deviation

грязно. до отвратительного грязно. багровая жидкость противной пленкой стягивает кожу, металлический запах без труда проникает даже через маску. цель на ближайшие пятнадцать минут — дойти до машины и извести все запасы влажных салфеток. потом уже подтянутся остальные, на ком осталась “уборка”, они доберутся до штаба, и можно будет залечь в ванную, часа так на два. на сорок пять минут дольше обычного, но сегодня можно. поток мечтаний прерывается столкновением с кем-то. — блять! смотри куда прешь! этот кто-то оказался не в пример смел для человека, находящегося в таком месте и в такое время. он отступает назад. голубые волны до забавного невинно подпрыгивают, и в кая впивается пара злых воспаленных глаз. впрочем, гнев быстро сменяется недоумением. — это че, флэшмоб какой-то? — незнакомец заговаривает после пары мгновений ступора и показательно машет рукой около собственного лица. потом, кажется, до него доходит ситуация целиком, когда взгляд падает на бомбер, покрытый бурыми пятнами, — ахуеть, сорок девятый, ты как из фонда сбежал? кай усмехается. защитные реакции у людей не блещут разнообразием, но за некоторыми конкретными индивидами бывает забавно наблюдать. — ты чё, убил кого-то? в жизни не поверю, что вся эта кровь твоя. — а если и убил, — он издевательски склоняет голову. всяко веселее, чем выслушивать сбивчивые мольбы о пощаде или натыкаться на стену полной отрешённости, — то что? понятное дело что. пистолет в кармане, все ещё заряжен. парень не выглядят спортивно, хотя это не так уж и важно. с такого расстояния от пули сложно будет убежать даже профессиональному спортсмену, а петлять и сбивать прицел в узком переулке не выйдет точно. разве что ты не помойная крыса. отточенный жест, недолгий звон в ушах. свидетель это плохо, но раз так случилось, то пускай уж он лучше будет мертвым свидетелем. парень резко выдыхает, хмурится и отводит взгляд куда-то в сторону, будто и правда размышляя над ответом. а потом. а потом. а потом он улыбается. и таких улыбок кай не видел очень давно. психов в силу профессии он встречал немало, и улыбались они один-в-один так же, но их лица были уродливы, сплошь в морщинах и какой-то грязи. эти и только эти улыбки можно было представить на них. на сорокалетних извращенцах и маньяках, по которым псих лечебница плачет. на юном, красивом, невинном лице она смотрелась настолько неправильно, настолько пугающе, что кай оторопел. юноша вынимает руки из карманов черной толстовки и расставляет их в стороны. надменно и победоносно вздергивает подбородок. — а может, тогда, меня тоже убьешь? и это надо было сделать с самого начала. не терять время, не рисковать, не попадаться. — так вот какая сейчас молодежь пошла, — в голосе кая больше нет насмешки, только холодная сталь. — ой, вот только не надо ровнять, — парень, и по началу говоривший не очень тихо, сейчас и вовсе чуть не кричал, — молодежь, о которой ты говоришь, царапают запястья и корчат из себя вселенских страдальцев. я — беру от жизни все. нет, ты только, — он срывается на смех, хриплый и такой же истеричный, как и предшествующие слова, — ты только подумай! подумай и скажи, когда ещё у меня появится шанс быть застреленным каким-то, прости господи, недоделанным чумным доктором? и он продолжает смеяться. — действительно. шанс на миллион, — кай душит желание дать неразумному ребенку по голове и вместо этого всё-таки приставляет к ней пистолет. но он не унимается и тогда. и что-то тут не так. наравне с остальными, кай так же часто видел безумцев, которые сами бросались на дуло. один из механизмов защиты: "помирать так с песней". но. но. — босс! — сзади слышится знакомый голос и такой же знакомый звук снятия оружия с предохранителя. красные глаза теперь сфокусированны где-то за его плечом. он медлит. он колеблется. он не понимает. — аа, — тянет парень искренне изумлённо, — так у вас и правда флэшмоб. в честь чего? чтобы ученые америки наконец взялись за бубонную чуму? — замолчи! — господи, куроно как всегда очарователен в своем рвении защищать босса, даже если защита ему совершенно не требуется. — довольно, — командует кай