Течение

Каждый человек хотя бы раз в жизни думал о том, чтобы кого-то убить. Не обязательно воспринимать эту мысль всерьёз — к некоторым она приходит совершенно спонтанно, и они тут же отбрасывают её в сторону. Отмахиваются. Как от мешающей мошки. Уилл об этом знает не понаслышке. И работает именно с теми случаями, когда простая мысль в какой-то момент материализуется, превращается в манию, идею, ожидающую своего часа на полке сознания до востребования. Работал, поправляет он себя, делая большой глоток кофе из кружки. Он работал с такими случаями раньше, а теперь разве что улавливает иногда жалкие отголоски схожего желания у случайных прохожих. Это если не считать те моменты, когда кто-то из этих безликих незнакомцев привлекает внимание Ганнибала своей невежественностью. От того желание убийства иногда исходит крайне мощное, хотя после некоторых часов, проведённых за размышлениями, Уилл приходит к выводу, что это даже больше не эмпатия в действии как таковая. Просто он знает Ганнибала слишком хорошо, чтобы точно рассчитать момент, когда тот поставит галочку «потенциальная жертва» напротив имени человека, попросит у того визитку и сухо улыбнётся. [иногда Уилла бросает в дрожь от этой улыбки] Он сглатывает ком в горле и переводит взгляд на Ганнибала, с изяществом настоящего мастера возящегося с приготовлением завтрака. Визитка, небрежно оставленная на столе, содержит название какого-то ателье. Уилл не уверен, что хочет знать, кому именно принадлежит мясо и какую его часть Ганнибал собирается подать к столу. Его немного мутит. — Куда унесло тебя течение? — будничным тоном спрашивает тот, даже не оборачиваясь. Уилл делает ещё глоток, прежде чем ответить. — Откажись я исчезнуть с тобой тогда или посчитай ты, что я тебя предал, ты бы убил Эбигейл? — задаёт он прямо вопрос, который преследует его уже на протяжении некоторого времени. Цепкий взгляд замечает, как буквально на секунду Ганнибал замирает, мышцы спины едва заметно напрягаются, а затем он продолжает готовку как ни в чём не бывало. — Почему ты спрашиваешь? Уилл тщательно взвешивает свои слова. — Мне… любопытно. Да, пожалуй, это самое верное определение. Кухня погружается в умиротворённую тишину, что нарушает лишь потрескивание омлета на сковороде. В какой-то момент ему кажется, Ганнибал вовсе не собирается отвечать. — Да. Короткое и полное уверенности. Уилл прикидывает, что Ганнибал сделал бы это, не задумываясь, пусть убийство Эбигейл принесло бы ему боль не меньшую. Потому что так было бы правильно. Потому что он без сомнений готов пожертвовать необходимыми фигурами, чтобы урвать победу. Уилл очень чётко представляет Эбигейл — ту самую Эбигейл, что сейчас беззаботно спит в собственной спальне, ощущая себя в полной [насколько это вообще возможно в такой компании] безопасности — и хирургически точную рану на шее. В том же месте, где её когда-то оставил Гаррет Джейкоб Хоббс. Ганнибал счёл бы это символичным. Он представляет, как порез заставляет кожу разойтись в стороны, как сердце, само того не подозревая, выталкивает кровь наружу, а Эбигейл дрожит в конвульсиях, потому что больше не может сделать вдох. И кожа становится слишком бледной в сравнении с цветом её крови, пока та заливает собой одежду. В какой-то момент её становится так много, что Уиллу кажется, она сейчас прольётся на пол. Потому что она везде, весь стол уже залит, а вскоре Уилл и вовсе в ней утонет, как тонул когда-то в своих кошмарах. — Ты бы возненавидел меня за это? Уилл наконец моргает, и образ окровавленной Эбигейл скрывается где-то за пеленой век, обещая когда-нибудь вернуться. Он задумчиво облизывает губы, глядя в одну точку. Её смерть нанесла бы по нему огромный удар, эту тему даже обдумывать не стоит. Ганнибал умело подёргал за нужные ниточки, чтобы привязать их друг к другу в каком-то искажённом, ему лишь одному понятном определении слова «семья». Вопрос в том, было бы этого достаточно, чтобы искренне его возненавидеть за подобного рода предательство? Ответ приходит гораздо проще, чем Уилл изначально мог бы предложить. Быстрее, чем он того бы хотел. И это определённо не совсем то, что он желал бы услышать от себя самого. — Нет. Слово слетает с губ, и Уилл с долей удивления осознаёт, что почти ничего не испытывает по этому поводу. Его едва ли