❝ в тебе столько нежности — хватит укрыть нас двоих с головой
и мне совсем не страшно быть погребённым под этой волной,
даже вынырнуть не буду пытаться,
ведь любить — это хотеть касаться ❞
Всем нам нужны простые человеческие радости: проспать двенадцать часов после напряжённой рабочей недели, проснуться от терпкого запаха кофе и подгоревших тостов («Арс, мне так больше нравится, правда»), сытно позавтракать (или уже пообедать?) в час дня и позволить себе не делать больше ничего до самого вечера, пока снова не захочется кушать. Только лежать морской звёздочкой на диване и тискать своего человека, кутать его в объятия и чувствовать себя по-настоящему дома. Антон плюхается на диван и сладко вытягивается в струну, разминая конечности, хрустит суставами и из уст вырывается сладкий звучный стон. Как же хорошо, вашу мать. — Арс, иди ко мне! Чего ты там копошишься? — Пописить ходил, — материализуется Арсений и жамкает Антона за живот. У того так очаровательно задралась футболка, пока он тянулся, отчего Шаст дёргается и фырчит, — двигай давай. У них наконец выдались совместные выходные. После череды бесконечных съёмок, рабочих встреч, ужимок по углам в перерывах, быстрых рваных поцелуев, потому что не время и не место, но так сильно хочется. После постоянной дуэли взглядов на жизнь на виду у всех, потому что невозможно не цеплять, зрительный анализатор автоматически фиксирует в любой локации любимого человека. После выкраденных, взятых взаймы у вселенной, касаний губами/пальцами/мыслями у них есть целых сорок восемь часов наедине друг с другом. И это настоящее спасение, глоток свежего воздуха, только бы успеть надышаться. Антон двигается гусеничкой выше, укладываясь на подушки, и Арсений устраивается у него между ног, спиной к груди. Тут же оказывается в плену любимых рук, которые обхватывают так крепко, что рёбра трещат. Так ещё дети обнимают со всей силы, когда хотят показать, как сильно они любят. Антон сжимает Арсения, нежно целует за ухом, ведёт носом вдоль линии роста волос на затылке, вдыхая родной запах. Губами ставит печать на остистом отростке седьмого шейного позвонка. — Всё, ты в домике, — шепчет Шаст. — Я в домике, — улыбается Арсений, сплетая их пальцы в замок. И это истина в последней инстанции. Антон для Арсения человек-дом. Только в его руках он по-настоящему расслабляется, отпускает себя. Как бы ни был Арсений взвинчен, зол или расстроен, Антон единственный, кто может его успокоить одним своим присутствием. Антон — это тепло, это майское солнце, это свежеиспечённый яблочный пирог с румяными боками, это жар вечернего костра. Антон — это уют, это одеяло заботы и комфорта, это поддержка в каждую единицу времени. Арсений в руках Антона самый любимый и желанный. Арсений дома. Они включают премьерную серию «Последнего акселя». Давно договорились, что смотреть будут вместе. Арсений играет серьёзную роль в этом сериале, он — тренер фигурного катания. Это ещё один важный шаг, ещё один рубеж на пути его актёрской карьеры, чем он невероятно гордится. А ещё сильнее его распирает, когда он чувствует поддержку от Шаста, ощущает каждой клеточкой своего тела, как тот горит за его успехи, верит в него, наверное, даже больше, чем он сам способен поверить в себя. И это окрыляет. Арс готов горы свернуть, только бы видеть восхищение в любимых глазах. Арс хоть сюжет и знает, но увлечённо следит за действиями на экране, анализирует актёрскую игру своих коллег, подмечает детали, рассуждает мысленно как бы он отыграл в той или иной ситуации. Впрочем, занятие это вскоре надоедает, потому что сценарий он выучил от корки до корки, неожиданными поворотами его не удивишь. А объятия Антона обволакивают, погружая в сладкую полудрёму, но тот не даёт провалиться в сон. Шаст погружается в действо на экране, комментирует, задаёт уточняющие вопросы и, конечно, ёрничает в нетерпении, напоминая ослика из Шрека: «когда уже тебя покажут?», «а скоро ты появишься?». Арс только довольно лыбится «скоро», а сам нежится в Антоновых руках, перебирая его колечко на безымянном. Шастун дома кольца не носит, но «розу ветров» практически никогда не снимает. Арс стягивает печатку с пальца, надевает на свой — тоже безымянный — сидит хоть и впору, но смотрится громоздко на изящном пальце. «Потому что я такусенький» — сразу всплывают в памяти слова девочек из твиттера. Антон лежит спокойно, позволяя Арсению как котёнку играться своими руками. Тот складывает их ладони внутренней стороной, сравнивает насколько его ручка маленькая по сравнению с Антоновой лапой — пальцы Шаста длиннее почти на целую фалангу, улыбается блаженно, как кот, кайфует от своей