Изувеченный

Серый рассеянный свет сползал из окна, никогда не знавшего штор, в небольшую и узкую, как пенал, комнату. Аскетичность обстановки, плохо отштукатуренные мышиного цвета стены – все это сглаживалось вечерним полумраком, который делал помещение почти уютным. Аллен сидел на полу под окном, опустив подбородок на колено. Бледная кожа обнаженных плеч и спины светилась почти так же ярко, как и спичка в его пальцах. Он зажигал свечи. Тонкие, толстые, высокие, средние и совсем низенькие, на блюдечках, тарелочках и просто так, плошки, где в ароматном масле плавали фитильки… они стояли повсюду: на подоконнике, на низеньком столе, на стуле и табурете, на тумбочке около кровати и даже на полу. Мечник, полусидя откинувшись на спинку кровати, наблюдал за ним, задумчиво пропуская сквозь пальцы жидкую синеву своих волос. Спички с шипением вспыхивали одна за другой, и от их желто-оранжевого прикосновения рождались маленькие, слабые, трепещущие огоньки на фитильках. Спичка за спичкой, свечка за свечкой, искра за искрой… ночь заглядывала в окно, и пламя десятков свечей, окутанное ее бархатным полумраком, создавало теплую, доверительную атмосферу. - Я сегодня потерял всех искателей. Неожиданная фраза негромко прошелестела над оранжевыми каплями. Канда поднял голову, вглядываясь в лицо, обрамленное подсвеченными оранжевым волосами. Под глазами Аллена поселились темные тени, обострились скулы, и глаза блестели влажно, словно полные слез. - Акума… я не успел, понимаешь? И они… все вместе… все четверо… - мальчишка проглотил колючее в горле и приоткрыл рот, прерывисто дыша, - Я теперь понимаю тебя, Юу. Ты их никогда с собой не берешь, потому что боишься потерять. Мечник фыркнул. - Не-а. Просто мне не нужна отара никчемных людишек, которые только мешаются. В свете свечей блеснули раздражением серые глаза: - Вот знаешь, меня до чертиков бесит то, что все, абсолютно все считают их пушечным мясом, каким-то… - он на секунду замялся, - расходным материалом! Типа – их много, а настоящих экзорцистов мало, поэтому можно не жалеть! А ведь они же люди! У них, может быть, и семья, и дети, и свои какие-то интересы, мечты, фантазии, желания… и вот просто так – под пули, на почти верную смерть?! - Это пахнет бунтом, Мелочь. И потом, мне совершенно параллельно, каких бабочек собирает какой-нибудь искатель Руперт в перерывах между сражениями. У нас война, если ты еще не понял. Для твоих соплей нет ни времени, ни оправдания. Он поднялся и, обходя расставленные по полу свечи, неторопливо-неожиданно оказался вплотную. Наклонившись, потянул вверх, поднимая на ноги и окунаясь взглядом в рассерженные глаза. После поцелуя мальчишка отстранился, упершись ладонями в его плечи. - Это не сопли, Канда. Твои бабочки… - Не мои бабочки. - Ну, твой пример… это же одна из граней человеческой души. Бабочки, или книги, рисование. Другие хобби… как штрихи на портрете. Беловолосый явно ждал какой-то реакции на свои слова, но ее не последовало. Мечник только подталкивал его к кровати, все еще обнимая и заставляя двигаться спиной вперед. Тогда он, с тоской бросив взгляд на свои свечи, негромко произнес, почти прошептал: - Только вот на твоем портрете штрихов я почти не вижу. Канда его не слышал. - У тебя странные прелюдии, Мелочь. Пока ты болтаешь, я все больше завожусь. - Ты меня совсем не слушаешь, - горькая улыбка тронула губы Аллена, - Тебя вообще что-нибудь интересует во мне, кроме тела? - Голос, - откликнулся Канда, сжимая ладони на его ягодицах и вжимая в себя – пах в пах, так, что тому пришлось привстать на цыпочки, - Стонешь классно. Чувствуя жадные губы на своей шее и требовательные руки на заднице, было сложно владеть собой. Грубость Канды, молчаливость Канды, его глухота и отрешенность от всего, что не касалось войны, всегда