Хроники Последних Дней

От криков и истошных воплей в ушах Юичиро до сих пор звенело. Мальчик прибавил ходу, стараясь не отставать от своего названного брата Микаэлы, который с сосредоточенной уверенностью пробирался через переулочки к их приюту, не забывая оглядываться при этом по сторонам, высматривая возможные опасности; Юи оставалось только не отставать. Такая самостоятельность и решительность казались неподходящими обычному тринадцатилетнему мальчику, но в этом был весь Мика — когда он чего-то хотел, то пёр напролом, и никакие препятствия не были в силах его остановить. Если подумать, они ведь и подружились таким же образом — Юи, по натуре замкнутый одиночка, поначалу противился новому знакомству, но для Микаэлы ответ «нет» был неприемлем. И вот теперь этот блондин был для мальчика, наверное, самым близким существом на свете — для него-то, который от других детей шарахался, как от огня! Воистину жизнь меняет приоритеты. Они вдвоём сумели отбежать довольно далеко от центра Токио, однако тишина, царившая в этих спальных районах, нервировала едва ли не больше, чем мрачно-багровое зарево многочисленных пожаров, вспыхнувших по всему городу; на фоне отсвета пламени чёрные громады небоскрёбов, лишённые привычных ярких огней, казались неприступными вершинами гор. Темнота, окружавшая их, казалось, со всех сторон, тоже не улучшала положение — иногда им приходилось практически вслепую пробираться через дворы, поскольку электричество банально не работало, а там, где уличные фонари всё же горели, они почти бесперебойно моргали, а кое-где во мраке вспыхивали яркие искры из разорванных проводов. Были времена, когда Юи сомневался, идут ли они вообще в правильном направлении, но он доверял Мике и полагал, что тот знал дорогу. Надо сказать, что мальчик сейчас следовал за другом практически на автопилоте — внутри он был буквально парализован страхом и шоком от того, чему стал свидетелем всего каких-то полчаса назад. Мике пришлось потратить достаточно времени на то, чтобы успокоить его — сразу после катастрофы он был не в состоянии сдвинуться с места и мелко-мелко, почти бесконтрольно, трясся. Однако его брат помог мальчику взять себя в руки и дать какую-никакую, но цель, однако даже сейчас внутренности Юи вздрагивали при каждом подозрительном шуме, а когда они с Микой натыкались на брошенные то тут, то там одежду, обувь, рюкзачки и сумки, а порою даже зубные пломбы, протезы или импланты, к горлу Юичиро подкатывала тошнота. Он до сих пор не имел ни малейшего понятия, что вообще произошло; всё случилось без всякого намёка, без предупреждения — можно сказать, в мгновение ока. Началось всё с того, что он, Мика и ещё трое детей из их приюта уговорили воспитательницу прогуляться вместе с ними по городу, и, возможно, пройтись по магазинам — в Рождественскую ночь в Токио всегда продавали много чего интересного, особенно на всевозможных ярмарках, устраиваемых прямо на улицах. Юичиро, конечно, не особенно интересовали безделушки, но он не отказался бы от сахарной тросточки или имбирного пряника, если бы представился случай. В конце-концов, пожилая женщина согласилась — она была едва ли не единственной сотрудницей приюта, которая тепло относилась к сиротам. Поначалу всё было просто замечательно, разве что двигаться приходилось быстро, чтобы не отстать от их провожатой — в такой толпе людей, которая наводняла улицы накануне праздника, было легко затеряться. Необходимость присматривать за малышнёй тоже не слишком радовала — за исключением Мики и нескольких других хороших знакомых, он не был особо близок с другими детьми, которые постоянно задирали его и называли «демоном». Возможно, проблема действительно была в нём, учитывая, что родители, прежде чем отдать его в приют и больше не вспоминать о его существовании, попытались его убить… Но в такие моменты Юичиро обычно не рефлексировал — его вспыльчивый нрав брал над ним верх, и дело по обыкновению заканчивалось дракой. Может быть именно по этой причине он так долго отталкивал от себя Мику. Может быть, он и в самом деле убедил себя, что полюбить его невозможно, что он достоин лишь ненависти окружающих, а потому ни один нормальный ребёнок не захочет дружить с ним. Как бы то ни было, он был несказанно рад, что ошибся в Микаэле, который не только продемонстрировал ему ценность настоящей дружбы, но и сделал его куда терпимее по отношению к другим воспитанникам. Конечно, постоянно проверять, не отстали