***
Он закрепил смету на следующий месяц на планшете и взял карандаш. Дважды обвел одно и то же число — сумму, которую надо отстегнуть советнику, чтобы партию допустили на черный рынок Пилтовера. Сумма, которая предназначалась таможеннику. Хорошо хоть, что за крышу теперь не надо было платить — сами справлялись. Он начал складывать цифры в уме... — Нет, здесь зеленым цветом! Сбился. Опять. Силко поднял взгляд от документов. В глубине души он хотел бы разозлиться, но каждый раз, когда смотрел на них, не мог испытывать ничего, кроме умиления. Дети сидели на ковре, вокруг них валялся металлолом и мелки, цветная бумага, инструменты, которые были стащены ими же из чьей-то мастерской... как только не путались в этом хламе? Джинкс учила Виктора делать взрывчатку. Сама она еще не преуспела в этом, но ее новый друг точно не разбирался в оружии, поэтому она на пальцах объясняла ему, как гнуть банки, сплющивать гайки, заматывать проволоку — и обязательно как красить. Силко им вообще не был нужен. Родительская фигура? Отец? Им вдвоем было явно веселее, чем с ним, взрослым, который только мешал бы веселиться. Пряча усмешку, он вернулся к смете, постукивая карандашом по губам. Взятка раз, взятка два, итоговая сумма... Производство пока что приносило скорее убытки, чем прибыль, но он расширялся на запад. Силко с отвращением вспомнил завод, на котором сам работал, когда был ребенком — там, где и научился дышать сжиженным ядом, потому что ему и десяткам других таких же выброшенных из жизни детей не оставили выбора. Либо приспосабливайся, либо умри. Он собирался пойти на него рейдом, всадить нож в горло директору и переделать производство под мерцание. Труб и котлов как раз хватило бы... Он ощутил запах быстрее, чем увидел искры. Силко бросил документы и выбежал из-за стола, выхватывая из рук Виктора зеленый шар, кидая его в сторону открытого окна. Взрыв выбил стекла, и они, сперва треснув в раме, осыпались мелким дождем на его сиденье. — Что я говорил по поводу взрывчатых веществ? — спросил он в глубокой, плотной тишине. Джинкс и Виктор, как ему показалось, даже дышали через раз. Он никогда их не ругал, но они боялись его больше, чем монстров под кроватью. — Оно само, — тихо сказала Джинкс. — Не само, — тоже полушепотом возразил Виктор. — Это я... принес порошок и засыпал внутрь. Я хотел доказать, что оно не сработает. — Замолчи! — Джинкс шипела, как кошка, которой придавили хвост. — Во-первых, это мой порошок! Во-вторых, я нас спасаю! Силко тяжело вздохнул. Из окна веяло прохладой. Внизу кто-то орал — не от ран, от испуга. — Виктор. Джинкс. — Он повернулся к ним, сложив ладони вместе на уровне груди. — Не могли бы вы перестать пытаться взорвать друг друга? Что я говорил насчет этих порошков? Что я говорил об экспериментах в закрытых помещениях? Дети молчали, и угрызения их совести были почти вербальными. — Нам нужно место... особое место, — сказала Джинкс, заведя руки за спину, шаркая ногой по полу. Мелки под ее ступней становились разноцветной кашей. — Там, где мы сможем экс-пе-ри-ментировать. — А вам не рано? Техника безопасности для кого придумана? — Мы выучим! — пообещал Виктор, и в его голосе было столько мольбы, что Силко заранее сдался. — И больше не будем взрывать ваш кабинет... — Или будем, но уже целенаправленно, — ухмыльнулась Джинкс. — Ну перестань ты... Силко посмотрел на разбитое окно и усмехнулся. Винить детей — себя не уважать. Если ты, такой большой и взрослый, не заметил, как они протащили динамит, который под твоим же длинным носом попытались взорвать — это только твоя оплошность. И странно было считать иначе. — Джинкс, сходи за Севикой. Пусть поищет вам хорошее место. Просторное. Без стен. За спиной стукнула дверь. — И что, это правда ты принес порох? — спросил Силко, обернувшись к Виктору. Он знал, что под взглядом двух разных глаз мало кому было комфортно, но мальчик держался лучше многих, хотя еще немного ежился. Совсем чуть-чуть. — Да, — твердо ответил он, не задумываясь. Силко кивнул. Он умел принимать чужую ложь с таким видом, будто точно поверил.***