будничным голосом, — поехали. и так тут слишком задержались. и убирает пистолет от чужого лба. проходит вперёд и оборачивается. недоумение хари и шина можно различить даже через маски. — какие-то проблемы? — но босс.. — не припомню, чтобы у тебя раньше были проблемы с исполнением приказов. они переглядываются между собой. потом смотрят на непонятного парня и синхронно сходят с места, подтягиваясь за главой. за всей этой сценой парень наблюдал с нескрываемым интересом. и когда три фигуры почти дошли до конца кирпичной стены.. — эй! чумка! тебя звать то как?! кай замирает. оборачивается на источник звука и бегло осматривает еще раз, издалека. худощавое телосложение, ссутулость и черная толстовка — так себе ориентиры. но вот синие волосы ниже плеч и красные глаза — это хорошая наводка. да и в лицо он его вроде запомнил. удовлетворённо кивнув собственным мыслям, кай всё-таки выходит из злополучного переулка. === это смешно в первый раз, когда на телефон поступает множество звонков с неизвестных номеров. это раздражает во второй раз, когда из навороченной машины, припаркованной прямо перед воротами школы, выходит мужчина в белой толстовке и втирает шимуре что-то про везение, про шансы и про “непонимание собственной удачи”. это пугает в третий раз, когда неприметное авто со снятыми номерами подъезжает аккурат к их дому, и все тот же человек предъявляет более весомый аргумент в виде дула пистолета, направленного на окно ханы. приходится сесть в машину. после этого на повтор ставится только первая часть. что бы ты не делал, с кем бы не говрил. телефонный звонок — бросай все и едь. куда? а это как повезет. лишь одна переменная остаётся неизменной. там всегда есть он. по первости тенко, конечно, закатывает истерики. не такие громкие. он может громче. может, но не хочет. а через неделю впервые звонит сам. === — твоё поведение нестандартно. — не говори так, будто не доволен. — и в мыслях не было. но мне интересны люди с девиа.. шимура, если куришь, то кури хотя бы в окно. тенко пожимает плечами, встает и направляется на балкон, не утруждая себя хотя бы тем, чтобы надеть штаны. — продолжай. что там с моими девиациями? кай выпрямляется в постели, разминая затекшую шею. — ты говоришь, что не хочешь умирать, но при этом не упускаешь шанс подставиться под пулю, или, — он хмурится, наблюдая за шимурой, на половину свесившимся с балкона, — или навернуться на асфальт с седьмого этажа. будь так добр, прекрати демонстрировать проезжим машинам своё нагое тело. тенко лениво оборачивается и закатывает глаза. но всё-таки возвращается в комнату, предварительно затушив сигарету о внешнюю часть стены. — я падок на адреналин. и не вижу в этом никакой проблемы. в конце концов, иначе я бы давно пошел в полицию и накатал заяву за преследование. — и лежал бы с пробитым черепом на дне токийского залива. — уу, целый залив под меня выделишь? польщен. и, прежде чем ему отвечают что-то вразумительное, шимура, довольно улыбаясь, снова устраивается на чужих бёдрах. === — я не хочу этого. фраза, произнесенная так внезапно и так необъяснимо холодно, заставляет кая выпрямиться и с удивлением посмотреть на шимуру. — ты это о чем? он сидит на кухонном гарнитуре, сложив тощие ноги в позе лотоса и держа на весу чашку с давно остывшим кофе. рассветное солнце путается в синих завитках и ложится янтарными полосами на бедную кожу, только сильнее подчеркивая болезненность и худобу тенко. впалые щеки, острые скулы. явно выделяющийся кадык, острые ключицы и плечи не видно — они скрыты бинтами. сухие локти, выпирающие ребра, содраные колени. — обо всем этом, — он лениво сползает со столешницы, так и не выпуская кружку. идет, будто слегка пьяный, покачиваясь. опирается на стол, за которым кай сидит и встает к мужчине полубоком. и все еще смотрит куда-то за горизонт, — с тобой классно. ты умный, начитанный, не питаешь иллюзий к этому миру, — голос у шимуры все еще хрипит после вчерашнего (сегодняшнего?), — и это круто. поболтать, пообмениваться слюнями, потрахаться. честно. но, — он всё-таки ставит чашку и делает какой-то неопределенный жест рукой, — но в последнее