План на вечер

*** Ну что, Миш, прилетело? Под глазом - синяк. Под глазом фингал, говоря по-простому – Михаил говорил по-простому – сине-черный, пульсирующий, болезненный. Глаз - как будто даже слегка изумляясь - голубым осколком смотрит из этой черноты. - Черт, – говорит Михаил, глядя в зеркало, – черт, черт. Не было необходимости влезать в рукопашную, но прямо захотелось – что-то пацанское, уже забытое — и так бездарно пропустить удар. Кажется, охнул, абсолютно точно - грязно выругался. Прямолинейно. Получил. В глаз. Даже удовольствие какое-то испытал. Кураж бессмысленный и беспощадный. Тот, кто ударил, не знал, что засветил Михаилу Арбатову – самому! ха! - новенький какой-то, кто их разберет, да неважно - иначе не вмазал бы так широко, от души, со всей дури – побоялся бы. Ну, а за душевность - да и за дурость - особые бонусы, и узнавать не буду, кто ты, неведомый, непуганый боец, и мстить не буду - молодец, все по-честному, гуляй. Свои, наверное, объяснили уже. Ха. Ха. Ха. - Красиво, – говорит Михаил самому себе – вернее, своему отражению. Что ж, можно делать вид - так и задумано. Фингал - часть плана. Типа, кто знает, какой у тебя план – как-то так. Типа, шутка. Ну, типа, смешно. Никто ничего не скажет, куда ни заявись в таком виде – Михаил хмыкает – это даже весело. Постоянный вызов - это весело. У него лично вообще постоянное веселье какое-то - и погрустить некогда. Для контраста можно надеть костюм - хорошая идея. Отличная. Или усилить эффект – вечные джинсы и вечная куртка. Нормально тоже, да? Да. Джинсы, куртка и фингал под глазом — высший уровень. Классика. Элегантность превыше всего. Ну, разумеется. Для иных – для Фейлона, например - ужасна такая классика, конечно, но Михаил закрыт надежным щитом невнимания к своей персоне - самооценка не страдает. По крайней мере, относительно внешнего вида. Относительно всего остального – страдает чрезвычайно. Когда тебя используют – невольно начнешь страдать. Да, раздражает. А вот если бы у Асами был фингал под глазом? – ладонью закрываю синяк, по-прежнему смотрю в зеркало - мог бы как-нибудь – хоть немного - поблекнуть сияющий образ в твоих глазах, Фейлон? А? Не вот эти романтичные раны и царапины и непременные шрамы - ух и ах, восхищение, жиденькие аплодисменты - а бесхитростный синяк? Он убирает ладонь. Раны и царапины бывали и у меня, кстати. И шрамы есть. Много. Ну, так как - смазалось бы что-нибудь в идеальной картинке? Тускнеет ли сияющий идеал от банального синяка? Снижается ли степень сияния от уровня… ну, не знаю... синения? Становится ли смешным идол с подбитым глазом? Да просто интересно. Ничего личного. Просто вопросы, рассуждения вслух. Смотрю в зеркало, любуюсь, размышляю. *** Осень, холодно. Он не любил осень. Никакую. Ни в России, ни здесь. Просто нигде. Погода даже особенно не влияла - хорошая или нет. Хорошая погода - это просто подарок за обязательную покупку этой тоски. Осень - не время года, осень - время перед концом. Не конец, конец - вещь неотвратимо понятная, а его ожидание. Унылое время. Он стоял и курил. Дул ветер. Мерзкое ощущение – когда ветер пробирается куда-то к шее, нервное движение плеч, и приходится наматывать шарф – лишние вещи, мешают. Он все-таки остановился на костюме, кстати. И ещё - пальто. А потом - определившись с пальто - как-то бесхитростно съел пирожное в первом попавшемся рядовом кафе и выпил кофе, и всем даже было наплевать на его сине-черно-голубой глаз – никто и бровью не повел. Стойкие люди в обычных кафе. Никакого фейсконтроля - хочешь пить кофе, пей. Не жалко. А спросили бы – сказал, ударился. Тут можно. Они бы поверили. Вернее, им просто абсолютно наплевать. И это правильно. Вот что правильно. Наплевать. Пирожное было огромное, очень сладкое - ух ты, кремовые цветочки – думал, не съест. Но съел. Никуда не торопился. Но он не собирался останавливаться. Ночь длинная. Пирожное - это только начало. И синяк никуда не делся, вот он. Он потрогал глаз пальцем - вон даже припух. Больно, кстати. Все по неведомому тебе самому плану. *** В этом баре сначала надо идти вниз, задевая идущих вверх, по облезлой узкой лестнице, спуститься, почти обтирая своим прекрасным пальто разрисованные и исписанные интернациональными непристойностями стены - в любой стране