***
В Районе Старых Поселенцев тоже падал снег, но ночи не было, и только начинало смеркаться. Тем не менее, улицы уже освещались фонарями и праздничными иллюминациями. Сэй застал Аобу лепящим снеговичков. Самый большой из них был ему чуть выше колена, второй поменьше, а третий получался совсем маленький. Аоба какое-то время держал последнего в руках, пронзительно глядя на него, но всё-таки поставил его между первыми. — Семья снеговиков? Аоба вздрогнул, неожиданно услышав вопрос, а когда заметил подле себя ровесника, боязливо загородил собой свои творения. — Прости, — смутился Сэй, — я не хотел тебя пугать... Аоба недоверчиво оглядел его с макушки до пят, однако не бросил ни слова. — Ты так старательно их делал, что мне не хотелось тебе мешать, но ты здесь совсем один... — Моя бабушка скоро вернётся, — быстро ответил Аоба, словно обороняясь. Только в его словах не было злости или угрозы. Не было и робости или страха. Будто он произнёс сухую заученную фразу, как теорему по геометрии. При этом он не смотрел Сэю в глаза. Вообще на него не смотрел. Голова Аобы была повёрнута в совсем другую сторону. — Это хорошо, — улыбнулся Сэй. Аоба полностью от него отвернулся и уткнулся в своих снеговичков, присев к ним на корточки. Сэй был расстроен. Прежде чем подойти к Аобе, его сердце билось так сильно, что он ощущал это и в отдалении от тела. Когда заговорил с ним, его трясло до стука зубов, но не от холода. А теперь он ощущал пустоту. Ту пустоту, которой он по сути был сейчас. — Вот за мной никто не вернётся, и поэтому я хотел поиграть с тобой, — тихо сказал Сэй, стараясь не выдавать своих эмоций. Аоба поднял голову, но не повернулся. — Если ты не хочешь, я уйду. — Не уходи, — остановил его Аоба. — Как тебя зовут? — Сэй. — А меня — Аоба. Он встал и повернулся, но глаз не поднимал. Будто к его взгляду был привязан груз, тянущий зрачки к снегу под ногами. И всё же, на его лице читалось усилие улыбнуться и посмотреть на нового друга. Только ему было слишком тяжело. — Аоба, я рад, что ты мне позволил остаться, — счастливо признался Сэй. — Спасибо тебе! — Не за что. Теперь Сэй присел на корточки перед семьёй снеговиков. — И всё равно мне интересно, почему ты решил сделать так. Аоба ответил, снова обращаюсь не к собеседнику, а к пространству: — Часто делают одного снеговика на всю площадку. Рядом с ним может стоять красивая нарядная ёлка, а вокруг гореть фонарики, но разве ему не будет одиноко праздновать? В этом году мне будет очень одиноко праздновать, вот я и подумал об этом. Пусть хотя бы им будет хорошо вместе. Снеговички действительно выглядели счастливыми. Они дружно стояли втроём, вскинув вверх руки-веточки, словно крича "ура!". — Я не верю, что ты совсем один, — возразил Сэй. — И ты говорил про свою бабушку. — Да, но ей тоже будет одиноко. Мы недавно наряжали ёлку, и нам совсем не было весело. Мы грустили из-за того, что рядом нет мамы и папы. Хоть и старались об этом не говорить. Сэй боялся спросить, что случалось с родителями Аобы, но благо он сам, помолчав, пояснил: — Они уехали и не могут вернуться. Я не знаю, где они и что с ними сейчас. Он грустно вздохнул и заправил под шапку выбившийся длинный локон. — Моим волосам холодно. Судя по сменившемуся тону, Аоба так хотел закрыть тему про родителей, но, поняв, что сказал нечто несусветное, смутившись, добавил: — Только никто не верит, что им может быть холодно. Все смеются и говорят, что я лгун и выдумщик. Ты мне тоже не веришь? — Верю. Моим волосам тоже бывает холодно, — серьёзно ответил Сэй. — И тебе больно, когда их подстригают? — Да. Аоба недоверчиво замерил взглядом торчащие концы его прядок. — Они у тебя не такие длинные. — Мне их часто подстригают. — И как ты даёшься? Сэй пожал плечами. — И ты можешь терпеть? На этот раз Сэю пришлось говорить на неприятные темы, но он собрался с духом и открыл рот. — Обычно мне дают обезболивающее. Ты тоже можешь терпеть, просто пока не пытался. Но лучше ходить с длинными волосами, как у тебя. — Длинные волосы носят только