Потерянный

      Всё это было слишком.       Даже для взрослого это слишком. А для ребёнка тем более.       Я не понимал, что там забыл, и почему ночные бдения по развлекательному центру превратились в игру на выживание. Первые же часы должны были положить конец моим скитаниям. Я был слишком мал и неопытен: моя психика неустойчива, мои нервы как оголённые провода. Одно лишнее касание сделает меня калекой, вынужденным всю жизнь бояться собственной тени и пичкать себя успокоительным. Можно подумать, я был очень храбр. Но это не та храбрость, которой можно кичиться перед одноклассниками и друзьями. Моя отвага бессознательна — это врождённый инстинкт самосохранения. Я защищался, потому что не мог иначе. Не мог, потому что хотел спастись и выбраться оттуда. В ту проклятую ночь я хотел лишь одного — выжить.       Я всю жизнь был мнительным ребёнком. Сторонился людей, боялся доверять им. В ту ночь у меня не было выбора: отказать в доверии — значило погибнуть. А умирать не хотелось.       Доверившись Фредди, я словно переступил через себя. Это не было легко и опрометчиво, скорее сработало инстинктивно и оттого незамедлительно. Наш с ним союз стал чем-то вроде договора, только обязательств со своей стороны я так и не понял. Но я делал всё, как он велел, и мой страх притупился. Я хватался за его советы, как за спасательный круг: нашёптываемые на ухо безумства, вроде бегства от разъярённых аниматроников или кражи билета, принимал за чистую монету. Мне говорили бежать — я бежал, искать — я послушно отправлялся на поиски необходимого. Это прозвучит безумно, но Фредди не просто давал мне задания, а по-отечески наставлял меня. Спустя годы этой нежности я так и не понял. Но в этом было что-то странное. Странно притягательное для маленького мальчика и совершенно необъяснимое — для меня.       Обычно дети пригревают под боком игрушки, всячески за ними ухаживая. Но в ту ночь я сам был под опекой игрушки — большой такой и грозной. Боялся ли я тогда Фредди? Нисколько. Он не был безобразным, скорее неухоженным и жутким. В его голосе и твёрдой поступи (от которой я сам немного подпрыгивал) чувствовалась сдержанная мощь запертого в клетке зверя. Но эта мощь не несла с собой угрозы. Наоборот, я чувствовал защиту.       Я вверил свою жизнь в пару механизированных лап величиной с мою макушку. Забираясь внутрь него, я ощущал тепло, и теснота меня ничуть не пугала. Всё время я задаюсь вопросом: «Почему?» Почему я следовал за ним, а не предпочёл, например, где-нибудь остаться и выждать? Мне часто приходила в голову эта идея, но голос собственного разума заглушал другой, струящийся из часового динамика. Голос Фредди Фазбера. И я ему верил.       Рядом с ним я ощущал себя бессмертным. Попросту не верил, что могу умереть, и игра закончится вот так. Почему я называл это «игрой»? Приключение с возможно смертельным исходом — явно не подходит под определение игры, догонялок или пряток, но Фредди убедил меня в обратном. Все эти коридоры, вентиляции и бесчисленные залы, где освещение перекрывало сгустившийся мрак неоновой сеткой — я никогда в них не ориентировался и запросто мог заблудиться. Что направляло меня: чутьё, интуиция, шестое чувство или чистая удача? Я никогда этого не узнаю. Всё это неосязаемое и подсознательное. А Фредди таким не был. Он был как раз-таки реален.       Возможно в ту ночь он оказался куда более человечным, чем все обитатели комплекса, вместе взятые. Тогда я этого не понял и свою привязанность к нему воспринимал как следствие перенесённого мной шока, страха за собственную жизнь. Я не заметил, как перестал переживать за себя и начал волноваться за него. Впервые увидев Фредди сломанным и обессиленным, я осознал, насколько всё серьёзно. Не бросился к нему в слезах, как сделал бы любой другой ребёнок, приметив в подобном состоянии любимую игрушку. Фредди не был игрушкой. Он был моим проводником, наставником и… другом. В ту минуту я был готов на всё, чтобы этому другу помочь.       В скором времени я перестал шугаться его громоздких шагов, и сияющие в темноте глаза, некогда казавшиеся мне холодными и безжизненными, стали моей путеводной звездой. Точнее, звёздами. Он часто называл меня Звездой, сопровождая это обращение какой-нибудь подбадривающей фразой: «Всё получится, Звезда! Ты на верном пути». Внутри всё теплело; на короткое мгновение я чувствовал себя любимым и особенным.       