всё более интересно, как они додумаются списать. — Учиха-сан, смотрите, снег идёт, — кто-то с третьей парты нарушил тишину, и учитель скучающим взглядом посмотрел в окно, а потом на школьника. — Не получится, Ягами, — Саске ещё немного постоял позади ребят, а после уверенно двинулся к рабочему столу. — Займись первой задачей: там формула равноускоренного движения, и ты умеешь такое решать. Парень уныло выдохнул и вновь уставился в почти неисписанную тетрадь. Попытки как-то отвлечь преподавателя легко рухнули, как карточный домик, и не оставалось ничего, кроме как думать над самостоятельной. Учиха знал, что если они захотят, то смогут вспомнить решения хотя бы первых двух задач, чтобы написать на слабую троечку. А за окном всё шёл снег, закрывая вид на раскидистые ветки деревьев. Метель только набирала обороты. Неожиданно раздался звонок, казалось бы, почти под ухом, от чего и без того усталый Саске чуть было не вздрогнул. Ученики подсуетились, начали писать и стирать что-то в тетрадках активнее, а, когда Учиха гаркнул, чтобы побыстрее сдавали, так вообще осмелели и начали скатывать друг у друга, будто учитель этого не замечал. В коридоре уже начали шуметь и играть в догонялки младшие классы, из-за чего шум класса и коридора смешался, давя на нервы. В конечном итоге на руках было ровно девятнадцать работ, а подростки наконец-то разбрелись. Кроме… — Узумаки, а тебе особенное приглашение надо? — проворчал Учиха и начал мельком просматривать работы. Три тетради подряд были абсолютно пустыми. Мальчишка поднял голову и растерянным взглядом попытался посмотреть на преподавателя, что оказалось очень сложно. Саске знал Наруто как ребёнка с неплохими данными, но с врождённой невнимательностью. Поэтому по предмету самого Учихи и, впрочем, по любой точной науке у него была твёрдая тройка. Тот подолгу расстраивался и обидчиво утыкался в парту всякий раз, когда не мог решить уравнение или задачу. И сейчас он вновь завис над исписанным и исковерканным листком, пытаясь решить последнюю задачу на четвёрку. — Я… да, сейчас, ещё чуть-чуть, — засуетился Узумаки и начал перечёркивать решение, которое минут пять назад написал. Было обидно, что большой части класса было либо насрать на оценку, либо неимоверно легко решить задачу. А глупый Наруто не умеет решать их, не знает законы Ньютона и не может посчитать в голове, сколько будет двести тридцать пять умножить на три. Это началось ещё в начальной школе. Узумаки тогда вызвали к доске и попросили посчитать пример, однако цифры путались в голове, а смех и шёпот позади начинали только усиливаться. Над ним тогда долго глумились. «Наруто Узумаки дурак, не умеет решать лёгкие задачки!». Саске глубоко вздохнул, потирая указательным пальцем морщинку между бровями. С ним всегда было сложно. На уроках не отвечал, а возле доски очень сильно тупил, пытаясь выпросить взглядом ответ у класса, вот только те презрительно смотрели и молчали. Нехотя мужчина поднялся со своего место, громко скрипнув креслом, и направился к мальчишке, сидящему над самостоятельной работой. Наруто стушевался, когда услышал шаги, и ладонями прижал лист к парте, чтобы ненароком не отобрали. — На какой задаче остановился? — спросил Саске. Опираясь руками по бокам, Узумаки вгляделся в неровный почерк, смущённо опустил голову и вжал её в плечи. — На четвёртой. Я забыл формулу, — ткнув карандашом, он ещё больше приуныл. — И я не уверен в третьей, и во второй, и в первой тоже… — Ох, боже, — Учиха вырвал карандаш из рук мальчика и начал перечеркивать и писать что-то в решении. — Ты хоть что-нибудь слушаешь на уроках? — Я слушаю! Но… — убрав ладони под парту и сжавшись сильнее, Наруто отвернулся, разглядывая чужой рукав рубашки. — Это глупая математическая физика, а её я не понимаю! Писать что-то дальше было бессмысленно: Узумаки вероятно опоздает на следующий урок, а сейчас и грамма информации не запомнит. Саске отстранился, забирая листок, и вгляделся в мальчишку: худой, в потасканном худи с название какой-то рок-группы и с очень смешной заколкой в волосах в виде цветка сакуры. Мешки под глазами голосили, что тот сутками не высыпался, а усталость и рассеянность это только подтверждала. — Сколько у вас сегодня уроков? — Вроде, семь, но у меня потом электив по английскому. — Приходи после восьмого. Дорешаешь задачи. А снег всё шёл. И, кажется, не хотел останавливаться. Игрушку оленя Саске благополучно оставил на подоконнике.***