девчонки. Мне тоже приходится терпеть. — И тебе больно? — Да, и обезболивающие вряд ли помогут. Если только от ушибов. Но бабушка к ним обычно прикладывает что-то холодное. Аоба говорил об этом, конечно, безрадостно, однако без особой горечи — больше, обыденно. Будто он свыкся и уже не видит в этом что-то из ряда вон. А Сэю было грустно узнавать о таком. — Прости. — За что ты извиняешься? — За то, что не подумал, что у тебя тоже есть трудности. Аоба покачал головой. — Ничего страшного, ты не мог о них знать. Разговор зашёл в тупик из-за невесёлых тем. Но других на данный момент не было. — А почему за тобой никто не вернётся? — задал вопрос Аоба после очередной неловкой паузы. — Что? — переспросил Сэй, немного удивившись. — Я сказал, что за мной вернётся бабушка, а ты сказал, что за тобой — никто. Это правда? — А, ну... — У тебя нет семьи? За Сэем действительно сейчас никто не мог прийти, однако он сам недоумевал, почему тогда так ответил. И теперь... Всерьёз призадумался. — У меня есть те, кто обо мне заботится, но семьи скорее нет. Для него самого собственные слова были откровением. — Странно, семья — это те, кто заботится. Аобу это тоже озадачило, но он не стал спорить с Сэем. По правде, ему было просто холодно продолжать стоять на одном месте и спорить. — Ты хочешь на горку? Внезапное такое предложение Аобы приободрило Сэя, и он широко улыбнулся. Только Аоба вряд ли заметил его улыбку, продолжая смотреть то вниз, то в сторону. — Конечно! — У тебя есть ледянка? — Ой, нет... — осёкся Сэй, но тут подумал, мог бы быстро "наколдовать" себе ледянку, и хотел сказать, что сейчас её "принесёт", как Аоба опередил его. — Всё в порядке, я поделюсь своей. Идя на горку, Аоба поведал Сэю, что это в принципе хорошо, что они туда направляются, потому что его бабушка сказала ему находиться только там, с другими детьми и их родителями. Аоба не любил постоянный шум и кучи народу, и потому ослушался её, уйдя на другой двор лепить снеговиков в одиночестве. Но, чтобы она не ругалась, хорошо хотя бы к её возвращению быть на горке. — И с тобой кататься мне будет интереснее. Мы уже знакомы, и ты не похож на задиру. А если к нам кто-то пристанет, вдвоём легче дать сдачи! — Я надеюсь, до такого не дойдёт, — усмехнулся Сэй. — Я тоже, но надо быть готовыми ко всему! Доселе робкий Аоба сейчас и впрямь выглядел так, будто готов ко всему, и Сэя это не могло не радовать. Когда они пришли на горку, на них не обратили внимания ни дети, ни взрослые, никто не подходил и не задавал вопросов. Аоба и Сэй стали кататься по очереди на одной ледянке, заняв не самую крутую и накатанную "трассу" сбоку от основного скопления детворы, образующей то толчею, то очередь. Они были слишком увлечены катанием с горки и своими разборками, чтобы даже смотреть на пару таких же играющих детей, пусть и играющих отдельно от остальных. Однако так продолжалось недолго. — Эй, ты привидений, что ль, катаешь? — Ещё ледянку поднимает за ними. Лучше бы сам скатывался, а не спускался пешком. — Какие-то слабые призраки. — Хотел бы я увидеть, как они сами ледянку поднимают. Попроси их ради нас, а? — Это же Аоба, он со своей шизой играет, никакой паранормальщины. — Ледянка — друг человека! Нестройные голоса вперемешку со смехом и свистом доносились сверху, пока Аоба шёл с ледянкой, на которой скатился не он, а Сэй. Это был уже который раз, но Аоба почему-то не придавал этому значения. Хотя всегда с ледянкой наверх должен возвращаться тот, кто на ней спустился. Аоба же без всяких вопросов подбирал ледянку за Сэем, и только сейчас осознал, что что-то не так. Оказавшись на вершине перед своим новым приятелем, он быстро дотронулся до него и понял, что действительно всё это время катал пустую ледянку — его рука прошла сквозь Сэя, не ощущая никаких преград. Аоба отпрянул, испуганного ахнув, его чистое личико страшно перекосило ни то от ужаса, ни то злости, и он побежал прочь. Сэй ринулся за ним. Аоба вернулся к снеговичкам, а Сэй был уже впереди. Будто он телепортировался. Или