ли дети по пути, всё ещё было не слишком приятной обязанностью для Юичиро, но воспитательница наставительно заявила, что, как самые старшие дети в группе, они с Микой должны были быть ответственными и за младших; к тому же, ради рождественских угощений, Юи готов был и потерпеть. На то, чтобы добраться до даунтауна, ушли добрых пятнадцать минут — метро, конечно, было быстрым, но Юи на собственном опыте убедился, что сироты из приюта Хакуя не были единственными желающими купить подарки. Это было не настолько плохо, как год назад, когда Юичиро однажды пришлось поехать в центр Токио в час-пик (об этой поездке он предпочёл бы больше не вспоминать), но всё же, когда дети, ведомые воспитательницей, вышли наконец на поверхность, мальчик наконец почувствовал, что может вздохнуть полной грудью. Тогда всё ещё было нормально — воспитательница собрала их на тротуаре и пересчитала (никто из трёх малышей, к счастью, не потерялся по дороге), после чего они все дружной группой двинулись к рождественской ярмарке. А вот потом… Юичиро, честно говоря, сам не мог сказать, кто первым заметил неладное. Кажется, это был кто-то даже не из их группы, а просто совершенно посторонний человек; просто внезапно окружавшая их толпа заволновалась, пришла в движение, словно морские волны, поднявшиеся при внезапно налетевшем ветре. Раздались крики, все начали указывать пальцами куда-то вверх, достали телефоны и камеры и стали что-то записывать на них. Юичиро, естественно, тоже посмотрел, и сразу же понял, что в небе происходило что-то странное — это было похоже на полярное сияние, про которые он однажды читал в детской энциклопедии, однако оттуда же он знал, что это явление бывает за полярным кругом, а уж никак не в Японии, и что обычно оно бывает красного и зелёного цветов — но то, что он видел сейчас, было пронзительно-золотым. Он не мог описать словами, насколько это было прекрасно, просто потому, что за всю свою довольно недолгую жизнь никогда не видел ничего подобного. Казалось, что восходящее солнце, в то самый момент утренней зари, когда оно только-только поднимается над горизонтом, внезапно обратилось в жидкость и тягучими, словно медовый сироп, струями растеклось по небосводу. Свет, испускаемый таинственным явлением, не падал сверху — вместо этого он, казалось, исходил отовсюду; сами облака словно бы пылали изнутри ярким пламенем, сияя всё ярче, всё сильнее, пока, в конце-концов, всё небо не заиграло различными оттенками жёлтого, и вокруг них стало настолько светло, будто ночь всего за несколько секунд вновь обратилась в день. Юи хорошо помнил, как просто смотрел на открывшееся перед ним зрелище с открытым ртом, не в силах отвести взгляд — настолько невероятным, настолько великолепным оно было. И так думал не только он — весь город, казалось, замер, точно время вокруг них остановилось. Прохожие замерли на месте там, где шли, водители выходили из своих автомобилей, глядя на небо в неверящем благоговении, даже непоседливые дети, которых Юичиро и Микаэла были вынуждены опекать всю дорогу, поскольку они постоянно засматривались то на одно, то на другое, казалось, теперь не могли смотреть ни на что, кроме сверкавших золотом небес. А потом — опять же, без всякого предупреждения, — раздался громкий, протяжный звук то ли горна, то ли трубы; честно говоря, Юичиро не разбирался в классике и потому понятия не имел, как отличать по звуку различные музыкальные инструменты. Странность была даже не в том, что слышать такое, когда небо больше похоже на пылающую поверхность Солнца — это «немного» жутко, а в том, что звук этот, опять же, не имел чёткого направления и был слышен, казалось бы, везде сразу. Юичиро даже казалось, что он слышит звук не ушами, а прямо внутри своей головы — и, пусть он и не попытался этого сделать, мальчик был уверен, что если он попытается закрыть руками уши, то будет слышать глас столь же хорошо, как если бы никаких преград для звука не было вовсе. Сама мелодия была незнакома Юичиро, но, безусловно, была прекрасна — другого слова и не подберёшь. И всё же было в ней что-то не то, что-то словно бы противоестественное, чужеродное, иное; Юи был убеждён, что ни один человек такое сочинить был бы не в состоянии. Звук этот нагонял на мальчика какой-то совершенно дикий, первобытный страх — но, в то же время, успокаивал. Ему хотелось моментально вскочить и бежать со всех ног, прочь, далеко-далеко, куда угодно, лишь бы не слышать этого