Конец книги на удивление точь-в-точь сошёлся со звонком об окончании урока. Электив по английскому на сей раз оказался очень скучным, и Наруто подумал, что его успеваемости в этом предмете не повредит, если он один раз почитает нежели послушает. Вот только в голове крутилось всё возможное, кроме самой книги. Например, как Узумаки впервые осмелился попрощаться со своими одноклассниками сегодня после седьмого урока, а те его проигнорировали. Стыдливая ситуация въелась в подкорку мозга и не хотела уходить. Это будет очередным укором себе перед сном. Ещё не хотелось идти на физику. Он не ладил с предметом, так и на улице уже стемнело, из-за чего по всей школе горел свет ламп. И видеть Учиху Саске… Его проницательные глаза. Слышать грубый, басистый голос. Наруто готов был месяц ходить на все школьные элективы и олимпиады, только бы не на его уроки… В коридоре было ожидаемо пусто, и Узумаки медленно, оттягивая момент встречи, шёл в ненавистный кабинет. Голова трескалась и, кажется, горела заживо, горло саднило, и хотелось откашлять болезнь, которую по своим вычислениям он подхватил где-то шесть дней назад, когда только начал падать первый снег. Этой зимой его лицезреть можно было довольно поздно. Вьюга и сейчас бушевала на улицах, переплетая снежинки со светом уличных фонарей. А вот и кабинет физики… Чужие двери были украшены новогодними картинками и разноцветной мишурой, а эта была пустой, олицетворяя полную серьёзность обладателя сией комнаты. Саске был слишком отстранённым, чтобы радовать кого-то в Новый год, особенно своей дверью. Парнишку этот факт изрядно расстроил. Но всё же, переступив волнение, он несмело постучался. — Можно? — Наруто вошёл в кабинет, прикрывая дверь, и увидел сенсея за рабочим столом в очках с бесцветной оправой. Тот кивнул, приглашая сесть. — Ну и как ты планируешь исправлять оценку? — спросил мужчина, когда увидел, что Наруто сел за парту, выкладывая уже прочитанную книгу и синюю ручку. Саске растянулся на кресле и ощутил, как сильно затекли спина и локти. Всё тело покалывало и отзывалось знакомой усталостью, которая преследовала его с начала учебного года. Каждое первое сентября было его личным призывом на долгую службу. Хотелось бы уйти в отставку, но не разрешено, пока хотя бы один из классов не сдаст его предмет на высокий балл. Сняв очки, Учиха потёр виски и переносицу. Узумаки не шевелился и наблюдал за движениями мужчины, не смея отвести взгляд. Учитель был выше мальчишки на голову, с крепким телосложением и длинными до плеч волосам, которые иногда он собирал в хвост. У Саске была бледная и, казалось бы, хрупкая, как фарфор кожа, но на самом деле этот мужчина не сочетал в себе излишнюю изысканность и хрупкость. Грубость выделялась в его движениях, взгляде и словах. — Чего молчишь? — устало спросил он и перевёл взгляд куда-то на окна, где всё ещё бушевала погода. — Я… ну я мог бы… А как исправить? Разве глупый учитель сам не может догадаться дать самостоятельную или задать вопросы по предмету? Вся эта ситуация нервировала Наруто, от чего грудную клетку саднило, как от удара. Хотелось бы просто попытаться хоть на что-то ответить и пойти домой. Учиха зашевелился, подумал о чём-то и вынул из-под стола картонную коробку. — Иди сюда, — попросил Саске и начал что-то искать в ней. Подойти к нему? И стоять наедине с ним так близко? Наруто бросило в жар, зарумянились щёки и затряслись ноги. Мысленно окрестив себя глупой девчонкой на первом свидании, он с грохотом отодвинул стул, оставляя свои вещи, и вместе с Учихой погрузился в глубину странной коробки. Перед его носом тут же вытянули маленький пластмассовый шарик. Игрушка была