Каждый раз

      Леви помнил, как всё это началось. Полночь, Оттавио за рулём. На соседнем сидении — Скуало. У него культя вместо протеза, тёмные, как сама ночь, круги под глазами и только-только переставшие кровоточить раны под плащом. Скуало — новый босс Варии. Скуало этого совершенно не хотел, но теперь их кучкой озлобленных подростков руководил он. Поэтому сидел отдельно, возле предателя семьи, и молчал. У него задетая гордость и вековая усталость в молодом лице.       Бельфегор сел прямо за капитаном, прилип к окну до конца поездки. Тогда он был совсем не принц: сальные взлохмаченные волосы, которые пришлось часами вымывать от крови, впалые щёки. К аристократической бледности добавилась трупная синева. Он не смеялся с дня вторжения и для себя был удивительно молчалив. Китель Скуало Белл накинул на плечи — холодно. Поэтому Маммон сидела рядом, под тем же кителем. Сидела, прижавшись к мальчишескому боку, и ни разу за путь не сказала ничего про деньги. Её было невидно эти несколько месяцев, она осталась целее их всех, но не менее подавлена и разбита — это чувствовалось. Все понимали, что без её помощи извне их давно могли казнить. Все были благодарны.       Луссурия потеснил Леви к другому окну. На задних сиденьях им было неудобно вчетвером, несмотря на потери в весе.       Лусс остался единственным, кто улыбался. Нервно, вымученно, сквозь силу, но улыбался. Все его перья выщипали, цвета поблекли, на идеально ухоженном лице появилась щетина. Очки, треснутые, как и он, выдали только сегодня, и было слышно как он всхлипнул, обретя зрение после затяжной темноты. Остальные раны на нём затянулись, но дикий страх, заставлявший его рисковать собой, залечивая очередные ножевые или пулевые, не дал исчезнуть пустоте и холоду в глазах, на секунду открывшихся на обозрение любому желающему. Леви видел это сам. Он заглядывал в невидящие глаза, и холодок бежал у него по спине. Ему самому болело намного сильнее — за острый язык и буйный нрав били ежедневно, но жалко было не себя, а Луссурию, который через день пытался его лечить. Незаметно подбирался к клетке, протягивал дрожащие руки через прутья, пальцами с пламенем водил по кровоточащей плоти и всё шептал, как всё будет хорошо. Что всё это плохой сон, который рано или поздно закончится. И всё будет как раньше. Как с Боссом. У Леви не было сил, чтобы его затыкать в первые разы, а потом не было желания. Стыдно признавать, но это осталось последним, во что он верил.       Когда в машине Лусс оставил место возле себя, Леви выдавил ему ответную улыбку. Она уже исчезла через секунду, но Луссурия попытку оценил — невесомо похлопал по плечу.       Рядом с Луссурией тепло, даже если он не использовал пламя. Леви это знал и не брезговал компанией Лусса, даже если хотелось забиться в угол и никого не видеть как сейчас. Он предпочёл компанию одиночеству и бесконечным мыслям в голове, выращенным кровью, потом и болью. В темноте, уже порядком уставший и почти заснувший, он даже незаметно облокотился на Луссурию, уложив голову ему на плечо. Тот даже не дёрнулся, как будто ничего не почувствовал, хотя улыбка его стала искреннее.       Леви на секунду поверил, что теперь всё хорошо. Он позволил себе такой обман лишь на чуть-чуть, чтобы не разочаровываться в происходящем слишком сильно.       Луссурия всё ещё через раз уверял его, что всё наладится.       Потеря Босса, позорный проигрыш, несколько месяцев пыток, тяжёлые увечья и изгаженные нервы. Работы нет, а за ту, что есть им платят втрое меньше, чем за самый дешёвый заказ. Мрачные пустые коридоры гигантского штаба, где каждый твой шаг заглушали толстые пыльные ковры, а огромные комнаты на целую организую съедали малочисленных жильцов, не способных содержать в процветании столь великое место.       Леви мерещились враги по углам, крики в полнейшей тишине и мёртвые тела: Босса, Капитана, Луссурии, своё собственное. Он кричал на Скуало днём, срывая связки, не ел и тренировался до ночи, а потом мучился от кошмаров, встречающих его каждый раз, стоило только закрыть глаза. Сдохнуть казалось легче, чем терпеть боли в шрамах по утрам и судорожно каждый раз стирать слёзы, проживая одни и те же сцены раз за разом. Но вместо этого он шёл к Луссурии.       Луссурия не был решением всех проблем и страхов, он сам не высыпался и держал на лице тухлую усмешку, прикрывая нервозность эксцентричностью. Леви посчитал хмурое и измученное лицо Лусса перед собой достижением — он не притворялся, что цел и оптимистичен. Вряд ли он вообще верил в то, что повторял всем остальным. Не верил, но продолжал говорить. Может поэтому Леви после очередной нервотрёпки находил себя у его дверей.       Луссурия спал чутко и открывал ещё до того, как Леви стучал. Он уже не спрашивал, что могло случиться в этот раз, просто пропускал к себе и давал разместиться на большой кровати. Леви не спрашивал разрешения, просто занимал место, где уже привык сидеть за несколько месяцев ежедневного посещения. Луссурия садился рядом, закидывал босые ноги на одеяло и нежно за руку заваливал Леви в объятия. Тот старался не наваливаться всем весом, но всё равно почти тонул в тёплых руках, утыкаясь носом в шею.       — Всё будет хорошо.       — Это закончится.       — Надо просто подождать.       Шёпот заполнял собой помещение, Леви расслаблялся под успокаивающий голос и ровное поглаживание по спине.       — Это просто плохой сон.       — Длинной в три месяца?       — Очень долгий плохой сон. Но и он кончится, Леви-чан. И всё будет в порядке.       — Правда?       — Конечно.       Леви почувствовал себя ребёнком, который пытался добиться от взрослых чуда.       — Обещаешь?       — Обещаю.       Луссурия крепче обнял Леви и завалился вместе в ним на кровать, устраивая его голову себе на грудь и продолжая гладить.       — Всё точно будет хорошо. Спи спокойно. Однажды всё будет именно так.       Проваливаясь в сон, Леви подумал, что немножечко верит. Потому что Луссурия так сказал.