маленькости. — Арс, Арс! Смотри! — восклицает Антон, от эмоций сжимает Арса крепче, тот аж вздрагивает от неожиданности и поворачивается мельком к экрану, а затем, задрав макушку, разглядывает любимое лицо — считывает первое впечатление. Антон приоткрывает рот от предвкушения, только услышав голос Арсения, а когда камера наконец фокусируется на его мужчине, расплывается своей самой нищенской улыбкой. Лучики морщинок собираются в уголках глаз, на щеках проступают ямочки. И если бы взглядом можно было расплавить, Арс бы уже превратился в лужицу. Экранный Арсений появляется буквально на пять секундочек, и Шаст притворно возмущается: — И всё?! Это всё что ли?! — В этой серии да, — гордо отвечает Арс и растягивает губы в ухмылке. Антон берёт пульт и отматывает бегунок назад, чтобы посмотреть коротенький эпизод ещё раз. И ещё раз. Обнимая Арсения, шепчет: — Моего хорошего и там и тут показывают, — целует в висок, вкладывая в этот жест всю нежность, что плещется внутри, проводит носом по щеке, — я тобой горжусь, ты ведь знаешь? — Знаю, — Арс поворачивает голову и целует родные губы, нежно и мягко, выражая благодарность за поддержку. Конечно, он знает. Чувствует всем своим естеством колоссальную поддержку, которая читается в каждом взгляде, каждом упоминании его проектов. Эти его концертные шуточки в попытке спрятать невысказанное: «а поаплодируйте, кто смотрел «Хищников»?», «а поаплодируйте кто смотрел «Семейный бюджет»?», «а поаплодируйте кому из всего фильма понравились только сцены с Арсением» — и ожидаемый взрыв аплодисментов разносится по всему концертному залу, запуская толпы мурашек по телу. Зритель каждый раз идёт на поводу у этого бесстыдника, желая показать как Арсений любим и ценен как актёр. Антон aka влюблённая нищенка Шастун доволен: хоть и косвенно, но любимого похвалил. А в последнее время вообще, кажется, живёт по принципу «мой мужчина — потрясающий актёр и я не дам вам об этом забыть». Его слова на крайнем концерте в Петербурге «самое крутое — это то, как беспамятно Арс может любить выбранный образ», сказанные со смущённой улыбкой, сквозь пальцы, в попытке удержать слова, так неумолимо рвущиеся наружу, теплятся у Арсения под грудиной, в самом сердце, иррадиируют до самых кончиков пальцев, обволакивая теплом. Антон прекрасен в своей несдержанности, в своих ярких, искренних эмоциях: если смешно, он смеётся, широко раскрыв рот, разгоняя амплитуду от фыркающей смешинки до фальцета, складывается пополам, вскакивает с места и топает ногами, удивляется до взлетающих под кудрявую чёлку бровей, и хвалит Арсения, потому что не успевает прикусить язык своими котячьими зубами. Чувства плещутся через край и он расплёскивает их, не в силах удержать, топит всех невольных свидетелей. А Арсения качает на этих волнах, он купается в этом океане нежности и абсолютной любви. Плывёт, глядя в родные бархатисто-зелёные. Они досматривают серию и на финальной сцене, где сосед главной героини вместо того, чтобы оставить девушку в нетрезвом состоянии одну, начинает её раздевать, Шаст фыркает: — Он мне сразу не понравился, так и знал, что этим всё закончится. — Умничка мой, — говорит Арс и разворачивается в руках, ложится на Антонову грудь, ластится, задирая голову, подставляясь под ласку. Шаст поглаживает его под углом нижней челюсти, ведёт подушечками пальцев за ушную раковину. Арс от этой нежности почти мурчит, ну точно кот. — Кушать не хочешь, Арсюш? — Если только от тебя кусочек откусить — и перехватывает большой палец Антона зубами, — можно разогреть котлетки с пюрешкой? — Поторопиись! у нас щас котлетки, — пропевает Шаст, вспомнив древнее мемное видео. — С макарошками? — тут же подхватывает Арсений. — Нет, с пюрешкой! И сыпятся оба в унисон, хихикая друг с друга. В такие моменты так ясно осознаёшь, что вот оно твоё счастье, ты его руками трогаешь, копишь под четвёртым ребром, складываешь из аккордов звонкого смеха, из миллиметров расширяющихся зрачков, из расползающихся «гусиными лапками» морщинок в уголках глаз. Оно разрастается до солнечного сплетения, пуская тёплые импульсы в каждую клетку тела и оседает на кончиках пальцев. И так тепло, словно лежишь на прогретом за день песке на берегу моря. Нельзя быть перманентно счастливым, но можно каждый день стремиться к этому, складывая мгновения единения душ. Они ещё немного нежатся в объятиях друг друга, целуясь и игриво кусаясь, как коты, а затем пытаются подняться с дивана, не отлипая друг от друга. Арс виснет на Антоне как панда, обхватывая всеми конечностями, а Шаст кряхтя встаёт и тащит его на кухню, усаживает на барный стульчик и, напоследок, укусив за