красивой, со стразами на верхушке, цветным принтом Деда Мороза и на маленькой золотой ниточке. — Ты будешь клеить снежинки на окна, а я мишуру куда-нибудь пристрою, —равнодушно прокомандовал мужчина, совершенно не ожидая отказа. — Э… ладно, а как клеить? Наруто взял в руки кипу бумажных снежинок. Обычно их часто вырезали один раз и пользовались ими несколько лет подряд для экономии бумаги, но эти были новыми, не помятыми. —Ты ни разу снежинки не клеил на окна? Просто расставляй, чтобы красиво было. Саске вытащил одну длинную мишуру кислотно-фиолетового цвета и намотал на шею, другую взял в руку, где уже были скотч и ножницы. С таким боевым видом его ещё не приходилось видеть. Сколько учитель тут работает, он всегда был гордым и безэмоциональным, из-за чего на его уроках всегда были тишина и тяжёлое напряжение. Всё же иногда Саске мог расслабиться и поговорить о чём-то, кроме физики и подготовке к экзаменам, — в такие моменты у Наруто замирало дыхание. Красивые изгибы его тела, грубый голос, ум и рациональность. Саске был идеалом для Узумаки с первого урока, когда он сел в своё кресло, раскрыл рот и начал трындеть про свою физику и ядра. Наруто подумал, что он — влюблённый идиот, и, перехватив со стола ножницы и скотч, пошёл к окнам. Первые несколько минут оба молчали. Да и что было ему говорить? Саске на редкость был разговорчивым раньше, а Наруто просто стеснялся заговорить первым. От тишины болела голова, и Узумаки не понимал, как успокоить быстро бьющееся сердце. — Почему тебя на прошлой неделе не было? Во вторник мы писали контрольную работу, — задал вопрос сенсей, не отрываясь от дела. В отражение окон Узумаки заметил, как тот приклеивает мишуру на шкаф, а потом смешно держит ручку ножниц между губами. Одна снежинка оказалась слишком большой для верхнего окна. Наруто решил, что лучше будет развесить там маленьких новогодних ангелов, а большие — на всё оставшееся окно. — В больницу ходил, и мне капельницу ставили. Наруто стёр пот со лба. Сегодняшний день после больничного и так был тяжёлым, постоянно хотелось спать и тянуло в груди, а после встречи с Учихой — вообще хоть сразу в гроб ложись. Тогда толком ничего не сказали, капельницу и правда поставили, а врач прописал таблетки от температуры и вышвырнул пинком с больничного. Лучше от этих таблеток не становилось. С каждым днём мыслить ясно было труднее, и мальчишка даже не услышал, что ему наплёл с утра отчим. В ответ он пробормотал что-то себе под нос и ушёл под громкий возгласы мамы о лейке душа, которую он снова забыл починить. Бессмысленный бред и так доносился из его уст, но тогда всё казалось смазанным, будто блевотина на тротуаре. Узумаки корил себя за то, что заболел, потому что таблетки оказались дорогими. — Приболел? На глупый вопрос Узумаки только утвердительно угукнул и начал крепить снежинки на окна. Саске надо было просто разрядить обстановку: — А ты украшал ваш класс? — Меня не звали украшать. Саске знал. Помнил. Однако по дурости напомнил про одноклассников Узумаки. Нет. Те не были уродами или задирами, не донимали лишний раз тихого одноклассника, но и заводить с ним дружбу не спешили. Иногда Саске замечал, как некоторые парни посылали презрительные взгляды, будто тот час харкнут блондину в лицо, а девчонки с сожалением посматривали в его сторону. Этот слух разошёлся по всей школе и в конечном итоге дошёл до учителей. Учиха не сказать, чтобы удивился. Просто в голове осталось много вопросов, ответов на которые ни от кого бы не получил. Наруто, оказывается, был полон загадок и тем для размышлений. — Так чего же ты сам не пошёл? — Саске мысленно стукнул себя по лбу за глупые вопросы и одновременно подклеил последний торчащий кончик у мишуры. На новой школьной мебели она смотрелось крайне убого, но и так сойдёт. В голове в принципе последний месяц была одна мешанина: рубежные контрольные, новый год и… Узумаки. А мужчина толком-то дом не украсил, салатов не наготовил, ёлку не поставил. Одна такая искусственная валялась где-то в его учительском шкафу. Может, достать и