время это все.. выходит за рамки. сначала ты тащишь меня в ресторан. потом говоришь.. нет, — он болезненно усмехается, — говоришь ты своим подчиненным. меня ты просишь. просишь остаться на ночь. и в довершение всего, — тенко призрительно кривится и чешет забинтованную шею, — берешься меня обрабатывать и бинтовать. — мне нужно было оставить тебя чесаться и истекать кровью дальше? — кай понимает к чему это идет. и ему от этого плохо. сорванные планы гораздо хуже отражаются на самолюбии людей подобных ему. — не надо! — взывает шимура и всё-таки обрушивается на свободный стул. поджимает ноги и запрокидывает голову, — не смей стороить из себя идиота! тебе не идет. в образовавшейся тишине слышно, как тенко скребет запястья. — это начинает слишком походить на отношения, — он почти шепчет. садится ровно. смотрит на кая остервенело и дико, — романтические. а мне этого не надо. кай выдыхает через плотно сжатые зубы и хмурится. — ты еще не пришел в себя. иди поспи, а потом все обсудим. — ой ли? а ещё что мне сделать? — тенко заламывает бровь, — с каких пор я тут на правах безвольной куклы? — шимура.. — да с самых первых, только напрямую тебе этого никто не скажет. — звони своему куроно. я хочу домой. — ты никуда не поедешь, — взгляд у кая злой и раздраженный. под таким легче всего прятать страх. привычнее. — будешь меня тут силой держать?! — тенко вскакивает, и деревянный стул отлетает к стене, — мне казалось, мы прошли эту фазу уже пару месяцев как. — хотя бы пока ты не приедешь в себя! — кай встает следом, зло ударяя по столу, от чего кружка, стоящая на самом краю падает, разлетаясь белыми осколками, — черт.. — пыл мнгновенно остывает, — стой спокойно. я сейчас уберу. к моменту, когда кай возвращается, неся не только веник, но и пару тапок с твёрдой подошвой, шимура сидит на коленях и собирает осколки, сжимая их в голой руке. — совсем сдурел? — руку перехватывают и заставляют разжать пальцы. на ладони проступают кровавые полоски. кай закусывает губу и устремляет отрешённый взгляд в потолок. тенко так же пусто смотрит на коричневую лужу. его выносят на руках. в спальню, где сажают на кровать, а потом кай с десяток минут выковыривает мелкие осколки из ладоней и коленей, попутно обрабатывая. — вот неужели нельзя было подождать? — бубнит, орудуя пинцетом, — нет, нужно полезть, все.. — “испоганить” застревает в горле, — блять. невозможный ребенок. — доброе утро, ты с этим невозможным ребенком спишь, — слышится безразличный голос. в такие моменты каю искренне хочется последовать примеру эри — уткнуться лицом в подушку и хорошенько так проораться, попутно пиная без разбора любого, кто попробует подойти. ещё пара минут проходит в тишине, и только тогда, когда кай почти заканчивает с последним коленом, всё-таки решает аккуратно начать: — я ведь не требую от тебя ничего. теперь. не хочешь ресторанов — ладно. не настаиваю. не хочешь оставаться — ну не оставайся. если тебе не.. холодные ладони обхватывают его лицо и тянут вверх. у тенко сухие губы. сухие до такой степени, что никакие бальзамы не спасают. а еще они тонкие. и тоже холодные, как, впрочем, и весь он. — ты очаровательный, — шимура шепчет прямо так, в чужой рот, не отстраняясь, — смелый, сильный. можно даже сказать, что романтик, хоть и способы знакомства у тебя своеобразные. проблема в одном — мне этого не надо. — ты пр.. его затыкают еще одним поцелуем. а потом тенко встает, подхватывает толстовку, брошенную в угол комнаты еще вчера, рюкзак и выходит из спальни. скрип обувного ящика, возня на пороге. щелчок замка. хлопок входной двери. === зуд под плотными бинтами сводил с ума, заставляя в истерике сдирать их, обламывая отросшие ногти. сдирать вместе с ними и кожу, снова, до крови, глубже и больнее. тенко корчился на кровати в промёрзлой комнате. не было ни сил, ни желания встать и хотя бы закрыть окно, не говоря о том, что бы переодеться в теплую одежду. сбоку на углу кровати звенит телефон. шимура слышит знакомую мелодию, но игнорирует, отдаваясь собственной агонии целиком и полностью. он не любит боль. он тем более не хочет умирать. но что-то невозможно далекое