нос-кнопку, отрывается от мужа. Арсений включает на телефоне их общий плейлист и начинает дрыгаться в такт музыке, подпевая себе тихонько под нос, пока Антон разогревает им обед, беспрестанно залипая на любимый профиль. Иногда ему всё ещё не верится, что он отхватил себе такого потрясающего мужика. Что вот это дрыгающееся чудо с взлохмаченной чёлкой, глазами-океанами, обрамленными пушистыми ресничками, смешным носом, с правильными мыслями в голове и непредсказуемыми словами на языке — это всё — его. Должно быть, у него за пазухой кроличья лапка или феликс фелицис течёт по венам, таким везучим он себя ощущает. Когда Шастун с первых нот узнаёт Snowman — Sia он тянет Арсения за руки со стула и под удивлённо-смущённое «ты чего?» начинает кружить в вальсе, сначала чуть прикусив язык от усердия, вспоминая движения, но с каждым шагом двигаясь увереннее. — Меня Серёжа научил, — сообщает смущённо, подрагивая уголками губ. — У тебя очень хорошо получается, — хвалит, награждает гордой улыбкой. Они обедают, перескакивая в разговоре с одной темы на другую, то дискутируя о вероятности путешествий во времени: тут Шастун, конечно же, отправляет Арсения в девятнадцатый век, он же граф! а себя нарекает князем и воображает, что они обязательно бы познакомились на балу, столкнувшись нос к носу у столика с шампанским, ни на секунду не сомневаясь, что и в этой вселенной они будут вместе. То обсуждая возможность клонирования: тут Шастун отпускает комментарий, что если таких Арсениев у него было бы два — он бы ёбнулся, хотя если только представить секс с двумя Арсениями сразу.. за что получает красноречивый взгляд и насупленное «тебе меня мало?», отрицательно мычит и качает головой в разные стороны, неловко краснея кончиками ушей. Остаток дня проходит всё так же лениво. Шаст рубится в приставку, пока Арсений, расположившись у него в ногах, читает Достоевского, трётся лохматой головой о бедро, как хозяйский кот, выпрашивающий ласку и довольно мурчит, когда тёплые пальцы почёсывают подбородок. Устав читать про душевные терзания князя Мышкина, откладывает книгу в сторону и лезет к Антону на колени, сворачиваясь клубочком на груди, пока тот продолжает ожесточённую схватку с бандой индонезийских пиратов, обнимая капканом своих рук вместе с джойстиком. А после Шаст просит его посоревноваться в Мортал Комбат и, конечно, радуется своей победе как большой ребёнок, будто от этой виртуальной битвы зависит хоть что-нибудь вообще. Очевидно, только ширина улыбки Антона и громкость его победных ликований, на что Арс реагирует только счастливыми искорками в глазах, которые складываются в мерцающий лозунг «мой дурачина». Ближе к вечеру вспоминают про недосмотренный Аркейн, попутно планомерно уничтожая запасы мандаринов. Арс чистит их тщательно от междольковых перемычек и засовывает в Антонов рот. В целом их выходной проходит спокойно, расслаблено, правильно. Они наконец-то никуда не спешат, разрешают себе лениться, строя маршруты только в пределах квартиры, в основном от дивана до холодильника и обратно. Подпитывают друг друга, заряжают энергией, улыбаясь, касаясь, целуясь. По очереди принимают душ. Первым всегда идёт Шастун, потому что он моется в два раза быстрее, нежели Арс, которому нужно и масочку для волос нанести, и тщательно выбрить все лишние волоски на интимных частях тела, и после, обязательно, увлажнить нежную кожу питательными кремами. Закончив свои любимые процедуры, Арс надевает свободные домашние треники с футболкой и выходит из душа. Антон смотрит какую-то ерунду по телеку, то и дело посмеиваясь и фырча. Арс шлёпает к нему, запускает пятерню во вьющиеся волосы Шаста: проверяет, достаточно ли они высохли, чмокает в макушку, подбирает скомканное Шастуном полотенце, брошенное на спинку дивана, аккуратно развешивает его на сушилке и ложится. Вытягивает ноги, укладывая на чужие колени свои голые ступни. Шаст тут же берёт руки в ноги, а точнее ноги в руки, и чмокнув в подушечку большого пальца графской ножки, начинает легко массировать правую ступню, не отрываясь от экрана. Обхватив тонкую щиколотку, проводит большим пальцем вдоль подошвенной поверхности от основания межпальцевых промежутков до пяточного выступа, слегка надавливая, вызывая рефлекторное сгибание пальцев. Ласкает свод, замирая на мгновение, нащупав артерию, чувствуя пульсацию, что отскакивает от сосудистой стенки и резонирует в рецепторы на подушечках пальцев. Поглаживающими движениями начинает растирать плюсну, стараясь размять мышцы. Это приятно. Личный шастуновский антистресс. Хотя обычно эту роль выполняет Арсова задница, но и любая часть его тела придётся по душе. Антону