украсить её? Пусть хоть дети порадуются, приходя в его кабинет. — Саске-сенсей, вы же знаете, как они… думают про меня. Они не хотят общаться с таким… как я, — рука мальчишки дёрнулась, и бумажное украшение чуть не разорвалось напополам. Да пропади оно всё пропадом: слухи и разговоры за спиной! Хотелось обнять мальчонка со спины и сказать, чтобы оставил весь негатив в уходящем году, забылся и, возможно, начал наконец не обращать на это внимание. Снежинка в руках измялась, Наруто не припоминал, куда хотел её приклеить, и мял её в руках дальше, пытаясь не смотреть на Саске. Паркет скрипнул, и послышались торопливые шаги. Сердце замерло и не успело оттаять, когда чужие сильные руки потрепали лохматую светлую голову и прижали его к груди. На волосах почему-то не было той самой детской заколки с цветком сакуры. — Вот эту криво наклеил. — Да знаю я, просто в скотче запутался, — Наруто осторожно потянул руки к украшению, чтобы не упустить тот момент, когда его отпустит сенсей. —Знаете, а в других классах их вообще пока ещё не вешали. — Ну, тогда спешу поздравить, — руки задрожали, и только тогда мужчина заметил, что Узумаки откашливается. — Мы будем первые! А ты что, ещё не выздоровел? Голова закружилась от чужих слов, и Наруто захотелось ещё раз прокашляться, выбить тот комок, что застрял в горле. Он толком никогда и не болел серьёзно, а в этом месяце его очень сильно подкосило. Стерев рукавом худи пару капелек пота со лба, он обернулся. Лицо Учихи было так близко — протяни ладонь и коснёшься алебастровой кожи, а затем уберёшь чёлку с половины лица. Дотронешься, почувствуешь. Узумаки кусал себя изнутри, бился головой о воображаемую стену, но явственно кидал сигнал об отступлении. Но как говорят: «кто не рискует, тот не пьёт шампанское»? А Наруто Узумаки очень хотел нахуяриться в хлам этой новогодней ночью. Саске хотел было потрогать лоб мальчишки. Тот весь покраснел и даже позеленел, от чего выглядел бледнее, чем несколько часов назад. Протянув мозолистую ладонь, он не успел и сказать что-то, как ударом тока ощутил всеми нервными окончаниями тела, как пухлые губы касаются его. Детское неуверенное движение пыталось показать, донести простую истину, и мыслительный процесс в голове останавливался, являя её. Слухи в школе теперь казались более серьёзными, нежели подростковый лепет в укор другим. И вся ситуация с Наруто. Упёршись руками в хрупкие плечи, Учиха оттолкнул мальчишку, пока оный не зашёл слишком далеко. — Саске-сенсей! Я! — больше слов не было. Учиха поправил чёлку и галстук на рубашке и прокашлялся. Всем свои видом старался сказать, что это надо просто забыть. Где-то под боком с тихим грохотом свалилась мишура — скотча не хватило. — Как Новый год праздновать будете? Наруто стыдливо поднял глаза, опасаясь увидеть в них осуждение, укор за его детские действия. Однако пелена холода с них так и не сошла. Учиха по своей натуре был сложным человеком, и когда мальчишка в него влюбился, то сразу прописал себе в голове пару слов о том, что будет трудно. А оказалось, что было невыносимо трудно. Движения сенсея были неловкими. Он волновался так же, как и его безалаберный ученик. — Мы не празднуем его. По крайней мере ёлку пока не наряжали, — ему понадобилась минута, что составить в голове ответ, подходящий Учихе. Показывать своё волнение вообще не хотелось, в особенности тогда, когда его целый день лихорадило, — кто может знать, как всё это обернется. На подоконнике стояла какая-то игрушка в виде оленя со стразами и махровой шерстью. Наруто начал её рассматривать лишь бы… — Почему это? — странный, конечно, он сегодня. Сам ещё даже майонез для салатов не купил, а докапывается, что мальчишка ещё ёлку не наряжал. Однако сейчас любой способ перевести тему будет верным. — Можем сейчас у нас в кабинете нарядить. Ты можешь достать игрушки — они на том шкафу. Стул подставь. А я из лаборантской её сейчас принесу. Ёлка и правда валялась где-то в коробке среди двух микроскопов и весов для лабораторных работ. Биологу уже давно бы пора забрать своё