гремит победным маршем в черепной коробке. тебе холодно. тебе больно. тебе грустно. тебе тошно. тебе жарко, тебе весело, тебе приятно, ты любишь, ненавидишь, дорожишь, отторгаешь, ты живой! тенко вылаивает проклятия, чувствуя теплую жидкость между пальцами, плюется желчью. по подбородку стекают слюни и слезы, мешаясь с красным, падают вязкими каплями на простынь. вскоре падает и сам тенко, затихая. он не спит. он не закрывает глаз. он лежит и слушает. и слышит, как кровь вытекает из новых ран. и внезапно ему становится страшно. он не хочет умирать. он не помнит, как дотягивается до телефона, как набирает тот “экстренный” номер, который кай с пометкой “брать всегда”, вписал в его контакты после второй же встречи, как натягивает толстовку (позже удивляется, что не забыл про нее совсем), как выбегает из дома под удивлённый взгляд сестры, как залетает в чужую машину. он не помнит дорогу. он не помнит, спрашивали ли его о чем-то. он не помнит лестницу и дверь квартиры. мир, до этого маятником качающийся перед сухими глазами, приобретает чёткость лишь когда тенко видит голый пол там, где до этого лежал белоснежный ковер. тот, который пришлось сдать в химчистку. из-за кофе. он смаргивает и чувствует уже знакомое пощипывание в районе ключиц. поворачиваться не хочется. говорить не хочется. оправдываться тем более. поэтому тенко смеется. сказать точнее хрипит, потому что голос сорван окончательно. — ты идиот, шимура. — и тебе привет. — пошел к черту. его обнимают за плечи, притягивают и утыкаются в нечесаные волосы на макушке. проходит какое-то время, прежде чем оба приходят в себя. кай придвигает стул ближе и снова берется за переделку так варварски испорченной работы. тенко выпрашивает кофе, который ему выдают в чашке из плотного пластика. пьет, периферийным зрением наблюдает за чужими действиями. это помогает отвлечься и собраться с мыслями. вскоре комнату заполняют привычные остроты. кай слушает их в пол-уха, не скрывая легкой улыбки. заканчивает с шеей. — никаких бинтов на тебя не напасешься. — так ты ж богатый. купи завод. кай, редко реагирующий на шутки шимуры в открытую, смеется. надрывно и слишком долго, сгибаясь, утыкаясь в собственные колени. тенко сначала смеется тоже, но вскоре его лицо принимает обеспокоенный вид. он наклоняется вперед и тормошит кая за плечо: — ты чего? тот до пугающего резко замолкает. резко выпрямляется, заставляя шимуру испуганно отдернуть руку, и вытирает проступившие слезы. смотрит на гостя и как-то обречённо поясняет: — вся эта ситуация все больше и больше походит на то, что я — твоя личная нянька. — и что не так? — шутки тенко неуместны как никогда, но кто ж будет винить ребенка за уебанские механизмы защиты. — ну, во-первых, у меня уже есть один малолетний ребёнок, за которым я вынужден следить. во-вторых, — он тянется за новой упоковкой бинта, — мне почти тридцатник. не солидно как-то бегать за школьником, что б сопли ему подтирать. — ну, ты сам выбирал. тем более на следующий год будешь бегать за студентом. кай смотрит шимуре в глаза. умиротворённо и спокойно. качает головой. — не буду. тенко медлит, а потом кивает и вторит так же тихо: — не будешь. и каждый в это вкладывает что-то настолько своё и настолько не то. шимура не отказывает себе, когда понимает, что хочет запустить руку в каштановые куцые пряди. однако кай, до этого не имевший привычки сопротивляться физическому контакту с тенко, мягко перехватывает чужую руку и выворачивает исцарапанным запястьем к себе. обеззараживающее средство снова неприятно щиплет, но это можно потерпеть. впервые со времени их знакомства тенко не может терпеть тишину. — ты многое для меня значишь, — такие слова в принципе не были чем-то нормальным для шимуры, но когда нечто подобное говорил кай.. — уж не знаю, как так получилось. в последний раз, когда я к кому-то привязывался — это закончилось плохо. для нас обоих. но тогда я мог себе подобное позволить. сейчас — нет. понимаешь? тенко устало прикрывает глаза. — сочувствую? — я тебе не за этим говорю. ты прав, я не могу удерживать тебя силой. точнее, — он запинается, — могу, конечно. но