В Ялте ночи яркие

«А помнишь Ялту?» — вверху экрана мигнуло синим новое смс. Неизвестный номер. Столько лет прошло, но та картинка стоит перед глазами такая же яркая и живая, как тогда, солнечным и счастливым летом. Тогда мы не знали, что такое боль… И что значат эти слова? Зачем ты снова давишь на мою глубокую сердечную рану, так и не зажившую за последние пять лет… Время утекло через пальцы как песок, тот самый горячий песок вечернего Коктебеля… Полуденное солнце ласкало наши уставшие и взбудораженные тела, обогревало, и нежно, как поцелуй матери, едва ощутимый ветерок ласкал уши и шептал: «Не уезжай, останься!». Я то осталась, из родного дома так просто не убежишь, но ты… Тебя ждала учеба и твой туманный и мечтательный Санкт-Петербург, волшебная случайность связала нас, издеваясь. Жестокий рок событий… Бурная переписка разрасталась с каждым днём, мы все больше открывались друг другу, присылали друг другу свои фото. Я так сильно влюбилась в твою нагло-прекрасную улыбку. А наши телефонные звонки… Твой голос, звенящий и едва с хрипотцой, он не давал мне спокойно жить, я представляла, как ты шепчешь мне на ухо что-то ласковое и невинное, но твой голос превращает это в сексуальную вакханалию. Смотря на твои фотографии, мне так хотелось провести пальцами по этой гладкой бледной коже… Был бы ты рядом, в Крыму, кожа приобрела явно не питерский окрас, а шоколадные волосы выгорели бы… Но ты был бы таким же ослепляюще красивым. А эти глаза, янтарно-карие глаза, в которых я утопала с каждой минутой все больше и больше, словно в зыбучим песке… И то, как ты произносил мое имя во время разговоров и в который раз передразнивал меня, произнося: «Сер-р-це», нарочно игнорируя букву «Д» и картавя. «Ты украла мое сер-р-це, южанка». Украла… Нет, это ты украл мое и убежал в свой обитель архитектуры. «Ты скучаешь?». Хочется со всей силы швырнуть телефон о землю, но это так несправедливо — испытывать такие эмоции от какого-то набора букв. Переписка вызывала все больше тока и недоброй, но сильной энергии между нами, мы обвязывали запястья друг друга путами привязанности и любви, так обжигающе больно и так волнительно приятно было это чувствовать. Но ты далеко, я писала тебе посреди ночи, что мне страшно потерять наш маленький мирок, но ты говорил что мы обязательно должны встретиться. Я нарочно поддразнивала днём, фотографиями, своим голосом, брала «на слабо», как говорилось. Это по нашему, по-южански. И раздразнила до финишной: ты прислал мне фотографию билета… в Крым. В начале августа. Помню, как наяву, я со всех ног шла к набережной Коктебеля, боясь, что автобус долго ехал, что я опоздала и ты ушел в обиде, что покраснела из-за сильной жары и выглядела взъерошенно. Кожаные шорты и простая майка были на мне, и безумно хотелось избавиться от всего этого… От предрассудков, одежды, мыслей, волнений. Утопиться в твоих волосах цвета молочного шоколада, запустить в них пальцы… Достав зеркальце из небольшой сумки на плече, я остановилась и посмотрела на свое отражение. Красивая, юная и наивная, бежала к какому-то мальчику из Питера, которого знала меньше месяца. Так сильно боялась, что это шутка и злой рок, что это издевательство над моими чувствами и тот билет это ложь. Так страшно было, что обусловленное место у берега казалось мифическим. Хотелось кричать, и пальцы дрожали как у зависимого от наркотиков человека, желание убежать так и давило на горло. Нужно успокоиться. Пару раз вздохнув, делая дыхательные упражнения, я собралась с силами и пошла дальше. Я подходила к тому месту, где мы должны были встретиться, величавый памятник Волошина дразнил меня нарочно, а я не могла тебя найти. Глаза метались от человека к человеку, но красивого высокого очертания питерского нахальца нигде не было. Где же ты, северянин? Я уже хотела развернуться и уйти, сдерживая слезы. Обманул — думала я. И вдруг мой взгляд пал на юного стройного парня, сидящего на бордюре. Рядом походный рюкзак и ничего больше, он смотрел в телефон с нахмуренным лицом, раздраженный. И