— Почему я? Почему я, а не она? Что-то пошло не так. Смотреть на человека, который находился во власти эмоций, всегда было интересно с какой-то исследовательской точки зрения. Будет кидаться вещами или только орать? Махать руками или попытается ударить? Может быть, скажет что-то вроде «я тебя всегда ненавидел, чтоб ты сдох, тварь»? Попытается проявить внутреннего монстра, о котором он так любил говорить, или сдержит его? Силко потер пальцем висок, оставив руку у лица. Виктору было шестнадцать, Джинкс — пятнадцать, и он мог поклясться, что это самые худшие времена для человека. Он невольно вспоминал себя в эти годы: сорвиголова с ножом наперевес, Вандер под боком, у которого головы на плечах никогда не было в принципе, и они вместе неслись если не в сторону лучшего будущего, то навстречу бездне, и иногда даже падали в нее... но чаще — ссорились друг с другом по пустякам. Шестнадцать лет — это возраст, который желательно просто пережить. Виктор оперся руками о его стол, пытаясь грозно нависнуть, но ему не хватало ни роста, ни эмоциональности, ни умения преподносить маленького и хрупкого себя так, чтобы у врагов задрожали колени. Но Силко все равно оценил, спокойно глядя на все, что он делал. — Почему я?! — в сотый раз спросил Виктор, и теперь его голос дрожал. Силко знал, что еще немного, и он закричит. — Потому что, — начал он, отнимая руку от лица, чтобы обрезать кончик сигары, — она должна остаться здесь, а ты должен пойти дальше. — Потому что, — произнес он, щелкая зажигалкой, — ты сдержанный, умеешь слушать и слушаться, обаятельный, гениальный... там таких любят. А еще тебе необходимо образование, которое даст тебе толчок к исполнению мечты. Стать грозой Зауна — это ее мечта, а не твоя. — Потому что, — сказал он, закуривая, выпуская облако дыма в сторону, — я так сказал. Этого должно быть достаточно, мальчик. — Но она бы затмила там всех! Она... у нее превосходные устройства! Странные, простые, и тем они лучше моих. То, где я буду разбираться месяц, она решит за пару дней. Силко! Он все ждал, когда Виктор сделает что-то агрессивное, но он не делал — только трясся от злости, смотрел в упор и пытался казаться страшным. Силко подумал, что Виктор — очень хороший парень, на самом деле. И что здесь, в Зауне, чем старше он будет становиться, чем больше вырастут его амбиции, тем больше будет хищников, которые захотят, чтобы он работал на них, или тех, кто попытается его прикончить за то, что он опять куда-то полез. Он подумал, что рано или поздно Великая Мечта окажется важнее, чем приемный отец, сестра, их укромное местечко-мастерская, чем все на свете. Потому что Силко сам был таким. Потому что он таким их выращивал. Отдай все за мечту и умри. Или просто умри. Зачем ты нужен, если не можешь отдать все за мечту? — Ты пойдешь учиться в Академию, Виктор, хочешь ты того или нет, — сказал Силко, устало прикрыв глаза. — Сдашь экзамены, всех очаруешь и добьешься там, наверху, лучшей жизни для нас, внизу. Он встал из-за стола и подошел к Виктору ближе, погладил его по щеке. Если тот и хотел дать эмоциям волю — разрыдаться, заорать, броситься драться или сделать что-то еще, даже более безрассудное, чем броситься в истерику, — то не позволил себе такой роскоши, и за это Силко тоже был благодарен. Большой палец лег на родинку над губой, чуть погладив. — Ты будешь идеален на своем месте, а она — на своем. Понимаешь? Силко верил во все, что говорил, иначе эти слова теряли силу. Ты никогда не сможешь убедить хоть кого-то в том, что ты прав, если ты просто врешь. И он, глядя в янтарно-карие глаза напротив, знал: этот — добьется, этот весь Пилтовер раком поставит, но своего — добьется. Виктор отнял его руку от своего лица. — Ты просто не хочешь ее отпускать. Впервые за много лет Силко растерялся; стоял и смотрел в ответ с сигарой в зубах, не зная, что ответить. Почему он вообще так решил? С чего он взял? — Но ты же должен чувствовать разницу... — В том, что она тебе дороже? Я чувствую. В голове рушились карточные домики. Слова не находились. Стоять с раскрытым ртом, как вынутая из воды рыбина — себя не уважать, поэтому Силко продолжил молча курить, не зная, что здесь еще можно сказать. Он не хотел падать перед Виктором на колено со словами, что для него нет судьбы важнее, чем его, потому что это было бы неправдой, отдающей театральщиной. Но ревность? Серьезно? — Хорошо, — в итоге сказал Виктор, опустив взгляд, якобы смирившись. — Я выучусь. — Это будет интересно, — добавил Силко так, будто всего предыдущего разговора не было. — И сделаю жизнь в Зауне сносной. — Лучшей. — Это не моя мечта. Уходя, Виктор хлопнул дверью так, что со стены упала картина. Стекло в раме разбилось, и острые осколки разлетелись по всему полу. Силко потер переносицу. С чего он вообще взял, что сможет стать хорошим отцом?***