оборудование для опытов. Орочимару-сан давно уже заложил эти два несчастных микроскопа в кабинете Учихи. Саске усмехнулся. Жалкая попытка избавиться от навязчивых мыслей полетела крахом, ведь он не мог. Не мог выбросить из головы. «Наруто Узумаки совершенно не привлекают девушки. Наруто Узумаки — гей», —вот что он слышал за последние несколько месяцев учёбы и готов был вырвать себе глаза и уши, чтобы не слышать этого столичного дерьма в их классе. Но каждый раз, когда тема разговоров была о мальчишке, один ученик мог что-то недоговаривать, а другой сразу затыкал себе рот, будто вскоре ляпнет что-то криминальное. Теперь Саске понял. Окрестил себя умником и с уверенностью поставил точку в лабораторной работе. «Узумаки Наруто влюбился в своего учителя по физике». Радостнее от завершения работы не стало. Ёлка оказалась маленькой, размером с тумбочку, с пышной юбкой внизу и хрупкой верхушкой. Саске хотел было позвать Наруто, чтобы тот отнёс всё же Орочимару его микроскопы, но замялся, когда услышал непрерывный кашель и слабые постанывания. Саске влетел обратно в кабинет, наблюдая, как Наруто пытался дышать через силу, сжимая в руках махрового оленя.***
Неделя вновь пролетела незаметно. Школьники начали цеплять мишуру себе на шею в честь праздника, надевать глупые оленьи уши с бубенчиками и в целом серьёзно готовиться к наступающему на пятки празднику. Саске в тот последний школьный день проверял и выставлял последние оценки за контрольные работы и высчитывал четвертные. Все не могли не нарадоваться каникулам и большим сугробам на улицах. Всё было хорошо, за исключением одного… Об Узумаки ничего не слышно. Больница не смела отчитываться кому-либо ещё, кроме матери, о состоянии Наруто. Уже закончилась учебная неделя. От одноклассников и слова не услышишь про мальчишку, будто в один момент тот испарился. Эта конфиденциальность раздражала Учиху, и волнение крупной волной охватывало его. Всё же плохо ему стало на его дополнительном занятии, на котором ученик не должен был вообще присутствовать. Саске поглядел на бумажные снежинки, уместившиеся на окнах. Снег перестал идти, и всю улицу озарило солнце, от чего снег казался блестящей посыпкой. Тогда мужчина подумал: «Зачем вообще ждать?». И решительно набрал пару незамысловатых цифр на телефоне — не зря на родительском собрании он узнал номера родителей. Снег комками падал на чистый пол больничного коридора, когда Учиха грубо ступал по нему. За пазухой он держал картонную коробку размером с его туловище, поверх которой лежал не менее тяжёлый портфель с тетрадями учеников. Кажется, та милая женщина, которая в записной книжке была записана как «Кушина», сказала, что Узумаки лежит в четыреста пятой палате. Спасибо ей, что вообще дала согласие посетить её сына. У Саске уже пальцы чесались от угрызений совести. Руки отнимались. Глазеть лишь на отбеленные стены и нюхать запах лекарств, распространяющийся, казалось бы, и на него самого, было невыносимо. Он только сегодня понял, насколько восприимчив к таким запахам. Пытаясь не шуметь, Учиха аккуратно вошёл в палату, застав ученика за рассматриванием крон высоток в окне. Тот, казалось бы, сначала и не услышал, как мужчина зашёл, а как только хлопнула дверь, сразу обернулся. — Учиха-сенсей? — слабо выдавил Узумаки, вытаращив на него глаза так, будто впервые видит. — Проведать тебя пришёл, — отставив коробку и немного неуверенно потоптавшись на месте, он всё же позволил себе сесть на краешек больничной койки и дотронуться до обтянутой трубками руки Узумаки. — В школе по тебе соскучились. Ложь. Саске нагло врал самому себе, врал ему и знал, что тот осознаёт своё положение, что никто, совершенно никто скучать не собирается. Однако спустя недолгие секунды Наруто слабо кивнул, выдавливая улыбку, от чего голубые глаза прищурились. Учиха никогда не видел такого состояния у кого-либо. Мама и папа не болели, брат вообще был здоровей их всех. Поэтому сейчас он застыл в ступоре. Узумаки похлопал глазами пару раз и приоткрыл рот, пытаясь дышать через него. Взгляд Учихи