every second of mine is all yours

Иногда Гу Юнь задается вопросом, что бы было, останься он в столице после смерти императора Юань Хэ. Это совершенно невообразимая мысль, — потому что такого никогда бы не произошло, — но он ни на секунду не может перестать об этом думать. Каким бы тогда был Чан Гэн? Он знал, что основа, заложенная в императоре Тай Ши, появилась именно в эти несколько лет. Со временем он понял, что все старания Чан Гэна, позволившие ему стать мудрым и всезнающим Янь-ваном, были для него. Еще будучи ребенком Чан Гэн ясно дал понять, что не имеет никаких намерений занять трон, и все же он справился с многочисленными трудностями только для того, чтобы защитить его. В каком-то смысле это даже смешно. Великий маршал, Гу Юнь, нуждается в защите какого-то мальчишки? Но, в таком случае, разве не этот мальчишка смог полностью изменить Великую Лян? Разве не этот мальчишка учился делать для него абсолютно все? Учился сгорать ради него заживо? Ему потребовалось несколько лет, чтобы признать это — но как он вообще мог поверить, что все, начиная от уважаемого Янь-вана до возлюбленного Великого императора Тай Ши было для него? Это просто бред. Что же он такого сделал, чтобы заслужить такую верность, обожание и уважение? Как он может поверить, что Чан Гэн научился буквально глотать солнце, просто чтобы знать, что Гу Юнь больше не обожжется? И все же… как он может противиться фактам? Он знает, как просто Чан Гэну было поддаться Кости Нечистоты. Знает, какие ужасы она могла принести. И иногда он жалеет, что его не было рядом, когда маленького мальчика, чьими единственными утешениями были лишь кусок железа и сила воли, мучили кошмары. Но Гу Юнь рад, что Чан Гэн стал именно таким, какой он есть, потому что он не смог бы представить мир, в котором не было его. Не часто в глазах Гу Юня Чан Гэн был кем-то меньшим, чем прославленным Янь-ваном — возлюбленным императором Тай Ши. Но иногда, когда Чан Гэн смотрит на него с плохо скрываемой любовью в глазах, он видит лишь мужчину, которому принадлежит его сердце. Его взгляд скользнул к Чан Гэну. Несмотря на необходимую пышность приготовления ко сну императора Великой Лян, Чан Гэн, любящий распускать прислугу и заботиться о Гу Юне до самого рассвета, все равно сидел, уткнувшись в свитки. — О чем ты так усердно думаешь? — спросил Чан Гэн с другого конца помещения. Его освещала единственная лампа в их комнате. Свет мягко очерчивал его фигуру, делая больше похожим на прекрасного молодого любовника, чем на Великого императора Тай Ши, и Гу Юнь порадовался, что только ему дозволено видеть его в подобном виде. — О тебе, — ответил Гу Юнь. Его Чан Гэн взглянул на него, хохотнув. Он отложил свиток и погасил свет, подошел к нему. — И что же? Гу Юнь ответил ему улыбкой, протянув руку. Теплые пальцы обхватили ладонь, и Гу Юнь потянул своего императора на место напротив. — Сюда, — сказал он нежно. — Цзыси… — Чан Гэн присел на краешек кровати, чуть наклонившись вперед, привычно желая быть ближе. Гу Юнь фыркает и смеется, обхватывая его щеки ладонями. Аккуратно целует в губы. — Подожди, — сказал, отстраняясь и вставая с кровати. — Куда ты? Что- — Я никуда не ухожу, — спокойно отвечает, подходя к комоду и захватывая ленты и расчески. У Чан Гэна есть одна с более широкими зубцами и еще одна с более узкими. Затем он берет подушку и направляется обратно. — Садись, — сказал Гу Юнь, присаживаясь рядом и располагая подушку на полу перед собой. Чан Гэн посмотрел на расчески в его руках и улыбнулся, легко пристраиваясь на полу. Он кладет инструменты на кровать рядом с собой и опускает руки на плечи Чан Гэна. Он разминает их уверенными движениями, надавливает на акупунктурные точки, что, по словам врачей, поможет снять напряжение. Плечи Чан Гэна напряжены, но они постепенно расслабляются, стоит Гу Юню продолжить. Его руки, твердые и сильные, перемещаются от плеч к шее, попеременно используя кончики пальцев и тыльную сторону костяшек, массируя скованную плоть. Мышцы под пальцами начали медленно расслабляться, и Гу Юнь слегка улыбнулся. Затем он остановился, достигнув волос, освободил их от короны