вдруг твои глаза цвета янтаря встретились с моими, цвета молодой травы. Я подошла на слабых ногах и улыбаясь пробормотала, как в бреду: — У тебя веснушки… Он не услышал, его голос, уже привычный и такой родной, переспросил, что я сказала. Я обняла его до хруста костей, прижимаясь всем телом, вдыхая неизвестный мужской запах, его запах… Прошептала ему на ухо: — У тебя веснушки, почему ты не сказал? — Это плохо? — он чуть отстранился, чтобы посмотреть в мои глаза, и я, смахивая слезу, рассмеялась и тихо произнесла: — Я влюбилась в тебя заново. «Я бы хотел вернуться хоть на пару часов в тот домик в Ялте, где ты так великолепно готовишь, стоя на маленькой кухне, а потом поëшь мне на гитаре песню, что ты написала для меня, и мы пьем гранатовое вино и целуемся ночью в море под взрывы салютов над нами». Мне казалось, что он забыл обо всем, что было между нами… Та девушка, которую он выбрал, они поженились? У них есть дети? У них его милая россыпь веснушек и его великолепные глаза? Почему это вдруг в три ночи приходит смс от него, что он бы хотел вернуться в тот домик в Ялте… Почему? Пальцы растерянно скользят по боку телефона, не решаясь выключить экран, глаза, уже в слезах, лихорадочно рассматривают буквы на экране. Зачем, скажи, зачем ты мучаешь мое «сеРце»? А как мы остановились в Алуште, в каком-то хостеле, накурились травки вместе с неизвестными туристами из Италии, ходили по ночному городу, лишь огоньки машины мигали рядом, и везде музыка, запах еды и цветов, зелени, терпкий запах моря и шум цикад, все плывет. Никогда раньше я не была настолько счастлива просто жить, апатия и депрессия отошла на задний план, просто жить и наслаждаться твоими веснушками — секрет счастья. Твои друзья, что присоединились к нам спустя пару дней твоего отдыха, идут с нами в крымскую неизвестность. Мрачные тёмные улочки плывут перед глазами из-за опьянения, словно светлячки вокруг мелькают вывески магазинов и ресторанов, уютных забегаловок. Мы о чем-то болтаем, уже и не вспомнить о чем спустя пять лет, помню лишь твою мягкую ладонь, которую я не отпускала ни на секунду, будто бы стоит мне отпустить ее, так ты растворишься. Я была так счастлива, что казалось все сейчас исчезнет, будто бы дневной короткий сон, сольётся с мрачными буднями. Хотелось насладиться тобой сполна, выжать всю искренность, вплоть до боли, из нас обоих. Помню, как какие-то парни на набережной хотели отобрать мою гитару, и как ты заступился… Мне было так смешно… Я, сильная и своевольная, обычно находилась в компании байкеров, сильнее тебя, смотрела на это, и просила уйти. Мы обкуренные, все документы в хостеле, и проблем не обобраться, если нас словит полиция. Я уговорила тебя уйти, ты стал таким агрессивным от травки, я решила больше не давать тебе затягиваться этой дряни. Я плохо на тебя влияю, как ты и говорил. Нежный питерский мальчик, не знавший тяжёлой работы и проблем, безденежья и голода, с крупной суммой денег на карте, как же ты меня смешил всем этим… Холод после моря заставил меня задеть мою джинсовку, плечи которой были украшены шипами, а все остальное нашивками. В кармане сигареты и восемьдесят рублей на проезд, любовь к тебе в сердце, и вот все что было у меня. Но твои глаза цвета янтаря не давали паниковать. Ты же поможешь, если что? У меня не было денег на хостел, у нас была одна кровать на двоих, и ты отправил меня спать, а сам сидел на улице и смотрел в ночь. Я подавляла мысли о том, что он не хотел на меня тратиться, мне не нужны были его деньги, но что-то смутное затаилось в моей душе. Я проснулась раньше всех, в восемь утра, ты сидел за столом на улице, где мы вчера пили и курили, твои глаза были покрасневшие, а вид помятый, и я с больным сердцем отправила тебя спать. Смотря на слепящее солнце, я посидела час-другой за столиком и вспомнила про магазин у автовокзала, в двадцати минутах от хостела, я пошла искать нам поесть. Ведь на завтрак ты никогда не тратился. Потратила двадцать рублей на две маленьких булочек из популярной сети магазинов