просто необходимо что-то жамкать в руках постоянно, трогать, поглаживать, перебирать. Притихший Арсений наблюдает за ним из-за полуприкрытых век, дышит редко и глубоко. Антон проходится пальцами по бокам стопы, слегка пощипывая кожу, которая тут же краснеет, а затем вкладывает свои пальцы между пальцев Арсения, сцепляет в замок и Арсений задерживает дыхание на пару секунд, так это приятно. Периферическим зрением Антон замечает, как вздымается грудная клетка Попова, ловит тихие довольные вздохи и записывает на свой жёсткий диск в черепной коробке алгоритм действий, который доставляет его мужчине удовольствие. Второй ногой Арс сжимает Антоново бедро и тот тут же переключается на неё. Повторяет все движения почти в том же порядке, в своей импровизированной последовательности: надавить, спровоцировать рефлекс, погладить, растереть, размять, ущипнуть и скрепить замком напоследок. А затем плавно поворачивает голову и буравит взглядом, а там в черноте зрачков танцуют огоньки, и, не отрывая взгляда, приподнимая стопу, высовывает язык и широко лижет вдоль подошвы на пробу. Арс от неожиданности дёргается, но Шастун держит крепко, обхватив щиколотку. Ухмыляется как-то совсем дьявольски и снова лижет от углубления в центре до подушечки большого пальца. Целует, обхватывает губами и берёт в рот палец целиком, языком пересчитывает рельефные линии на коже. Арс сбивается с размеренного дыхания, теряется, застигнутый врасплох, сглатывает тяжело. Это неожиданно и неожиданно приятно. Кожа на шее и груди покрывается красными пятнами, его мурашит вдоль позвоночника. Он сильнее сжимает второй ногой Антоново бедро, комкает края своей футболки руками в попытке заякориться, удержаться в здравом сознании, потому что всё это, кажется, слишком. — Шаст, — только и может выдавить удивлённым шёпотом, на большее не остаётся сил. — Всё хорошо? — мягко спрашивает, хотя по реакции тела всё считывается, но прямо спросить о самочувствии партнёра никогда не бывает лишним. — Д-да, — кивает головой, как болванчик, запинаясь в одном слоге, не в состоянии собрать слова в адекватный ответ. Они вертятся на задворках сознания и рассыпаются буквами. То, с каким удовольствием Антон это делает, сносит голову. Он просовывает язык между пальцев, влажно оглаживая, посасывает каждый пальчик в отдельности, чуть ли не причмокивая от удовольствия. Трётся отросшей щетиной, и от контраста горячего влажного языка и щекочущих прикосновений Арса выгибает, возбуждение жгутом стягивает низ живота, футболка липнет к лопаткам. Антон руками ласкает, гладит свод, подушечками своих пальцев пересчитывая косточки, надавливая на сухожилия. Одной рукой тянется к икроножной, массируя, сжимая мощную мышцу. Большим пальцем другой руки оглаживает выступающую косточку, перекатывая убегающую венку, которая её огибает. Носом зарывается в основание фаланг, там где максимальная концентрация запаха и с упоением вдыхает, прикрывая глаза. От такого уровня близости перехватывает, торкает. — Какой ты вкусный. Так бы и съел тебя, откусил бы каждый твой сладкий пальчик, — хрипит низким тембром Шастун. Прожигает Арса взглядом, заглядывая в самую душу, скользит сверху вниз, рассматривая, и увиденная картина приводит его в восторг: перед ним лежит раскрасневшийся Арсений, он будто пьяный, чёлка взлохмачена, щёки алеют, губы уже распухли от постоянных покусываний, он дышит часто, сглатывает тяжело, руками вцепился в подол футболки, словно держит себя, чтобы не метаться по дивану. Вставший член топорщит ткань домашних штанов, а рядом с головкой темнеет мокрое пятнышко от естественной смазки, которое заметно, потому что он, как обычно, без белья. — Можешь коснуться себя, — говорит Шаст, кивая на пах, и Арс слегка удивлённо опускает глаза на собственный член, он, кажется, не заметил собственного возбуждения, так сосредоточен был на будоражащих ощущениях в своих нижних конечностях. Он сжимает член у основания через ткань и коротко приглушённо стонет. — Какой же ты у меня красивый, — шепчет Антон. Он меняет ступни, начинает целовать другую ножку, которая до этого момента оставалась без внимания. Арс ставит свободную стопу на твёрдый член Антона, сжимает пальцами через ткань, за что тут же чувствует как кожу царапают котячьи зубы и осязает горячий выдох. И если бы на подошвенной поверхности можно было бы оставить засосы, Антон бы их оставил. С таким он упоением вылизывает каждый сантиметр кожи, изучает языком папиллярные линии с дотошностью криминалиста, словно желая запомнить уникальный рельефный рисунок. Добровольная дактилоскопическая регистрация, блять. Антон Андреевич Шастун, к вашим