смягчались этими – жаркими, горячими – аргументами. Трахался Канда потрясающе. Но сейчас Уолкеру хотелось прояснить все. До самого конца. Было тошно – от всех этих мыслей об искателях, от усталости и ноющей боли в груди, где сидела гнилая, как заноза, обида. Канде нужен только секс. Он не воспринимает его, Аллена, как личность. Ему важно тело. - Юу, прошу тебя… оставь меня сегодня. Я не хочу. Просто поговори со мной. - А я хочу. Тебя две недели не было, - отозвался мечник, беззлобно пресекая попытки вырваться. Его безразличное спокойствие пугало до чертиков. И выводило из себя. - Вчера погибли мои товарищи. И траур… - он отпихивал его от себя все настойчивей. - Люди дохнут каждый день. Что теперь, вообще не трахаться в честь траура? - Ты уважаешь мои желания или нет?! – Сильная ладонь с нажимом скользнула вниз, по животу, и тяжело легла на твердость ниже ремня. Хрипотца в голосе отдалась во всем теле холодной дрожью: - Конечно. Ты же меня хочешь. Впору было расплакаться от отчаяния. Канда делал то, что считал нужным, совсем не обращая внимания на протесты и доводы. Аллену вдруг подумалось, что даже если его, Уолкера, завтра убьют, то Юу совершенно спокойно, без тени переживаний, найдет себе следующую жертву. Которая не сможет устоять перед его красотой и дразнящими руками… И тут его словно прорвало. Шар раздражения, медленно растущий в нем не один месяц, за этот вечер увеличился вдвое. И взорвался с оглушительным истерическим криком: - Прекрати!!! Память затапливала волнами горьких мгновений: слезы неразделенной любви в подушку, обиды, непонимание. Вспыхнуло перед глазами: он рассказывает Юу что-то из детства, очень значимое, личное, а тот лишь едва кивает безразлично, продолжая полировать катану… Это было слишком. …Аллен ударил его по лицу – хлестко, больно, замахнулся еще раз, но Канда перехватил его руку, завернул за спину, тесня корпусом. Уолкер бился и вырывался, зло кричал что-то, но брюнет не слушал его, прижимая к стене. Под ногами захрустело стекло, зачавкал разлитый воск… одну руку беловолосый вырвал и заколотил по спине, плечам, голове японца, пытался лягнуть, а тот был глух ко всему: вжав своими бедрами в колючий бетон, держал его крепко, так, что у того паника подступала к горлу. Мальчишка не давался, мотал головой, но Юу был сильнее. Зафиксировав подбородок, он впился грубым поцелуем в оскаленный рот. Мычание, вкус крови – своей и его, сопротивляющиеся руки, до отказа напряженное тело… укусы, удары, слюна и слезы – мелкий и не думал сдаваться. И Канду это заводило. Наверное, даже сильнее, чем тишина и согласие. Ремень отлетел в сторону; Аллен, изловчившись, разбил мечнику губу в кровь. Шипя, Канда толкнул его к кровати, повалил животом вниз, заламывая за спину руку. Беловолосый глухо стонал и что-то хрипел сорванным голосом в покрывало, царапал его скрюченными пальцами… Юу рванул его брюки, спуская до колен, разводя бедра шире, открывая взгляду скрытый между двумя половинками вход. Собственный стояк дергало возбуждением; сплюнув на ладонь слюну, окрашенную красным, мечник в два движения распределил ее по себе, а остатки пальцами растер по складочкам ануса. Уолкер отчаянно задергался, ощущая острое, жгучее прикосновение головки... и в следующее мгновение закричал, выгибая спину и вырываясь. Аллен сжимался, выталкивая его из себя. Ерзал бедрами, даже пнул коленом. Канда, сцепив зубы и повыше подняв заломленную руку, вбивался в мальчишку грубо и безжалостно, не реагируя на долгий, никак не стихающий крик. Ему самому больно – смазки было мало, проталкиваться, почти разрывая нежные стенки, приходилось с трудом, и ощущения были, как будто с него заживо сдирают кожу. В странном, непонятном порыве он наклонился вперед, поддел Мелкого бедрами и нащупал пальцами свободной руки его