не хочу, — отматывает очередной кусок бинта и заворачивает в него предплечье, — а хочу по-человечески это с тобой обсудить. когда и ты, и я находимся в, — медлит, невпопад усмехаясь, — в более-менее адекватном состоянии, — закрепляет конструкцию последним узлом и наконец отпускает чужую руку, — в конце концов, раз уж ты приехал сюда, ко мне, вместо того чтобы просто спуститься на кухню за аптечкой, что-то это да значит. тенко медлит. кусает губы. он не любит говорить о своих тараканах, выворачивать собственные девиации на всеобщее обозрение. но ведь.. для чего-то он и правда приехал. — что ж ты за человек то такой? — он устало потирает переносицу. — привык решать конфликты разговором. словами через рот, знаешь? — тогда у тебя какое-то странное понимание анатомии, учитывая, что ты наставил на меня пушку в первую минуту знакомства. они смеются. тихо и вымученно. — ладно, — рваный кивок, когда оба успокаиваются, — раз тебе так хочется — давай обсудим. кай следует примеру шимуры и откидывается на спинку стула. выжидая. — ладно, — повторяет, собираясь с мыслями. он много раз это обдумывал, но ни разу не говорил вслух, — я очень.. деструктивный человек. я могу легко травмировать, обидеть, не знаю. я просто не могу поддерживать адекватную взаимосвязь. я не хочу никого ранить специально, но из раза в раз это получается неосознанно. — разве ты не рассказывал о своих друзьях? — это.. сложно назвать дружбой, — тенко передергивает плечами и отводит взгляд, — номинально я, вроде как, с ними, но по факту почти ни с кем не общаюсь. с ними очень просто контролировать себя, они многое просто не позволяют. а ты, — снова смотрит на кая, будто боится, что кто-то кроме него видит эту эмоциональную вивисекцию, — а ты позволяешь мне всё. и я боюсь ранить и тебя. кай складывает руки на груди, что-то обдумывая. — по-твоему я выгляжу как кто-то, кого ты сможешь “ранить”? глаза тенко расширяются так, что кажется, будто сейчас выпадут. он подается вперед и шепчет: — ты даже не представляешь насколько. кай нарочито скептически изгибает бровь. — не знай я тебя, принял бы за личное оскорбление. — можно подумать, ты меня знаешь. — а ты меня? шимура не меняет положения тела, лишь его лицо мгновенно становится безразличным и усталым. — ты не знаешь о чем говоришь, — медленно качает головой, — я могу ранить. я могу сломать. ты просто этого не видел. и в следующий момент кай улыбнулся. улыбнулся так, что у тенко из под ног ушла земля. — не видел. покажешь? === он показывает. срывая совещания и сделки, вызванивает кая посреди глубокой ночи, наслаждается вниманием и трепетным обращением. его спустили с поводка, он сожрет, растерзает и уничтожит неосторожного человека, прежде чем снова возьмется за себя. и вместе с тем он ждет подвоха. ждет, когда так красиво сложившаяся картина упадет и разобьётся вдребезги, пачкая кровью своих героев белый ковер. каждый день как последний. взять, урвать, успеть. вознестись до небес, а потом ролокостером вниз, разбивая голову, любя и ненавидя. кричать и плакать, чтобы все слышали. обладать и помечать кровоподтеками, чтобы все видели. залезть в голову, перевернуть вверх дном, засесть там святым образом с горящим нимбом и обугленными крыльями. и никогда не исчезнуть. все это плавно и безошибочно, под чутким руководством невидимого дирижёра. каю не впервой катать человека на эмоциональных качелях, но этот случай имеет одно значительное отличие. впервые за долгое время он зависим в ответ. он готов выжидать, пока его бескрылый ангел в попытках сжечь сгорит сам. он будет готов подхватить перед самым столкновением с землёй, выходить и приласкать. а потом все заново, пока тенко не сгорит полностью, до самых костей. и, когда у него не будет сил сопротивляться, все наконец будет хорошо. === и однажды, когда поток гнева в очередной раз встречается со стеной безразличия, внутри тенко что-то обрывается. он замолкает на полуслове и, будто марионетка, лишённая кукловода, оседает. прямо на чужие колени. цепляется за одежду и утыкается носом в изгиб шеи. кай, чуть помедлив, улыбается и обнимет дрожащие плечи. — выдохся, ангел?