услугам. Смакует, прихватывая губами пальцы, посасывая, словно нашёл самые вкусные леденцы в мире. Каждый пальчик — отдельная неповторимая конфета. «Неужто ему члена мало», — мимолётно думает Арс, и мысль эта тонет в потоке волн накатывающего возбуждения. Хочется Антона целовать, вжать в себя, почувствовать тяжесть его тела, впечататься каждой косточкой, каждым изгибом, складываясь в единый пазл. Да просто хочется Антона. Он его ступни облобызал уже, залюбил полностью, а остальное тело будто изнывает от недостатка прикосновений. Как это глупо: ему одновременно и мало Антона и слишком много, он будто балансирует на краю пропасти, концентрируя свои ощущения на самых кончиках пальцев, каждый поцелуй отдаёт импульсом по нервным окончаниям, прошивая насквозь. — Шаст, — тихо, на грани слышимости, но Антон тут же реагирует, улавливая настроение. Тянет за щиколотки, притягивая к себе ближе, обхватывает поперёк торса, приникает губами к шее, прокладывая дорожку рваных поцелуев до угла нижней челюсти, и Арс не выдерживает, поворачивает голову, вцепившись в кудрявую макушку, чтобы наконец впиться в эти пухлые любимые губы. Целует глубоко, жадно, проталкивая язык в рот. Когда воздух в лёгких заканчивается у обоих, разрывают поцелуй, тяжело дыша, обжигая друг друга. Прижимаются лбами. — Пойдём в спальню, — произносит Антон, и, дождавшись кивка, начинает вставать. Они с трудом поднимаются с дивана, пошатываясь, как два алкоголика, пьяные от любви, хватаются друг за друга, как выдры своими лапками. Антон ведёт Арсения за руку, разворачивает к себе лицом, дойдя до кровати. Стягивает с него футболку через верх, привычно подвисает, разглядывая звёздную россыпь родинок. Берёт в ладони любимое лицо, как на тех пресловутых плакатах о защите экологии, где руки держат весь земной шар. А у Антона в руках весь его мир, центр его вселенной. Целует лоб, прикрытые веки, кончик кнопочного носа. И в этом мгновении хочется замереть, растянуть звено времени, урвать для себя дополнительные часы этой нежности, закупорить их в бутылке, как вино из одуванчиков в одноимённой повести. Арс хватает Антона за бока, натягивая ткань футболки, пока тот покрывает нежную кожу поцелуями. Тянет мешающий элемент одежды, отвлекая Шастуна от его увлекательного занятия. Арс жмётся ближе, желая соприкоснуться как можно большей площадью кожи, обнимает Антона и тычется носом в ярёмную впадинку. Спешит и себе урвать кусочек вкусного Антона, пока тот полностью не завладел инициативой. И нет, он даже бороться за роли не собирается, не сегодня. Сегодня, как говорится, его полномочия всё. Он добровольно складывает доспехи к ногам любимого, обнажаясь и отдаваясь в его власть. Потому что скучал. Так скучал по этим рукам, ласкающим его рёбра, по жарким губам, скользящим по каждой его косточке и кожной ямке. Сейчас так хочется просто наслаждаться моментом, позволить искупать себя в терпкой ласке. Почувствовать себя самым любимым. А Антон Арсения любит. Любит каждый его атом, каждую ковалентную связь, что рождает галактику по имени Арсений с прекрасной планетой в голове. А ещё любит Арсения любить. С каждым днём только сильнее, взращивая свои чувства, лелея на благодатной почве взаимности. Шаст целует уголок губ, край нижней челюсти, рисует поцелуями траекторию вдоль мускулистой шеи, ныряет в надключичную ямку с одной и другой стороны, медленно спускается к груди, гладит руками по плечам, по спине, накрывая лопатки. Выцеловывает каждый квадратный сантиметр Арсовой кожи. Топит своей нежностью. А потом прикусывает за левый сосок, заставляя вынырнуть из-под толщи сладкой неги, дёргает за невидимые нити, посылая электрические разряды книзу, к самому паху. Лижет ареолу, танцуя языком вокруг затвердевшего соска, иногда нарочно задевая его зубами, пока пальцами трёт второй, суммируя ток, бегущий по нервным окончаниям. Арс стоит напряжённым солдатиком, цепляется узловатыми пальцами за вихрастые волосы, на каждое касание губ поддаваясь навстречу, словно желая продлить телесный контакт. Запрокидывает голову, чувствуя, как Шаст спускается всё ниже. Томительное предвкушение, когда одновременно хочется ускориться, и в то же время продлить блаженные минуты. Шастун в своей сладкой пытке торопиться не собирается, не оставляет без внимания ни один участок тела, целуя, покусывая, вылизывая. Собирает губами звёзды-родинки в созвездия. Шарит своими ладонями по широчайшей мышце спины, проходясь кончиками пальцев вдоль позвонков. Опускается на колени и его лицо встаёт аккурат напротив солнечного сплетения, а указательный и средний каждой руки ныряют в поясничные ямочки. Ещё одна деталь пазла встала на