Хотелось ответить ему чем-то ласковым и мягким, но я был слишком занят ситуацией, чтобы раздумывать об этом. Временами готов был на него сорваться, когда особенно паниковал. Всё-таки боязнь пересиливает другие чувства, а бессознательный страх поглощает твои мысли целиком. Ни разу не пришло мне в голову поговорить с ним как с живым. И я об этом жалею.       А потом времени для разговоров не осталось.       Сдаётся мне, за подобную игру в сопровождении аниматроника следовало бы отвалить немало денег. Но общение с ним мне обошлось ценой куда дороже. Я не погиб, нет. Я успел. Мы успели. Но я ушёл один и больше его не видел. Нервы сдали: я сделался нервным и пугливым, панически боясь туда наведываться.       После той ночи у меня осталось немало безделушек, вроде магнитов и пиньят, но и от них я в скором времени избавился. Оставил себе только магнит — мордочку Фредди, неестественно мультяшную, с большими добрыми глазами, симметричными веснушками и задорной улыбкой. Зачем? Я не мог себе этого объяснить. Долгое время убеждал себя, что всё выдумал. Фредди Фазбер — плод воспалённого воображения, не имеющий ничего общего с звездой на сцене. Зачем я себя обманывал? Зачем хранил этот магнит, расцеловывая перед сном во все веснушки? У меня не было игрушек, друзей — тем более. Но в друзьях я нуждался куда больше, чем в игрушках. А Фредди был моим другом, которого я добровольно бросил. И, наверное, осознание этого легло на мою душу тёмной тенью. Я предпочёл списать всё на разыгравшееся воображение — так было проще. Проще счесть себя выдумщиком, чем признать, что ты предатель.       Когда я наведался в эту пиццерию заново, никто меня не приметил. Под маской возмужавшего подростка трудно разглядеть того маленького Грегори, который несколько лет назад забрался ночью в этот комплекс, спрятавшись в аниматроника. Я был страшно худым и бледным, когда пожаловал туда впервые, но у меня был билет и немного денег — достаточно веское основание, чтобы меня впустили. Выступление Фредди Фазбера только начиналось. Его ещё не объявили, но я предчувствовал: назревает что-то громкое.       То ли я не смог разглядеть его издали, то ли Фредди прятался за спинами своих друзей, но я его не увидел. С нашей встречей не стоило торопиться. Подсознательно я всё ещё питал надежду на то, что он меня узнает, но здравый смысл утверждал обратное: «Фредди не человек. Он видит стольких детей за день: ему ли помнить одного единственного, что принёс им на голову столько проблем?» И его доводы были весьма убедительны. Я не мог не согласиться.       Выступление закончилось, но своего кусочка пиццы я так и не тронул. Сидел, прихлёбывая содовую, и всё осматривался по сторонам, опасаясь быть пойманным, захваченным врасплох и, наконец, убитым. Дети взирали на меня хмуро и недоверчиво: их явно не впечатлил этот концерт.       Пробираясь сквозь толпу малолетних посетителей, я ощутил мандраж. В возрасте этих деток я был совершенно на них не похож. Моя шалость была безрассудством, ведь, забравшись в Фредди, я ставил под угрозу не только себя, но и его. А они бы и ночи здесь не протянули, сдавшись Ванессе при первой же возможности.       Чем ближе я был к заветной гримёрке, тем сильнее ощутимо нервничал. Зачем я туда направляюсь? Что я хочу узнать? Какие слова хочу от него услышать? Наверное, никаких. Простого взгляда на него мне было бы достаточно, чтобы убедиться, что он в порядке. Ведь именно этот вопрос волновал меня последние годы больше всего. Болезненно зудящая заноза, от которой я вознамерился избавиться, положив конец моим мучениям.       Я тактично постучал. Не дожидаясь ответа, распахнул дверь и зажмурился, вытянув руки вперёд. Прямо как зомби или Чика, несущаяся на всех парах, чтобы меня убить.       — Извините, здесь вход для посетителей воспрещён.       Я вздохнул; голос звучал отдалённо. Слова были направлены не ко мне.       Я сделал несколько шагов вперёд, ладонью уткнувшись во что-то твёрдое, металлическое. Почему ты оказался так близко? Так непривычно быстро, как раньше, когда ты неожиданно выглядывал из-за моей спины, вынуждая меня вскрикнуть. Второй рукой пошарил в кармане, выудив из него старый магнит — мой незаконный сувенир на память о той ночи, когда я узнал тебя. Ты видишь десятки таких магнитов в сувенирной лавке; десятки таких детей, которые ходят с этими магнитами, по рассеянности их теряя. Что особенного в моём? Наверное, только то, что он мой.       — Что ты здесь делаешь?       Слова встают у меня в горле комом.       — Я… Я заблудился.       — Ох, правда? Мне очень жаль. Давай поищем с тобой информационный уголок, чтобы объявить о пропаже твоим родителям.       — Не надо, Фредди. Я пришёл сюда один.       Я слышу тебя, как раньше, и меня захлёстывает нежность.       Я действительно один. Ведь у меня никого нет, кроме тебя.       — Как я могу тебе помочь?       — Простой узнай меня.       Глупо было надеяться и требовать от тебя невозможного. С каждым твоим словом я уменьшаюсь в собственных глазах до размеров маленького Грегори — того самого мальчишки с пластырем на поцарапанной щеке и разодранной коленкой.       — Прости, в моей базе данных такого посетителя нет.       — А я не из базы данных. Я из прошлого.       Понимаю, насколько это звучит пафосно и глупо. По моим щекам скатывается что-то влажное, проступая сквозь сомкнутые ресницы. Я так и не открыл глаз. Впервые наедине с тобой я по-настоящему боюсь. Но не тебя. Боюсь, что тебя попросту не будет.       — Зачем же ты вернулся?       Временами ты говоришь, как живой. Будто без лишних слов всё понимаешь. Сколько раз с той ночи они тебя ремонтировали, разбирали по частям, совершенствовали? Что они успели в тебе изменить?       — Я не знаю, Фредди… Я не знаю.       Моя рука по-прежнему упирается тебе в грудь. Поверить не могу, что когда-то я там умещался. С тех пор я вырос, но не стал храбрее. Рокси была права: трусишка не может прятаться вечно. Я мог вечно прятаться от них. Но не от самого себя.       — Прости, дружище. Я всего лишь хотел вновь тебя увидеть. Хотел убедиться, что ты в норме.       — Как же ты меня рассматриваешь с закрытыми глазами?       Действительно. Я просто дурень.       — Я не могу. Веришь, нет, Фредди, но я попросту боюсь.       Потому что я трус. Но ты никогда им не был.       — Не бойся, Звезда. У тебя всё получится.       Твой голос звучит вкрадчиво и тихо, всё ещё с металлическими нотками, но мягко. Я всё хотел спросить: почему Звезда? Действительно ли это прозвище заложено в твоей программе или я для тебя кто-то особенный?       Здесь целый комплекс таких звёзд, как я. Млечный путь, в котором я попросту потерялся. Возьми меня за руку, выведи отсюда — как ты умеешь. Я готов пойти за тобой. Как раньше.       Я протягиваю тебе руку, но натыкаюсь на пустоту. Твой голос льётся из динамиков, моя ладонь упирается в игровой автомат, ошибочно принятый за аниматроника. За стеклом собираются люди, готовится выступление.       Я опоздал. Тебя здесь нет — и за всё это время не было. Меня ослепил страх, я побоялся даже взглянуть на тебя. Стал совершенно другим человеком. Узнаешь ли ты нового Грегори? Вряд ли, если память о старом давно стёрта в ходе технического обновления.       — Поторопись, Звезда! Выступление начинается!       Спасибо, Фредди. Лучше я зайду к тебе в следующий раз.

***

      Я медленно иду по мостовой, удаляясь от комплекса. От тебя. От теней прошлого. Направляюсь в никуда — скорее всего туда, где я пропаду. Потому что трудно жить без друга за плечами. Ещё сложнее жить с мыслью, что единственного своего друга ты предал.       Забираюсь в коробку, как маленький. Я ночевал в этом переулке после своего побега, а на следующий же день наблюдал новый поток посетителей. Казалось, всё стало по-прежнему, и моё вторжение никак не повлияло на бизнес. Но после событий той ночи я не смог стать прежним. Всё это было слишком. Даже для взрослого это слишком. А для ребёнка тем более.       Теперь я уже не ребёнок. Но ещё и не взрослый. Всё в голове перемешалось, будто заволокло помехами. Засыпая, я видел то же красное свечение, враждебное, предостерегающее. Оно чётко обрисовывало контуры зайца, о существовании которого я предпочёл забыть и не думать. За день я слишком вымотался и устал. Завтра я попробую навестить Фредди ещё раз.       — Спокойной ночи, — шепчу, прижимаясь к мультяшному носу на магните губами. Твоя звезда будет сиять. Совсем скоро.       Пока не погаснет.