мира все хотят поведать стенам о своих половых проблемах, победах и предпочтениях, самая концентрированная информация - в туалетах – так, для сведения, внизу толкнуть еще одну дверь плечом в испачканном уже пальто – и наслаждайся – диким шумом, неприятной музыкой, резким светом и стандартной выпивкой. Нет, не завсегдатай, но бывал. Но его никто не узнал, кажется. Довольно давно бывал, значит. И не в пальто. От которого немедленно надо избавиться. Жарко. Но под пальто – костюм. И честно, Миша, сегодня ты как дурак со своими контрастами. Но тут тоже всем абсолютно наплевать на твой глаз, и если спросят – не спросят, конечно - тоже можно спокойно отвечать – ударился. Салфеточка, бокальчик. - Стриптиза нет у вас? - Стриптиза нет, – бармен может отвечать на любые вопросы – и очень легко! Берешь первое слово вопроса, добавляешь «да» или «нет» по ситуации или по вкусу — если не хочешь вникать в ситуацию. Коньяк такой-то у вас есть? - Коньяк у нас есть, да. А кокаин не продаёте? - Кокаин не продаём, нет. И все спокойным голосом, спокойным и вежливым. Это тоже хорошо, это тоже тебе нравится. - Правильно, - говоришь ты. - Я просто так спросил. Он ещё не решил, напьётся здесь или в другом месте или вообще просто понаблюдает за происходящим. Наблюдать особенно не за чем, наблюдение - вещь спонтанная - например, идёшь по улице, слышишь обрывки разговоров, складываешь их как хочешь у себя в голове, нанизываешь словесные бусины на невидимую нитку – готов бессмысленный фильм - за такие дают призы на кинофестивалях, кстати. Может это твоё призвание, а? Не хочешь этим заняться? Так вот, насчёт идеалов и насчёт пары встреч. Вы занимаетесь сексом, потом он уходит - а ты остаёшься. И чувствуешь себя идиотом. Абсолютным идиотом. Хорошо, один раз ничего не значит – нет, неправда, но допустим - а два раза - можно ли продолжать надеяться? Хотя бы на то, чтобы не чувствовать себя идиотом? Не отвечай себе на этот вопрос, Миш, ответ тебе не понравится. Очень не понравится. Мне и не нравится. Хороший у него способ решать свои проблемы – сексом со мной. Отличный способ, кто бы спорил. Проблемы Асами он тоже так решает, кстати. Но хоть мне и нравится способ решения проблем – причины мне не нравятся. Почему бы, интересно? Первый раз мы спасаем Асами от страшной зловещей угрозы – мне-то ведь все нипочем, да? ну, прибьют и прибьют. Второй раз — отвлекаемся от мыслей об Асами, от страхов - за Асами же. Бедный, несчастный Асами. Я все понимаю, я очень умный. Так вот, так ли это правильно, когда ты постоянно действуешь во имя третьего лица, от которого ты предпочёл бы избавиться к чертовой матери? – легко и быстро – ну, пусть даже тяжело и не так быстро. Но. Но ты бы расстроился, да, ты бы расстроился, Фей. А вдруг бы ты расстроился навсегда? Избавление от соперника решает одну проблему, но создает другую. Ту, которую, возможно, нельзя будет решить, если решил первую. Ты, действительно, альтруист, Миша, но вполне достаточно, что знаешь об этом только ты сам. Не стоит остальному миру знать об этом. И пока все еще не известен ответ на вопрос – повлияло бы наличие синяка под глазом на чистое сияние Асами Рюичи? А то, может, решение - вот оно, на виду? И альтруизм тут мне никак не помешает. Вот вообще. Твой собственный сияющий синяк слегка пульсирует и заставляет чуть зажмурить глаз. Невольно хочется снова потрогать – ты трогаешь. Курить тут можно. Все курят. Нет необходимости выходить куда-то, нет необходимости даже в раздельных залах – в этой искусственной сегрегации подверженных и не подверженных пороку. Этому по крайне мере. Пороку табакокурения. Потому что кто знает, что они прячут в не отравленных никотином головах. Но, скорее всего, там все как обычно. Уж точно не никотин - тот самый водораздел. - Водки, – говоришь ты. Надо соблюдать правила - русские пьют водку, и сохранять лицо - не морщиться. Стопка водки появляется почти мгновенно. Ты выпиваешь ее почти залпом. Но ты морщишься. Так что русские пьют водку, да. Но морщатся. *** Его постоянная отстраненность, холодность – то напускное или выработанное нечто, нечто, как ты – условный ты - наивно полагаешь в процессе жизни временное, сиюминутное, которое потом становится частью тебя - или ты становишься частью его — и вот ты как