место. Антон проходится языком вдоль косых мышц живота, посасывая кожу, пальцами поддевает резинку штанов и стягивает вниз, освобождая член, головка которого слегка проезжается по Шастовому подбородку, выбивая у Арса довольный вздох. Мягкими поглаживаниями скользит от лодыжек вверх, задерживаясь в подколенных ямках и выше, вдоль задней поверхности бёдер, сжимая у переходной складки под ягодицами. Лижет паховую складку снизу вверх до выступающей подвздошной косточки, накрывая её губами, а потом проезжается носом до лобка, нарочно трётся щетинистой щекой о напряжённый член, и Арс вздрагивает от контраста жёстких волос и тонкой бархатной кожи. Ему уже так сильно хочется толкнуться в большой влажный рот, он поддаётся вперёд в нетерпении, вплетая пальцы в волосы на затылке, пока Антон мучает его, разливая ласку по телу, как бензин — вот-вот бросит спичку и они сгорят оба, пожираемые языками страсти. Так приятно — горячий мягкий язык по шву мошонки, вверх по стволу широким движением до уздечки. Слизывает естественную смазку, мазнув по отверстию уретры, и наконец, накрывает головку, плотно смыкая губы. Арс не сдерживает стона, когда Шаст начинает ритмично покачивать головой, с каждым толчком стараясь взять глубже. Ускоряясь на несколько секунд и тут же сбавляя ритм, сглатывая с членом во рту, изводя на контраст ощущений. Его собственный член уже ноет от возбуждения, требуя к себе внимания и он, опустив резинку штанов и белья под яйца, сжимает его у основания. Давится стоном, пуская вибрацию по Арсовому члену, отчего тот тихо поскуливает, и начинает медленно себе надрачивать. Смотрит снизу вверх, поглаживает одной рукой по запястью Арса, намекая перехватить на время контроль, разрешая распоряжаться своим ртом как ему захочется. И Арс, оставив одну руку на затылке, смещает вторую на край нижней челюсти и начинает толкаться в горячий рот. Сначала медленно, но быстро срывается на частый ритм, насаживает на себя, дурея от податливости, чувствует как Шаст расслабляет горло, пуская его глубже, носом утыкаясь в лобок. Отстраняется ненадолго, давая Антону передышку, поглаживая по скулам, тонет в благодарном взгляде и снова толкается в желанный рот. Впрочем долго он так продержаться не в силах, поэтому сдаёт бёдрами назад, наблюдая как пухлые губы выпускают член с хлюпающим звуком и как заворожённый пялится на ниточку слюны, тянущуюся к головке: потрясающая картина. Жаль человечество не эволюционировало ещё до способности фотографировать сетчаткой. Ничего, Арс сохранит этот кадр в галерее своей долговременной памяти. Он тянет Антона вверх, помогая подняться на ноги и целует глубоко, жадно, чувствуя собственный пряный вкус на языке. Кружится голова. Арс отстраняется и, держа за руку Антона, пятится к кровати, пока тот пытается выпутаться из штанов, стягивая их одной рукой. Арс ложится на спину, разводя чуть согнутые ноги в коленях, а Шаст устраивается между, опускаясь на пятки. — Подрочишь мне ножками? — хрипит Шастун низким голосом, от этого тона бегут мурашки по загривку. — М-угу, — кивает Арс, и укладывает ступни на грудь в нерешительности, потому что первым порывом было уложить их прямо Антону на лицо, чтобы он их хорошенько облизал. Миндальная связь не подводит и Антон сам подносит стопы ко рту, держа их за лодыжки, как хрустальные фужеры за ножки. Облизывает поочерёдно от самых пят до концевых фаланг, обильно смазывая слюной. Сосёт большой палец (Арс им чувствует ребристое нёбо), неотрывно сверля взглядом. Отстраняется, укладывая ступни себе на член. Арс их складывает лодочкой, чтобы Антону было удобно толкаться. Шаст поглаживает лодыжки, скользит ладонями по стройным ногам, ощущая коротенькие пушистые волоски, и поддаётся бёдрами вперёд, скользя членом между стопами. Арс старается дрочить в такт, теснее прижимая ступни. Они у Арсения тёплые, влажные от слюны и так идеально накрывают член с двух сторон, Антон не сдерживает тихих стонов. Они то и дело сбиваются, от резких толчков член выскальзывает, но обоим пиздец как хорошо. Рассматривают друг друга, любуясь, залипая на многочисленных родинках, перекатывающихся под кожей мускулах, вздымающейся грудной клетке на каждом вдохе, на губах, которые оба постоянно облизывают, встречаются глазами, а там бегущей строкой — люблюлюблюлюблю. Шаст прерывается первым и чуть ли не падает на Арсения, с жаждой впиваясь в губы, потому что хочется невыносимо. Хочется вжать его в себя и никогда не отпускать. Поцелуй выходит глубоким, жадным, почти грубым, до саднящих ощущений. Они жмутся телами в желании быть ближе, слиться друг с другом, стать единым целым. Разрывают поцелуй