в Крыму, и со всех сил мчалась на берег… Погулять, насладиться утром и солнцем, когда ещё я побываю здесь? Быстро и насухо съев булочку, я думала, где бы попить, но если я потрачу деньги, то не на что будет ехать домой, а просить у него что-то купить или даже просто деньги на проезд очень стыдно. Не хотелось чтобы он понял, что у меня ни копейки в кармане и кнопочный телефон. Желудок сводило от голода, а горло першило от сухости. Я уже успела пожалеть, что согласилась с ним ехать, но мимолётно, ведь любовь слепила юные глаза сильнее яркого полуденного солнца в Крыму. Столько воспоминаний о глухой и слепой любви, которая не повторится ни разу после. Я пришла обратно в хостел, мне было дико жарко. Солнце к этому времени поднялось крайне высоко, достигнув своей апогеи. Жара стояла невыносимая. Хозяин хостела, седой загорелый мужчина средних лет, смотрел на меня с жалостью, он видел как я пыталась выспросить любовь у северянина, как отчаянно пыталась привязать его к себе ещё сильней, но получала лишь холод севера в ответ. Седовласый подошёл, спросил, нравится ли мне в Алуште, и местная ли я. Местная, ответила я. Мы поговорили, причем душевно, как никогда не говорили с отцом. Ему всегда было все равно, и особенно сейчас, когда я сбежала из дома с неизвестным парнем из интернета. Хозяин хостела налил мне огромный стакан лимонада со льдом, сказал пересесть в тень, чтобы не было солнечного удара, и сел рядом. Прохлада напитка была как никогда кстати, я сердечно благодарила его за это. И этот мужчина сказал мне важные вещи, которые засели у меня в голове на долгие дни: «Девочка моя, не мучайся, он когда-нибудь поймет. Ты красивая и юная, у тебя все впереди. Он вырастет и поймет, что потерял, двадцать один год это ещё детство у мужчины». Мой северянин проснулся и я с довольной улыбкой вручила ему булочку, он принял это как данность, нехотя съел угощение и вальяжно выкинул обертку. Он ведь не знал, какой я была голодной, и что отдала почти что последние деньги на то чтобы его порадовать. У него были сотни тысяч на счету, а у меня меньше ста рублей в кармане, он жалел для меня кровать в хостеле, а я не жалела для него ничего. Но думаю об этом уже спустя пять лет, в те времена я не думала об этом и вовсе. Юность почти всегда равна глупости. Время шло, мы уже побывали в моем родном городе, на большей части побережья Крыма. Нам было хорошо вместе и время проскочило незаметно, все хорошее быстро кончается. В последние пару дней отдыха мы приехали в Ялту. Как это так — побывать в Крыму и не посетить жемчужину Крыма? Парень радовался красоте города, смотрел по сторонам и изредка фотографировал. Но восхищение сошло на нет, ведь мы долго и нудно бродили по всему огромному городку в поисках дешёвого жилья, в Ялте это было непросто. Ценник везде был ощутимо заломлен, рюкзаки отдавливали плечи и вместе с гитарой в руке давали дикую усталость. И во все это добавляли перчинки узкие улочки с крутыми подъёмами, гудящие ноги явно не одобрили прогулки. Наконец, мы сдались и нашли домик недалеко от центра, за четыре тысячи за сутки. Кухня, полтора этажа и маленький туалет, по совместительству душ, все что мы имели за эти деньги. Как же я любила этот домик… Он снился мне беспокойными ночами после, казалось, что всё хорошее осталось там, в нескольких маленьких комнатках и уютном чердаке с низким потолком. Счастье осталось там, завалились за диван или за стол, спряталось в шкафу. Точно, где-то там. С собой взять домой точно не получилось. Так и подмывало набрать ответ, что-то сказать, нет, даже позвонить и закричать, чтобы отстал, не начинал снова, ведь он знает как больно моему сеРцу, как тяжело дышать мне на данный момент… Пальцы автоматически в агрессивной манере набрали пропитанный горечью текст: «Она была лучше меня? Та девушка, которую ты выбрал, вы поженились? У вас есть дети? У них твои милые веснушки?». Ты так и не дал ответ за столько лет на эти вопросы, ни разу, постоянно писал, просил прощения, просил вернуться. И лишь палец