зацепился за заколку сакуры на тонких волосах. — Это сестрёнка нацепила. Сказала, что, пока я буду лежать в больнице, она не будет меня забывать, — Узумаки заметил взгляд сенсея и легонько дотронулся до заколки, убедившись, что она на месте. — Карин. Ей шесть лет. — Я… принёс тебе кое-что, — пытаясь вложить в эти слова всё сострадание и доброту, он сам удивился, как легко улыбнулся, и вновь отошёл к коробке, явственно ощущая на себе чужой взгляд. — Подумал, что нарядить её все же стоит. Маленькая, не менее пушистая от этого ёлочка поместилась в руках Саске, и, когда он её доставал, она потянула за собой ярко-оранжевую мишуру. Узумаки застыл. Сначала ему казалось будто всё вокруг вновь бред обкуренного, что нет ни Саске, ни оранжевого пятна, блуждающего во взгляде, а потом всё тело током пробило одним словом — реальный. Учиха помог ошеломленному и сбитому с ног радостью Наруто приподняться, чтобы не потревожить пищащие датчики, и поправил подушку, чтобы не нагружать его тело. Всё было точно спланировано. Узумаки уселся удобно и ничего не мешало ему дотянуться до ёлочки, разместившейся на тумбочке рядом. Саске распаковал новый набор игрушек и положил его на коленки Наруто, прикрытые махровым пледом. Тот с интересом разглядывал их с пол минуты и затем дрожащими руками вынул один шарик. Узумаки не мог сказать, что чувствует больше: прогрессирующую болезнь и жжение в лёгких или расцветающие ландыши, которые прорывались через трахеи, являя свой свет людям. Узумаки не знал, что он сейчас чувствует, но знал, что рядом с Саске ему становится легче. Молчали оба. Обоим было тяжело говорить. Вот только Саске не болел, и каждый раз, когда его взгляд падал на мальчишку, сидящего рядом, что еле двигаясь украшал ёлку, его глаза слезились. Горечь застыла в горле, и больше всего он хотел бы, чтобы Наруто не увидел этой слабости. Не понял, что его жалеют и лелеют, как маленького мальчика, пускай тот и напоминал брошенного котёнка как тут, так и в школе. Взгляд его голубых глаз бегал от одного украшения к другому. Он аккуратно цеплял серебристые ниточки на тонкие еловые веточки. Оставалось только диву даваться, как на таком маленьком искусственном деревце держится вся эта арматура. Саске вновь поднял глаза на мальчишку, когда он пытался разобраться с перепутанной мишурой. — Снег пошёл… — хрипло выдал Наруто, и прерывание часовой тишины стало трещиной в блюдце. — В детстве мама мне говорила, что это ангелы плачут. Бледные ладони запутались в цветной бахроме и сквозь усилия бросили занятие. Учиха присел бок о бок с Узумаки и, отодвинув ладони, быстро всё распутал. Он ощущал его тело, худое бедро и острое плечо, но обычного тепла не следовало. Наруто весь вспотел, и горел у него только лоб, а всё тело будто покрылось коркой льда. — У каждого из нас есть ангел-хранитель, — ответил Саске, зарываясь в свои мысли, потому что не до конца понял, что хотел сказать его ученик. — Мама говорила, что наш ангел покинул нас и живёт на небесах, — ответил Наруто, а у Саске грудь словно прорезали тысячи лезвий. Горький смех ударил в голову и заставил машинально откашляться в кулак. Рукав пижамы задрался, являя худое запястье, но кашель не хотел прекращаться. Учиха боялся смотреть на него. Его поражала стойкость и радость мальчишки, а грудь тем временем распирало от боли. — Саске-сенсей, верхушка нужна, — Учиха удивлённо уставился на Наруто, но у того след боли уже давно простыл. — Ну, надо же завершить ёлку. Он послал мальчику неуверенный кивок и поплёлся обратно к коробке. Ёлка получилась красивая, а единственное, чего сейчас хотел Саске, — отдать верхушку в виде алой звёздочки в руки Наруто, чтобы тот сам смог завершить композицию. Слух обострился, когда он понял, как долго гудит прибор, подключённый к Узумаки. Ёлочная игрушка треснула в руках. Ёлка с грохотом свалилась с тумбочки, и покатившиеся по палате пластмассовые шарики резали слух. Саске тогда понял: снежных ангелов не существует. Или он так хотел себя уверить в этом? Так был ли у Саске свой собственный ангел?