и замер, наблюдая, как непослушные кудряшки рассыпаются темной мягкой занавесью. Он остановил пальцы на затылке, мелкими движениями разминая основание черепа, и, следуя известными только одному ему маршрутами, переместился к вискам. Бережно обхватил императорскую голову двумя руками, наклонив ее. Чан Гэн охотно подался назад, и Гу Юнь поцеловал его в лоб. На лице расслабленного Чан Гэна расцвела улыбка, что заставило Гу Юня поцеловать его еще раз. Гу Юнь выпрямляет голову, наконец, беря в руки кропотливо вырезанный гребешок с крупными зубчиками, и начинает бережно расчесывать волосы своего возлюбленного. Они густые и сильно вьющиеся, но такие невыносимо мягкие. Он начал снизу, аккуратно распутывая несколько узелков здесь и там, постепенно поднимаясь выше. Его движения выверенные и плавные — явно работа человека, который наслаждается подобными мелочами. Это далеко не первый раз, когда он расчесывает Чан Гэну волосы, но это до сих пор приносит удовольствие им обоим. Достигнув корней волос, он несколько раз проводит по ним гребешком, прежде чем заменить его на расческу с зубчиками, расположенными ýже. Он начинает сначала: с самого низа, медленно продвигаясь выше. Время вязнет, словно патока; комната тиха, слышны лишь только их дыхание и осторожные касания расчески, проходящей сквозь кудряшки Чан Гэна. В этих тихих моментах есть своя безмятежная красота, от которой Гу Юнь никогда не откажется. Краешком сознания он смутно понимает, что, если время навсегда застынет прямо сейчас, он будет только рад. Эта мысль наполнила его легкие, выплескиваясь в кровь и пробиваясь наружу — словно его тело не могло выдержать подобной эмоции. Он не мог не наклониться и снова поцеловать Чан Гэна. Что бы он сделал для него? Что он мог бы ему отдать? Абсолютно все. Что угодно. Он сцеловывает эти клятвы с губ Чан Гэна каждое утро, повторяя их с каждым поцелуем, ложащимся на обнаженную кожу, и все еще гадает, есть ли способ каким-то образом пообещать ему все. Иногда он задается вопросом, сможет ли бездонный океан любви Чан Гэна поглотить его однажды, но в такие моменты, как сейчас, Гу Юнь понимает, что пробыл столько времени под водой, что уже не помнит, как дышать. Единственная мысль о том, что он снова сможет сделать вдох, вызывает в нем паническую дрожь. Гу Юнь разделяет гладкие волосы на три части, начиная ловко переплетать их между собой. Лентой подвязывает получившуюся косу, наконец закачивая подготавливать возлюбленного ко сну. С недавнего времени это стало их привычкой, так как утром заплетание волос требовало намного больше времени, чем нужно. Чан Гэн начал укладывать их перед сном, чтобы они не путались во сне, а наутро не мешались. Гу Юнь наклоняется и целует Чан Гэна в макушку. — Пойдем, — говорит он мягко, протягивая руку. Чан Гэн принимает ее, поднимая себя с ее помощью, берет гребешки и откладывает их на прикроватную тумбу. Гу Юнь смотрит, как Чан Гэн заползает на кровать, а после протягивает к нему руки. — Цзыси, — зовет он. Да кто Гу Юнь такой, чтобы отказываться? Он тоже залезает на кровать, устраиваясь в объятиях Чан Гэна. Спрятав голову у него под подбородком, он взял его за руку, очерчивая на коже невидимые дорожки. Его руки никогда не были мягкими, — даже в Яньхуэй — но недавно Гу Юнь стал замечать небольшие шишечки и мозоли, возникшие из-за долгих часов письма. Поднеся руку к своим губам, он оставил мягкие, как перышко, поцелуи на каждом драгоценном пальце. За этим последовал короткий звук, а затем рука аккуратно вырвалась из хватки, но только чтобы накрыть ладонью щеку, приподнимая его голову и запечатлевая поцелуй на губах. Гу Юнь отвечает ему, позволяя своему Чан Гэну целовать его столько, сколько душа пожелает. Чан Гэн отодвигается, но только для того, чтобы сделать это еще раз. И еще раз. И еще. Гу Юнь улыбается своему прилипчивому императору, сдвигаясь вперед, чтобы вновь поцеловать его. — Спокойной ночи, Цзыси, — шепчет Чан Гэн в его губы. Гу Юнь проглатывает слова и отвечает спустя несколько мгновений, как только он снова устраивается удобнее, зарывшись носом в шею напротив. — Спокойной ночи, моя любовь.