занёсся над кнопкой «отправить», как я остановилась. Сердце стучало с бешеной скоростью, мне стало жарко. Он же манипулятор, ты помнишь, милая? Это провокации. Его психология не раз была объяснена и вычислена. Ложь. Он всегда лжет. Нажав на кнопку стереть, я резко выключила телефон, ведь на нем горела надпись: «Прочитано». Господи, какой Чертов придурок придумал сделать кнопку удаления текста рядом с кнопкой отправки? Зачем все это? Зачем ты написала ему это? Ответ пришел мгновенно: «Я никогда в жизни не любил никого так же сильно как тебя». Снова избежал ответа, зачем отвечать, действительно, лучше бы вообще не набирала этот жалкий текст… Милая моя, все это гнилое дело, добавь его в черный список и да здравствует спокойствие… Спокойствие? Какое спокойствие обитает рядом с его именем? Измеряя шагами комнату, я и сама не заметила, как набрела на бутылку виски, которую подарили на праздники очень давно… Плеснув в стакан столь манящий и чарующий напиток, жидкость влилась в горло и обожгла его. «Дочь назвал Алисой». Сердце застучало как бешеное, ни за что в жизни, даже на тренировке в зале дзюдо оно никогда так не стучало. Оно отбивало дробь на моих нервах, било точно по ребрам, пробивало их как стремительно летящая стрела. Он назвал её моим именем. Хотелось крикнуть, сказать ещё что-либо, написать что он подонок, недостойный жизни, но нет. Хватит. — Почему ты грустный? Ты в самом ярком и солнечном месте России, рядом с обворожительной южанкой, что тебе не хватает? — Я скоро уезжаю… Все это хорошее говорит о том, что я не увижу больше ничего этого, год, ровно год, выдержим ли мы? Алиса, приедешь ли потом или все это просто глупый курортный роман? — Не говори глупостей, хорошие моменты жизни созданы чтобы ими наслаждаться… Пошли, там лавочка, давай отдохнем. Я так нагло и уверенно не верила в то что он уезжает, до последнего это отрицала, но… Внутри что-то беспокоилось и гноилось. Мое сеРце. Уже стемнело, так поздно темнеет летом, и мы пришли с прогулки и стали готовить нехитрый ужин за те небольшие деньги, которые он выделил. Я сделала гречку с зажаркой, мастерски и быстро, чтобы просто перекусить и насытиться, пожарила несколько яиц и заварила чай. Ты так хвалил меня за кулинарные способности и хозяйственность, говорил, что только и мечтал о такой девушке… Мы сидели и пили чай, твои друзья где-то бродили, ночная Ялта это нечто, романтика просыпалась и в них, и я была рада вновь остаться с этим питерским мальчиком наедине. — Знаешь, это как коммуналка в Питере, и ты моя обворожительная жена, готовишь эту вкусную очаровательную еду, убираешь, заставляешь убирать за собой. Так не хочется все это терять, Алиса. — Я тебя не хочу терять, так страшно все это… Я прикрыла лицо руками, думая о том, как все развернется потом, это наша последняя ночь вместе. — Ты боишься, что я изменю? — спросил он как бы невзначай, отпивая чай из треснутой кружки. — Боюсь, что мы больше не встретимся, что не будет возможности и я не заработаю, чтобы переехать в Питер. Знаешь, как в Крыму тяжело заработать, когда ты никто? Сердце болело адски, горечь смешивалась вместе со слезами. — Заработаешь, я тебя знаю, ты сильная. Ты мне доверяешь? Столько времени раздельно. — Из всего на свете я боюсь лишь больше никогда тебя не увидеть. Ты мне не изменишь, я уверена. — Твой бывший встречался одновременно с тобой и с бывшей, ты рассталась с ним только месяца два как, не страшно, что я тоже подонок? — Не страшно, я же тебя люблю. Я потянулась, выпрашивая поцелуй, и взяв своё, потянула тебя наверх, на второй ярус нашего домишки. Это был невысокий чердак, где можно было стоять только на коленях, там был растянут огромный матрас и пару подушек, небольшое тонкое одеяло на двоих. Мы обнимались, лежали и болтали, уделяя внимание только друг другу. Для нас это было в последний раз за его короткий десятидневный отпуск, завтра будут сборы, его друзья и никакой возможности насладиться друг другом. Завтра только горечь реальности. Время стремительно летело к четырем