синхронно, чтобы отдышаться. Арс смотрит в глаза напротив и падает в черноту зрачков, как в мягкие объятия, чувствует себя таким маленьким и таким защищённым, обволакиваемый этим взглядом. Столько чувств плещется в этих глазах — целый космос: от вожделения до бескрайней нежности. Арсению кажется, что если бы не жгучее возбуждение, он бы сейчас расплакался от эмоций, от этой безграничной любви, что лавиной обрушивает на него Шаст. Арс целует его в уголок губ, прислоняется на мгновение лбом и тычет руками в грудь, слегка отталкивая от себя, тянется к прикроватной тумбочке за смазкой и презервативом и вдруг говорит: — Хочу сегодня без резинки, — цепляет пальцами только красивый бутылёк. — Хорошо, — сглатывает Антон, забирая бутылочку смазки. Температура их тел будто повышается на несколько градусов, они горят древесными углями, подпитывая друг друга, пышут жаром. Не то, чтобы они не занимались сексом раньше без защиты, но это всегда слишком волнующе. Слишком интимно. Слишком откровенно. Сегодня хочется без границ, кожей к коже, даже если единственной преградой выступает тонкий латекс — только не сегодня. Шаст оставляет не поцелуй — укус на изгибе шеи и переворачивает Арса на живот, прижимается сверху, зарываясь носом в загривок. Член проезжается по ложбинке, выбивая стоны у обоих. Арсений млеет от приятной тяжести, от горячего дыхания в затылок — волосы встают дыбом. Будь его воля — так и пролежал бы всю жизнь под Антоном. Антон сцеловывает родинки на плечах — собирает губами шоколадные крошки. Одной рукой обхватывает Арса поперёк груди, а второй ведёт ладонью вниз, пересчитывая рёбра, лаская бок, оглаживая ягодицу. Чуть сползает вниз и привстаёт — отвлекается, чтобы выдавить смазку и погреть её между пальцев параллельно зацеловывая поясничные ямочки и упругие ягодицы. Оставляет кусь в нижнем квадранте полушария, не удержавшись. А потом раздвигает ягодицы и лижет одним движением языка по шву промежности, смыкая губы на кожных складочках входа. Пересчитывает каждую, кружит языком, пока колечко мышц призывно расширяется, и не в силах устоять, скользит внутрь языком, чувствуя как стенки рефлекторно сокращаются, обхватывая его кольцом и тут же расслабляются под натиском мягкой ласки. Словно просят «ещё, ещё» или Антон просто сошёл с ума, воображая как с ним разговаривает анус Арсения. Зрелище — пиздец. Нет такого ракурса Арсения, с которого бы тот не выглядел ахуенно, но это. Самая сокровенная часть тела, самый его укромный уголок, недоступный никому, кроме Антона, предстаёт перед его взором во всей красе. Шастуна таким абсолютным доверием каждый раз кроет. Он целует глубже, ввинчивая язык и добавляет к ласкам указательный палец, вводит медленно, но сразу до основания, Арс легко его принимает. Проворачивает палец на сто восемьдесят градусов, без труда нащупывая кончиком уплотнение через переднюю стенку, от чего Арсений дёргается. Гладит уплотнение кончиком пальца, ощутимо надавливая и от такой прицельной стимуляции Арсения потряхивает. Он утыкается лицом в подушку, заглушая свои поскуливающие стоны, комкает края наволочки руками. Неосознанно поддаётся бёдрами назад и проезжается головкой по простыне, захлёбывается вздохом. Когда Шаст добавляет второй палец, прокладывая дорожку поцелуев вдоль позвонков, Арсений чувствует себя кусочком сливочного масла на раскалённой сковороде. Он плавится под горячим телом, импульсы наслаждения накатывают тёплыми волнами от основания простаты до чревного сплетения, сворачиваясь жгучим узлом возбуждения внизу живота. Арсений не замечает, как Антон добавляет третий палец, методично растягивая гладкие стенки в своём мучительном медленном темпе, обхватив Арса поперёк груди, обнимая, невесомо касаясь горячими губами кожи на плечах и загривке, топит контрастами щемящей нежности и обжигающей страсти. Много. Невыносимо много чувств для одного человека. Арсений чувствует себя расплавленным металлом, из которого Антон лепит всё, что ему захочется. Арс подмахивает тазом навстречу в желании ускориться, потому что эта медленная пытка сводит его с ума, трётся сочащейся смазкой головкой о простынь. — Шаст, Шаст, — шепчет сбивчиво, мечется по постели. Антон вынимает пальцы, добавляет смазку на член, приставляет головку ко входу и плавно входит, звучно стонет. Замирает на мгновение, давая Арсу привыкнуть и ложится корпусом сверху, попутно вытирая руку о сбившуюся простынь. — Блять, какой же ты узкий, — тычется носом в висок, опаляя ухо горячим дыханием. Руку, обхватывающую поперёк груди ведёт выше, кладёт на шею, поворачивая к себе за подбородок, целует глубоко, сплетаясь языками. И начинает двигаться. На