грызёт совесть. Её, вероятнее всего, и вовсе давно уже усыпили, как болезненную собаку, и теперь ему приходится мириться с тем, что осталось. Он не расстраивается и не злится, грудную клетку обволакивает густой туман какого-то равнодушия, будто Уилл заранее знал ответ. Он действительно знал. Потому что, несмотря на всю абсурдность их сожительства, оба — и Уилл, и Эбигейл — в полной мере осознают, с кем связались. Они знают, на что способен Ганнибал, и знают, чем это для них может кончиться, и тем не менее выбирают его сторону. Становятся соучастниками, и для этого даже не нужно марать в крови руки. Достаточно просто знать. Знать и ничего не делать. И это, Уилл, называется соучастием, говорит в его голове внутренний голос, подозрительно схожий с голосом Ганнибала. Уилл задаётся вопросом, когда он в последний раз слышал свой собственный. Ответ очевидно не приходит. — Ты бы возненавидел себя за это? — интересуется он взамен. Ответный удар. Ганнибалу хватает нескольких секунд на размышления, чтобы выдать такое же равнодушное: — Нет, я так не думаю. Уилл чувствует, как губы кривит ухмылка, а из груди вырывается нервный смешок. Ну, разумеется. — Ты бы обвинил в этом меня, — не спрашивает — констатирует. — Посчитал бы это ценой моего предательства. Необходимая жертва, без принесения которой нет движения вперёд. — И тем не менее, что бы эта жертва для нас значила? Мне кажется, мы с тобой давно уже переступили ту грань, наличие которой делает ненависть по отношению друг к другу возможной. — Она вообще когда-либо существовала, эта грань? Думаешь, в какой-то отрезок времени мы могли искренне возненавидеть друг друга? Вопрос, кажется, неожиданно заинтересовывает Ганнибала. Тот отвлекается от сервировки, склоняет голову набок, будто прислушивается к какому-то ему только слышимому шёпоту. В этот момент, не дав ему ответить, в кухне появляется Эбигейл, что на ходу желает всем доброго утра и сразу же вклинивается в процесс подготовки к завтраку. На какой-то момент Уиллу кажется, Ганнибал её буквально натренировал, настолько её действия выглядят привычными и натуральными, но он быстро отбрасывает глупую мысль. Есть вещи, о которых лучше не думать вовсе. Ради своего же блага. — О чём болтаете? — О твоём убийстве, — отвечает Ганнибал совершенно спокойно. Несколько ошеломлённая Эбигейл приподнимает брови, из её груди вырывается подобие смешка. — Надеюсь, в качестве темы для очередной вашей излюбленной философской дискуссии, а не потому, что я пропустила пары в прошлую пятницу? Уилл недовольно морщится. — Ты пропустила пары в прошлую пятницу? Она неопределённо ведёт плечом, а вот Ганнибал вовсе не выглядит удивлённым. [и о чём ещё он не знает?] Рука устало взъерошивает волосы, пока Уилл пытается переварить новую информацию. Сделав, последний глоток, он подрывается со стула; кружка опускается на привычное место у раковины. — Ладно, мне ещё нужно пораньше в деканат заскочить, так что увидимся вечером. — А как же завтрак? — Эбигейл подставляет щёку под прощальный поцелуй и слегка пихает его локтем в рёбра. — Съем его на обед. С тяжёлым вздохом Ганнибал останавливается напротив него, и Уилл понимает, что тот прилагает неимоверные усилия, чтобы не пойти и не перерезать его начальнику горло к чёртовой матери вот прямо сейчас. Потому что даже Ганнибалу приходится идти на компромиссы. Так работают отношения внутри семьи, какой бы странной она ни была. — Ты ведь понимаешь, что, если он продолжит вызывать тебя в такую рань, нам придётся серьёзно обсудить вопрос о смене администрации университета? Уилл невольно прочищает горло. — Я поговорю с ним. Обещаю. — Сегодня же. С не менее тяжёлым вздохом он целует Ганнибала, а затем улыбается, и улыбка эта выходит привычно ломанной. На какой-то миг образ окровавленной Эбигейл снова появляется в поле зрения. Она машет ему рукой на прощание, другой ладонью прикрывая рану на горле, но кровь всё равно продолжает сочиться вниз. Заливает собой её пальцы, грудную клетку, одежду и пол. И Уилл думает, убей Ганнибал Эбигейл, кому-то пришлось бы серьёзно повозиться с уборкой. Эта мысль настолько безэмоциональная и повседневная, что ему хочется разочарованно покачать головой. И ещё верить, что это лишь потому, что он знает — убивать Эбигейл не собирается ни один из них.