утра, ярко-малиновый рассвет полз в окно и освещал маленький домишко романтично розовыми тонами. Ты спал, уснул так мгновенно, что я даже не уследила, устал… Брюнет мирно сопел, а я рассматривала его, как в последний раз, будто бы сердце чуяло все и заранее знало обо всем… Больно было, любить эти веснушки и знать, что ты будешь видеть это красивое создание лишь во сне, и подушечки твоих пальцев больше никогда не прикоснуться к этой фарфоровой коже, покрытой россыпью рыжих и коричневых звёзд. Утром, после скудного завтрака, я села на чердаке петь под гитару, волновалась адски. Твои друзья сидели внизу тихо-тихо как мышки, вслушиваясь в мои хрипло-звонкие ноты Земфиры, мелодичные струны старой гитары, покоцаной приключениями. Ну а ты сидел рядом со мной, и я так смущалась, но выплескивала всю свою энергию и боль в песне «жить в твоей голове». Эта песня стала гимном моей жизни на ближайшие пять лет. После мы шли на вокзал. Ты нарочно весело себя вел, но сжимал мою руку до хруста, а если пристально смотреть в эти янтарные глаза, можно увидеть вселенскую грусть в них. У меня в твоём наушнике играл сплин — «мы сидели и курили», сразу вспоминалась ночёвка в горах. Только мы с тобой и адский собачий холод, пять утра. У костра сидим и курим последнюю в городе сигарету оригинального Честерфилда. Тогда это была последняя сигарета ещё со времён, когда Мальборо не выкупили эту компанию и не испортили тяжёлый и насыщенный вкус сигарет. Это было в моем родном городе. Душевная музыка, Наутилус Помпилиус, Сплин, Земфира, много разной музыки звучало в наушнике, второй был у тебя, и ты словно плотной красной нитью нарочно привязывал песни к этим событиям. Ты уезжаешь. Мы стояли все вместе на обочине и ждали твой с друзьями автобус, который привезет вас в Краснодар. Какая-то неловкость засела в нас, прямо как тогда, когда ты только приехал, ты курил в сторонке свои лд зелёные, я составила тебе компанию в этом. Два одиноких любящих сердца стояли рядом и обнимались, так грустно и так больно, так тихо и безмолвно мы стояли у обочины, словно сироты в переходе… Автобус подъехал и питерское чудо с друзьями стали грузить свои вещи внутрь. Настало время прощаться. Я целовала тебя и шептала что-то ласковое, нарочно успокаивая, ведь мы оба дрожали как листья на ветру, мы цеплялись в одежду друг друга тонкими пальцами, пропитанными табаком. Мы шептали друг другу о любви. Мне казалось, что это сон, что я не останусь здесь одна, до конца отказывалась верить в происходящее. Но ты в последний раз меня поцеловал и зашёл в автобус. Лишь когда ты уехал, я прочувствовала бесконечную тоску, раздирающую мою грудь, испепеляющую мои ребра в порошок, всем телом, каждой ее частичкой. Слезы сами хлынули из глаз, и я лишь благодарила свою выдержку, что он их не видел, я мужественно держалась до последнего. Все мелькнуло мгновенно быстро: я болталась по Ялте до вечера, успокаиваясь, и тут вспомнила, что пора бы уезжать, иначе я останусь в городе без копейки. Вокзал в Симферополе работал до десяти, а у меня был риск не успеть доехать до него и пересесть на автобус до моего города. В кармане меньше сотки, но есть удостоверение на льготный проезд. В кассе мне сказали, что нет прямых автобусов, есть лишь через час, до Симферополя. И я поехала. Уже окончательно и бесповоротно стемнело, когда я подъезжала к этому огромному бетонному городу, и я не знала, как дальше, до дома сотня километров, не хватит денег ни на еду, ни на жилье, а в кармане лишь кнопочный телефон, на котором нет батарейки, чтобы позвонить кому-то. Сенсорный телефон разбил бывший при расставания, и приходилось довольствоваться тем, что есть. Сев на закрытом автовокзале, я стала паниковать, полиция просматривала на меня, и решение пришло быстро: я попросила какого-то доброго мужчину, хоть и огромного амбала, позвонить, и набрала наизусть выученный номер отца. Ох уж эта глупая юность… «Я знаю, мы говорили об этом, но я хочу покаяться напоследок и извиниться, дай мне шанс». Нет, так продолжаться не