не "будто". — Уходи! — закричал на него Аоба. — Уходи! Уходи! Исчезни! Эти слова были похожи на летящие ножи, и Сэй не мог увернуться или укрыться от них. Он не знал, что делать. Ему было больно, и он в отчаянии искал оправдания, надеялся возразить хоть чем-то. — Я, правда, не могу тебе всё это объяснить, но это не важно. Я был рад тебя встретить. А ты? Разве мы не понимаем друг друга? Разве нам не может быть весело вместе? Аоба, поджав губы, резко замотал головой. — У меня были воображаемые друзья, когда у меня не было родителей. Теперь у меня снова нет мамы с папой, и всё возвращается! Я не хочу! Мне не нужен воображаемый друг. Я сам тебя придумал, потому что со мной никто не хочет дружить. Потому что я похож на девчонку и потому что я трус. Я не смотрю людям в глаза, я не могу запомнить лица. Я не могу ничего решить быстро, я слабый, я реву чуть что, даже сейчас... Его глаза и вправду в считанные секунды наполнились слезами. Он героически держал их за ресницами, пока не прижал к одному глазу варежку, запылённую снегом. — И... И я... Го-вор-рю... Это... Всё... Те... Тебе... По... Тому... Что... — слова рождались рвано, мучительно, с натугой, слоги спотыкались об икоту и всхлипы, Аоба задыхался, глотая слёзы и выливая их наружу, а затем сделал глубокий судорожный вдох и попытался произнести как можно ровнее: — ...Те-бя не су-ще-ствует! Он закрыл лицо обеими руками в варежках и болезненно рыдал, борясь с собой. И тут он почувствовал, как кто-то дотронулся до выбившихся из-под одежды волос. Аоба притих. Но это касание было таким слабым, что ему могло и показаться. — Я, может, тебе не друг, но я твоя семья. Я хочу быть твоей семьёй. Я сделаю так, что твои мама и папа вернутся — обещаю, это случится не позже января. И ты больше не будешь плакать из-за воображаемых друзей. У тебя будут только настоящие. Сказав это, Сэй повернулся спиной и ушёл. Снег скрипел под его ногами, но на нём не оставалось следов.***
Аоба с бабушкой все новогодние праздники отмечали вдвоём, стараясь отвлечься забавами и хлопотами от неполноты семейного состава и чувства брошенности, к которому они с трудом могли привыкнуть. Но уже, когда казалось, что время рождественских и новогодних чудес ушло, и все стали возвращаться из праздничного настроения в обычную рутину, Аоба смог дождаться чуда, обещанного загадочным мальчиком Сэем — посреди января мама с папой действительно вернулись домой. Они не предупредили об этом заранее никаким письмом, и признались даже, что сами были удивлены. Получив уведомление о том, что могут возвращаться на родной остров в любое время, они не стали это время откладывать, и сели на самолёт при первой же возможности. Они не были дома несколько месяцев и думали, что не вернутся никогда, а потому скучали не меньше, чем Аоба с бабушкой. Аоба снова плакал, ему снова было стыдно, что он такой страшный плакса, но родители не упрекали его за это, обнимали его и сами плакали, а Аоба смотрел на их лица так, как всю свою жизнь не мог смотреть ни на чьи другие. И в тот момент он смотрел на них особенно внимательно, всё ещё не веря, что видит их не в последний раз. Дом продолжал сохранять атмосферу праздника, с которой ни Аоба, ни бабушка не хотели расставаться — всюду пестрили украшения, а в воздухе витал тонкий аромат воска и пряностей. Вся эта атрибутика своей вычурностью и немалым количеством должна была как-то компенсировать отсутствие внезапно прибывших домочадцев. Теперь же она подходила к началу нового праздника. Папа обрадовался, увидев наряженную ёлку, и повесил на одну из её ветвей белую игрушку-ангелочка. — Всегда считал фигурку ангела одним из самых важных украшений. Везде, где есть ангел, исполняются самые светлые и заветные мечты. Аоба подошёл к висящей игрушке. Внимательно разглядывая её, он мысленно загадал: "Хочу, чтобы у Сэя тоже была настоящая семья". Тем временем, из комнаты Сэя уже убрали ёлку и, раскладывая по коробкам игрушки, не досчитались одного ангелочка, но никто не придал этому никакого значения.