будто общаешься не с человеком, а с проекцией его на тебя – с проекцией, которую даже он сам уже считает самим собой. Иногда он ужасно наивен – при всей холодности, при всей жестокости – а тебе нравится его жестокость, кстати — да, но эта наивность пробивается… как весенние цветочки, да, Миша? Да ты еще и романтик у нас. Боже мой. Вечер откровений. Альтруист-романтик. Чего только не узнаешь о себе. В холодный осенний вечер. После стопки водки. Холодный, наивный, жестокий, чувствительный, несдержанный. Но у него сильный характер. Он даже сам не знает, насколько. Вернее, не верит в это. Трудно поверить в самое очевидное — это давно известно. В любую проекцию, в любую иллюзию, в любое нелогичное вранье — да, пожалуйста, это очень легко. Проще некуда. Некоторые верят в гороскопы – отличная системная чушь, с прописанными правилами и долгой историей – время уменьшает реальные достоинства и раздувает выдуманные. Он даже выжил. Скажем так — начиная с самого начала, выжил. Стал тем, кем стал. А шансов у него было… ну… нисколько не было. Ну, как и ты, Миш. А ведь кто-то смотрит на тебя, и все это – а! Миша! веселый дурачок. Напрасно он так думает. Напрасно. Потому что ты выжил, а они — нет. От водки начинает немного шуметь в голове, зато глаз перестает пульсировать, ты про него почти забываешь. Кто-то приходит, уходит, садится рядом, пьет, болтает с барменом – как тени, не имеет значения, зато появляется нужное ощущение, что вечер проходит правильно. Ты выпиваешь вторую стопку водки – тебе нравится не чувствовать пульсацию и ноющую боль под глазом. *** Ко мне подходит парень с явным намерением получить от меня бесплатную выпивку и предложить мне свои платные услуги. Что в моем облике подвигло его на это? Или он просто – на всякий случай, вдруг получится? - Извини, – говорю и развожу руками. – Я безнадежно влюблен. И денег у меня нет. И ты еще найдешь свое счастье. Три причины вполне достаточно. Или я только две назвал? - Уж ты-то поймешь, - видимо, недостаточно, причем мне недостаточно! - все-таки две стопки водки! - Ты-то сможешь понять, - настаиваю я. Ему – потрясенному спонтанным соучастием - ничего не остается, как аврально изобразить полное понимание – мы как будто вступаем в мнимый союз разбитых сердец и киваем друг другу. Да-да, брат, все так, да-да. Мне кажется, он даже доволен. А я доволен еще больше, когда он уходит. - Давай третью стопку, – говорю я. Выпью и пойду. *** И ты не замечаешь – вернее, замечаешь не сразу – что карие глаза бесстрастно рассматривают твое лицо - порозовевшее от выпивки, с синим пятном-фингалом - это хорошее цветовое сочетание - а когда замечаешь – разумеется, поздно - испытываешь невольное желание прикрыть глаз ладонью и как-то оправдаться за свой совершенно дурацкий внешний вид. - Получил в глаз, – зачем-то говоришь ты и пожимаешь плечами. В общем-то, это очевидно. Не говорить же – ударился. И вот ты в костюме, на соседнем стуле - перепачканное пальто, под глазом, повторюсь, синяк, ты пил водку — ты на высшем уровне идиотизма, ты достиг его сам, один, рядом никого нет — весь уровень только твой. Владей им безраздельно. Фейлон ведь прекрасен как всегда. Конечно же. Но вы оба в костюмах - все-таки утешение. Слабое утешение. Лови самооценку, Миш, падает. Пытайся подхватить на лету. Оп. Этого не было в твоем плане, вот в чем проблема – ну, если не учитывать, что на самом деле плана не было вообще. - Ну что, - хмыкаешь ты неловко, - у тебя какое-то дело ко мне, или это действительно случайная встреча? С делом всегда готов помочь, если что. Ты еле удерживаешься, чтобы не ляпнуть что-нибудь лишнее, но – железная воля, рот на замок – ничего лишнего не говоришь. Он садится рядом за стойку - как тогда, и заказывает себе выпивку. У тебя так колотится сердце, что ты даже не слышишь, что именно он заказал. - Действительно случайная, - говорит он. - Жаль, - говоришь ты.