может. Он столько боли причинил мне, пора его вычеркнуть из моей жизни, раз и навсегда. Алкоголь не давал нужного расслабления, и я достала из закрома сигареты. Лд с зелёной кнопкой. Такие же, какие курил ты в то глупое беззаботное лето. Как наступила осень, и у тебя началась учеба, ты признался, что уже последние пару лет встречаешься с кем-то на расстоянии, ты сказал, что хочешь с ней завести семью, пускай и любишь меня, просто с ней удобней. Она в меру симпатичная и тиха, спокойная, будет отличной матерью, у неё отличное образование и тихий характер, и что ты всегда будешь меня любить, и что не хочешь меня бросать. Вы с ней уже виделись пару раз… Она просто более удобная для семьи. Ты встречался все время с ней, а я доверяла как девочка. Помню, как в последний раз курила лд зелёные на заднем дворе кафе, четыре с половиной года назад. Я работала там официанткой, смена по четырнадцать часов, весь день наполет на ногах, с одним выходным, лишь бы приехать к тебе в Питер на новый год. А потом осталась, чтобы не умереть с голоду. Деньги давались тяжело, тяжелей чем обычно, постоянные насмешки, никто не верил в меня, вставала рано, чтобы уехать на работу в город за сорок километров от моего. Тогда ты часто звонил или писал, создавая все новые и новые страницы для этого, звонил с чужих номеров. Извинялся, бросал ту самую девушку из Новосибирска, чтобы вернуть меня, звонил и просил прощения. И тогда, когда я сидела и курила эти странные лд зелёные, от запаха которых болела голова, ты в очередной раз позвонил. За последние пару дней было уже около девяноста пропущенных от тебя, мне надоело все это и я решила взять трубку. Ты молил о прощении, рыдал в трубку и, надрываясь, кричал мое имя, бесконечно повторял его. Сердце болело, но стоило быть жёстче, и я просто слушала по началу, ни произнося ни звука. Через какое-то время тебе надоело кричать в пустоту и ты сказал что для меня это был лишь курортный роман и секс, способ чтобы вытянуть как можно больше денег из него. Как всегда, манипуляции и способы зацепить тонкие струны души. Провокация сработала и ответ вышел сам по себе: «У меня не было ни копейки чтобы быть рядом с тобой, но мне не нужны были твои деньги. Я не поступила в университет из-за тебя, потому что нужно было идти работать ради того чтобы приехать к тебе на новый год! Я всю жизнь мечтала поступить в этот грёбаный КФУ, но отказалась от самой себя ради тебя! Я из бедной семьи, и родители не устраивают мне сладкую жизнь, и я столько старалась ради этого Питера! Я работала по четырнадцать часов сутки, шесть дней в неделю, не вижусь с семьёй, друзьями и толком даже с тобой не общалась чтобы заработать, а ты самый эгоистичный козел в мире…» Он замолчал, потом пытался что-то сказать, что не знал, что я жертвовала всем ради него, что для меня это было настолько важно, важнее чем жизнь, и тогда… Он плакал. Он сильно плакал, я лишь говорила мне больше не звонить и уйти из моей жизни навсегда. Этот чудесно красивый мальчик из Питера попросил дать ему последний шанс, чтобы он исправил все то что натворил, и что он любит меня как никогда и никого прежде. Перед тем как бросить трубку я лишь тихо и строго, едва-едва дрожащим голосом ответила на его мольбы: «Ты не достоин прощения». «Я не любил ее ни капли, я не смог полюбить никого после тебя. Мой брак это крах всей моей жизни, а потеря тебя — смерть сердца». Это просто издевательство, он, как и всегда прежде, просто заскучал и играет на моих чувствах — я уверена. Он профессиональный манипулятор и шантажист, ненависть к нему переплетается с адской сердечной мукой, называемой любовью, даже спустя долгие года. «Ты говорила больше не появляться в твоей жизни, но я недавно обследовался в частной клинике жены и… теперь я лысый, если ты вдруг найдешь это смешным… Третья стадия, мозг скоро умрет. Я просто хотел сказать, что сейчас, лёжа в операционной, перед, возможно, самой последней операцией в моей жизни, я жалею лишь о том, что так поступил с тобой, прости меня за все, Алиса».