губы, протолкнул средний и указательный внутрь… мальчишка укусил – это было чертовски больно, но заводило только сильней. Между ягодицами горячо и мокро – он все-таки его порвал; член сновал туда-сюда с хлюпаньем, на сбитое покрывало капали алые капли. Крики прекратились, Аллен лишь хрипел на выдохе. Спину его покрыла испарина, зубы впились в ненавистные пальцы… но он все еще не был возбужден. Чудовищным усилием Канда заставил себя остановиться, отнял ото рта Уолкера руку и спустя мгновение обхватил скользкими от слюны и крови пальцами мягкую плоть. Мальчишка вскрикнул, в который раз пытаясь вырваться и в который раз переживая фиаско. Размазывать свою кровь по его члену, чувствовать, как его кровь пульсирует вокруг собственной плоти, было бесконечно возбуждающе, и Канда нетерпеливо сжал бедра Мелкого, с новым энергичным толчком задевая нужную точку… Аллен кричал – от боли, ярости и злости, от возбуждения – от всего и сразу. Японец разрывал его своим членом, выворачивал сустав, жестко дрочил вставшую колом эрекцию. Запах крови, привкус металла и соли во рту, вздрагивающее плечо под языком и губами, и развратные, ни на что не похожие звуки стонов и врывающегося в тело члена. Канда кончил, выпрямляясь и прогибаясь в пояснице, отпуская заломленную руку Аллена и тут же двумя руками хватая его за бедра, натягивая на себя до самого предела. Несколько мгновений он сжимал пальцы, исступленно стараясь толкнуться глубже, а потом надолго замер, полностью отдаваясь нахлынувшей горячей волне. Трех сильных и резких движений Уолкеру хватило вполне, он сразу как-то обмяк, подтянул руки к голове, уткнулся в ладони лицом. А Канда продолжал стоять, остывая, и смотреть на завораживающее зрелище собственного члена в чужой заднице. Словно желая удостовериться, что это реальность, он провел по измазанной кровью ложбинке пальцем, потрогал себя и вдруг скользнул внутрь, входя в растерзанный анус еще и пальцем. Аллен глухо зарыдал. Мечник вышел из него медленно, наслаждаясь каждой секундой, каждым своим сантиметром, обласканным прикосновением влажных тугих стенок. Головка вышла полностью, и из не закрывшегося отверстия тонкой струйкой потекла сперма, смешанная с кровью… Юу не смог устоять. Нагнулся, сжимая себя одной рукой, и лизнул колечко мышц. Сначала легко, а затем с нажимом, проникая внутрь как можно глубже, пьянея от вида и вкуса… Он снова кончил – Аллену на спину, постукивая головкой по его пояснице, оставляя багровые и белые разводы на светлой коже. Мальчишка плакал, закусив ладонь. Даже после двух раз Канде хотелось запустить в темное влажное отверстие пальцы, провести внутри жадными подушечками… Вместо этого он перевернул мальчишку на спину и, оторвав от заплаканного лица руки, коротким поцелуем коснулся искусанных губ. Аллен не ответил. *** Он лежал, на грани обморока чувствуя, как одевается мечник. В голове было полно горячей мокрой ваты, все тело болело, было жарко и холодно одновременно. А потом его захлестнула кипящая волна черноты, и он уже не слышал, как захлопнулась дверь за самураем. *** Спустя пару часов он очнется, соберет свои вещи и уйдет из комнаты, чтобы больше никогда в нее не возвратиться. Будет еще долгое время прятать ото всех слезы в глазах, и еще дольше думать о том, что случилось, и избегать Канды. Сблизится с Лави. И только через несколько лет, когда война наконец закончится, однажды вечером случайно раскроет найденную в архивах папку с названием «Программа Искусственных Апостолов». Будет сидеть над скупыми и безжалостно жесткими строчками отчетов, едва дыша, целую ночь. А наутро, задыхаясь от снова нахлынувших слез, воспоминаний и ярких образов, бросит все и поедет отыскивать того, от которого так настойчиво требовал невозможного. Страшную правду которого он так и не сумел отгадать.