- Тогда я не могу надеяться. Ты хочешь добавить – «на секс с тобой», но не нужно так говорить. - Видишь ли, мне хотелось бы надеяться, – говоришь ты. - Но мне нравятся такие случайные встречи, - добавляешь ты тут же. - Ты так много болтаешь, Михаил, - говорит он. - Я пока что просто молчал, – обиженно говоришь ты. – Ни слова не сказал. *** - Выпьешь еще? Я уже обирался уходить, но сейчас не уйду — такая компания! С тобой мне будет гораздо веселей напиваться. Ты когда-нибудь напивался, Фейлон? - Конечно. - Удивительно, — говоришь ты, — никогда бы не подумал. А я вот решил первый раз в жизни попробовать напиться. Прежде – никогда. Вы опять молчите. Похоже, ты – распорядитель праздника. Все танцы, песни и яркие помпончики под твою ответственность. - Теперь ты что-нибудь спроси, — не выдерживаешь. - Почему только я поддерживаю разговор и соблюдаю приличия? Несправедливо. - Кто тебя так? — и он всматривается в твое лицо. - Ты спрашиваешь, кто меня в глаз ударил? – ты удивлен. Фейлон кивает. - Ну да, — говорит он. — Кто-то же это сделал? - Да я и не знаю его, - Михаил пожимает плечами. - Сама ситуация была глупая. Но азарт какой-то. Не сдержался. И в какой-то момент р-раз и все. И вот результат, - я указываю на ноющий результат. - Но все было по-честному. Никаких обид. - Я понимаю, — говорит Фейлон. — Это правильно. Хоть и глупо. - Да, - говорю я, — это правильно. Что тут глупого? Тузы в кармане надо держать для равных или для сильных, а махать козырями перед младенцами - вот это глупо. - Хороши младенцы, — он слегка улыбается. — Но насчет тузов ты прав, да. - Я пил водку, — говорю я, — заказать тебе? - Закажи, — говорит он и слегка улыбается снова. Его улыбка — полуулыбка - кажется ненастоящей, но она настоящая, вот в чем секрет. Я это знаю. А откуда — не скажу. От водки лицо Фейлона тоже слегка розовеет. Такой нежный ровный розовенький цвет — я невольно смотрю на его щеки и чуть покрасневшие губы. - Часто тут бываешь? - спрашивает он. - Здесь нет. Но бывал раньше. Не нравится? - Не особенно. Хотя... - Мне тоже не особенно. Но это был мой план. - Прийти сюда и выпить водки? - Прийти сюда, выпить водки и встретить тебя. - И все? - Нет, конечно, — говорю я. - Но дальше план является очень секретным, сам понимаешь. - Не думаю, что очень секретным. - Очень, - настаиваю я. - Михаил! - Похоже, ты разгадал загадку, — я хмыкаю.— Ничего нельзя от тебя скрыть. Ты – босс. Но одних разговоров тут недостаточно. Ты же понимаешь. Он усмехается. - Ты хотел бы узнать, совпадают ли наши планы? И все, вроде бы, идет хорошо. И тут я почему-то говорю то, что говорю. - Нет, – говорю я. – я не хочу ничего узнавать. Я хочу, чтобы планы совпадали. - И это все, что тебя интересует? – он больше не смотрит мне в глаза. - Нет. Не все. Но я не хочу врать ни тебе, ни себе, что это меня не интересует. Всегда интересовало. Всегда хотел переспать с тобой. Я не верю в разделение души и тела – это ерунда. Я сплю с человеком, а не с абстрактным телом. Даже если тот человек – с которым я сплю – думает по-другому. Даже если бы я сам так думал – а я так не думал и не думаю. Не надо раскалывать единое целое. От этого не легче и не лучше. Если думаешь, что отдаешься только телом – обманываешь сам себя. - Я… я не о тебе говорю, – поздно спохватываюсь. Он не смотрит на меня, смотрит вниз, разглядывает стойку, наверное, там есть на что посмотреть. Там, наверное, много интересного. - А ты… ты такой, какой есть? – спрашивает он тихо. – Просто ты – и все? - Да. Я думаю, да – я правда так думаю? – И ты - только ты, просто зачем-то тебе нужно отделить того Фейлона, который спит со мной, от того, который глубоко в душе остается верен Асами. Он вздрагивает. Я сказал кодовое слово. Я понимаю, что все потеряно навсегда. Разумеется, я понимаю. Я легонько касаюсь его руки. - Извини, – говорю я. Но руку он не отдергивает. *** Я встаю, беру свое злосчастное пальто. В голове у меня пусто и шумно одновременно. Иди, подыши воздухом. И просто иди. - Я пошел, – говорю я – Мне, правда, жаль. - Михаил, – говорит он негромко. – Пойдем вместе. *** Мы стоим на набережной. Опять этот дурацкий ветер. Ненавижу осень. Мне холодно. Он стоит рядом и смотрит на воду - где-то там одновременно в темноте и в свете фонарей – плещется вода. Я осторожно беру его за руку. Мы стоим так. Как будто взявшись за руки - я голой рукой держу его руку в перчатке – не чувствую ни тепла, ни холода – просто знаю, что это его рука, его пальцы. Немного сжимаю их. А потом я притягиваю его к себе и обнимаю. Он утыкается лбом мне в плечо, как будто сопротивляется, но он не сопротивляется. И дальше мы стоим так.