За спиной мерно и мирно шумел механизм. Его лопасти двигались в одном темпе, выбрасывая из дыры в стене воду, и Силко немного завороженно смотрел на то, как поменялась река. Может быть, однажды вода в ней будет пригодна для питья, и тогда им не придется закупать огромные баки из Пилтовера, чтобы выжить. Силко усмехнулся. Он думал, что после того, как Виктор поднялся наверх и поступил в Академию (не без его помощи и, главное, не без его денег, заплаченных кому надо, чтобы мальчика аттестовали как пилтоверца, а не заунита), их пути больше не пересекутся — таким обиженным и уверенным в этой своей обиде он тогда выглядел, но нет. — Эти истории невозможно было слушать в сотый раз, — сказал Виктор, аккуратно сев рядом и спустив ноги вниз. Трость он положил рядом с собой. — И я решил, что надо что-то делать. — Думаешь, это поможет? Я люблю эту историю. Теперь можно зайти внутрь и рассказывать уже в воде. — Отвратительно. — Виктор улыбнулся. — Бедная Джинкс. Как она вообще? — Скучает. Приходи к нам иногда. — Ладно. Они замолчали. Силко думал, что уже не в том возрасте, когда можно часами смотреть за тем, как солнце катится по небосводу и в финале закатывается за горизонт, оставляя после себя только розовое, красное и фиолетовое, но вот же, сидел и смотрел, слушая переливы воды и работу механизма. Виктор протянул ему аккуратный шприц. — Ходить тяжело, — сказал он негромко. Силко достал из внутреннего кармана плаща флакон с мерцанием, набрал полный патрон и, приподняв форменную рубашку Академии, сделал инъекцию в спину. Виктор скривился, схватившись за трость, чтобы не закричать, но уже через мгновение отпустил ее обратно и выпрямился, проведя ладонью по лицу. — Спасибо. — На сколько хватает? — На неделю, и то, ближе к концу появляется боль. Здесь не признают мерцание, а больше мне ничего не помогает. — Разумеется. Силко вздохнул и погладил Виктора по голове, поправляя вихры шевелюры. Тот лег к нему на плечо, доверчиво, как раньше, до учебы. — Они ничем не отличаются от нас... пилтоверцы, я имею в виду. Тоже сломанные. — Ну да. Только у них есть деньги, чтобы это скрыть. В Зауне же ценят не лоск, а искренность, и чем хуже ты выглядишь, тем больше это говорит о том, что ты пережил. — Силко хмыкнул, водя пальцем за чужим ухом. — Ненавижу их всех. Я бы посмотрел, как им помогает все это шмотье, когда воздух отравлен. — Я, кажется, знаю, как сделать универсальные маски. Это помогло бы на заводах. Силко кивнул и потянулся за сигаретой, — таскать сигары через весь Заун было несподручно, — но в последний момент передумал. Виктор поймал его руку и заставил отвлечься от заката на себя. — Я помогаю им, — произнес он медленно. — И нам тоже. — Пока что нам — больше, — проворчал Силко. — Среди них много хороших людей, тоже желающих помочь... — Так помогли бы тогда. Они опасны. Из-за них мы так живем. — Я живу среди них, — в голосе Виктора появилась сталь, и Силко тихо хмыкнул, зная, что теперь он заведется и будет рассказывать о непогрешимых пилтоверцах. Чертово правило «с волками жить». — Они меня выучили. Это благодарность. — А Синджеда, который тебя привел, выкинули. Дальше что? — Люди разные, — прошептал Виктор. — Да, я о том же. Силко явно хотел сказать что-то еще — что-то очень едкое и ядовитое, как (горячо любимый им) воздух Зауна, — но теплые губы накрыли его рот, призывая заткнуться, и он заткнулся. Нет, определенно, больше никаких детей. Никогда. Ни за что. Или стоило поработать над пониманием личного пространства? Силко тихо засопел и обнял Виктора крепче. Он иронично подумал, что целоваться на фоне заката — это даже не что-то новенькое в его жизни, это просто... смешно. Но приятно. И Джинкс, и Виктор воспринимали его не столько как отца, сколько как человека, которым он старался быть — вожаком, авторитетом, тем, на кого хочется равняться. И, видимо, кого хочется целовать. — Пойдем уже, — тихо сказал Силко, поднимаясь и помогая Виктору встать. — Синджед плесенью покрылся, пока нас ждал. Надеюсь, он вообще помнит, что мы собирались прийти. — Так это лишь на пользу. Сделает из нее новое лекарство. Кстати, хотел тебе рассказать про одного парня... у Талисов, оказывается, есть ученые в роду. Силко негромко рассмеялся, пропуская Виктора вперед. Он почти не хромал, едва опираясь на трость, скорее, по привычке, чем из надобности.***
Все к лучшему, подумал Силко. Все будет просто замечательно.