медленный темп уже ни одного из них не хватает и они срываются на быстрые толчки, растворяясь в единстве скорости, звуков и запахов. Шаст слегка сжимает Арсову шею, чувствуя ладонью как проезжается кадык, когда Арс сглатывает стоны. Вторую руку просовывает под их тела и обхватывает член, проводя вдоль ствола несколько раз, после чего вдруг отстраняется, выходит из Арса и тот издаёт удивлённый разочарованный звук. — Хочу тебя видеть, — роняет Шаст и переворачивает Арсения на спину. И откуда в нём столько силы: вертит здоровым мужиком как тряпичной куклой. Входит снова, не отрывая взгляда, просовывая руки под спину, приподнимая, стискивая в объятиях, а Арс тут же закидывает ноги ему на поясницу, скрещивая между собой. Чтобы ближе, теснее. Врасти друг в друга. Арс смотрит в глаза напротив, а там зрачки — огромные чёрные дыры, и он падает, добровольно ныряет в самый эпицентр, минуя горизонт событий. Весь мир словно сужается до двух пар зрачков, на дне которых танцуют вселенные, общаясь на своём языке. Невидимыми нитями тянутся слова из самых недр человеческой сущности. Слова любви. Доверия. Уважения. Слова «я весь твой. я так счастлив быть твоим». Антон тянется массировать правую стопу Арсения, потому что знает, что вот сейчас, когда лицо его чуть искажается, его ногу сводит судорога. Знает, что Арс подходит к краю и утянет его за собой. Он перестаёт контролировать себя, срываясь на низкие стоны. Цепляется за плечи, царапая кожу короткими ноготками. Его член пульсирует между их тел, проезжаясь по животу. Каждый его мускул кричит «быстрее, быстрее». И вздрогнув крупной дрожью весь сжимается вокруг Антона, изливаясь. Жмурится до цветных пятен перед глазами. От мощных сокращений вокруг члена Антон кончает сам, хрипит, выдыхая стоны, стискивая Арсения в объятиях, придавливая его своим весом, прячет лицо в изгибе шеи. Они затихают, дыша как загнанные гончие, не желая отпускать друг друга, сцепившись всеми конечностями. Пару раз Антон вздрагивает всем телом в момент, когда Арс сжимает его член, сокращая мышцы входа. И они замирают. Вот так склеившись телами и мыслями. Арс не сразу понимает, что капли, стекающие по виску это не пот, а его слёзы — две крупные слезинки, которые противно затекают в уши, щекоча. Слишком много чувств для одного маленького Арсения, иногда плотину всё же прорывает. В попытке успокоиться он словно начинает успокаивать Антона: гладит кончиками пальцев, касается невесомо, рисуя кружевные узоры на коже. Антон реагирует: поворачивает голову к нему. — Тиш, мой хороший. Сцеловывает мокрые дорожки, мягко касается губами прикрытых век. — Любимый. Самый лучший. Я так тебя люблю. Хороший мой. — шепчет, разделяя слова нежными поцелуями, слегка массируя большим пальцем область за ушком. — Я тебя люблю, — вторит Арсений. Немного полежав так они всё же отлипают друг от друга с возмущёнными стонами и кряхтением. Арс морщится когда Антон выходит из него. Непривычное чувство пустоты, ещё и сперма противно вытекает. Но двигаться не хочется совершенно. Распластанные лежат на спинах, лишь лица обращены друг к другу. — Не знал, что ты фут-фетишист, — теперь когда зрачки вернулись к прежнему диаметру есть возможность разглядеть рисунок радужки: охристо-зелёные бархатные трабекулы, лакуны и крипты. Хэштег утопаю в зелени. — Я и сам не знал. Но это же ты. Я бы тебя всего вылизал, каждый сантиметр. — Ну сегодня ты это сделал, — смеётся тихонько, подрагивая пушистыми ресничками. — Кажется, я никогда не смогу тобой насытиться. Арсению хочется сказать «и не нужно», но он лишь поддаётся вперёд, оставляя доверительный поцелуй, слегка касаясь губами. Трётся кончиком носа, ласкаясь. — Знал бы ты какие вкусные у тебя пальчики! — сообщает Шаст, поигрывая бровями. — Маньяяк, — смеётся уже в голос, толкая в мягкий бок. — Нам нужно помыться, — произносит Антон, отсмеявшись и в ответ слышит раздосадованный стон. Шаст собирает свои конечности в кучу, встаёт и наклоняется к Арсу, протягивая руки: — Цепляйся, большая обезьянка — улыбается до трогательных ямочек, в которые Арс тычет пальцами, не сдержавшись. Грех отказываться от такого щедрого предложения, так что он тянется к Антону, закидывая на него руки, встаёт на ноги и только потом обхватывает ими поясницу, позволяя подхватить себя под бёдра. — Тяжёлый? — максимально глупый вопрос, какой может задать 38-летний здоровый мужик, но только из уст Арсения это звучит правильно. По крайней мере для Антона Шастуна. — Нет, Арс, ты же такусенький — и расползается своей нищенской улыбкой с переливами смешинок. И попробуйте найти человека счастливее в этот момент, чем Арсений Попов.