странного горна — и, вместе с тем, что-то глубоко внутри него, какая-то часть, которую он похоронил глубоко в своём израненном и очерствевшем не по годам сердце, хотела, чтобы эта прекрасная мелодия никогда не заканчивалась. Ему хотелось просто слушать и слушать её без остановки, будучи уверенным, что ему ни за что не надоест — даже если пройдёт тысяча лет, даже если пройдёт целая вечность. Эти чувства были странными, потому что Юи не понимал их природы; обычно он сразу мог сказать, что чувствует и почему — так что в тот момент он был невероятно смущён, сбит с толку и всячески пытался разобраться в себе, не обращая внимания ни на Мику, ни на воспитательницу, ни на других детей. Возможно, внимание на окружающих обратить всё же стоило — так думал Юичиро сейчас. Возможно, это что-нибудь бы и изменило… а возможно не изменило бы ничего. Сложно было сказать, когда ты понятия не имеешь, с чем вообще имеешь дело. Просто лихорадочные размышления мальчика о том, что, чёрт возьми, с ним происходит вдруг отвлёк звонкий детский голосок. — Он назвал моё имя! — радостно воскликнул Кота Хакуя, мальчик лет десяти, которому Юичиро по какой-то причине очень нравился; даже во время прогулки он постоянно держался за его руку. — Что? — удивлённо переспросил Юи, стараясь не раздражаться. Кота постоянно таскался за ним, но был милым ребёнком, так что мальчик попытался быть с ним по крайней мере сердечным — тем более что повод для волнения был самый что ни на есть серьёзный. — Громкий голос! Он назвал меня по имени! — весело повторил мальчик, указывая, для верности, пальцем в небо. Кота, в отличие от Юичиро, явно никакими внутренними переживаниями не терзался. Честно говоря, он выглядел счастливее, чем когда-либо — мальчик не помнил, чтобы хоть раз видел на лице ребёнка настолько широкую улыбку, как будто все его желания в одно мгновение осуществились. — Меня тоже! — воскликнула Ако Хакуя, девочка восьми лет, с таким же выражением совершенно искреннего счастья на своём лице. — И меня! — пискнул Таичи Хакуя, самый младший из группы, в вязаной шапке настолько большой, что она постоянно сползала ему на глаза, — Он любит нас! — Да… — негромко ответила воспитательница, — Он пришёл за нами. Наконец-то… Юичиро, тут же посмотрев на пожилую женщину, только сейчас понял, что она была одной из очень и очень немногих взрослых, которые глядели на небо не со смесью страха и желания, как он сам, как Мика и большинство людей вокруг, а с выражением той странной радости, что была на лице большинства младших детей. Только вид её был куда спокойнее — она, казалось, прекрасно знала, что происходит с ними. Знала, и ничего не сказала! Вспыльчивый характер Юи моментально дал о себе знать при виде такой несправедливости. — Что происходит? — потребовал он. Женщина в ответ лишь улыбнулась ему, но на лице её появилась какая-то грусть. Она перевела взгляд с него на Мику, а потом обратно, и спросила: — Вы не слышите Его, не так ли? — Не слышим кого? — тут же переспросил Микаэла, — Голос, о котором говорят другие? Объясните! — Не слышите… — воспитательница печально покачала головой, — Но однажды услышите. Я много раз говорила тебе, Юи, — она присела на корточки и посмотрела в обеспокоенные глаза мальчика, положив руку ему на плечо, — Несмотря на все невзгоды, у тебя доброе сердце и врождённое чувство правильного и неправильного. Прислушайся к нему — у тебя была нелёгкая жизнь, и в ближайшие семь лет она станет ещё тяжелее. Тут она повернулась к Мике и мягко сказала: — Присмотри за ним, Микаэла. Я знаю, что тебя всегда тянуло к нему, и, может быть, ему нужен будет именно такой человек — со спокойным характером, что сможет укротить его горячий нрав. Сохрани его в безопасности ради меня, Мика, и через семь лет мы обязательно увидимся. И запомните — вы оба, — самое главное. Дождавшись, пока они удостоят её своим полным и безраздельным вниманием, она тихо, но твёрдо, и очень-очень чётко произнесла загадочную фразу, смысла которой Юичиро не понял от слова совсем: — Иисус — Мессия. Мальчики понятия не имели, почему женщина обращалась лишь к ним двоим, хотя вместе с ними были ещё трое детей — но те, судя по всему, были полностью в своём мире; задрав головы к небу, они молча стояли, закрыв глаза, с выражением блаженства на лице, и словно бы светились от счастья. А в следующую секунду… Это было похоже на вспышку от фотоаппарата, если бы она сверкнула изнутри человека — за какую-то долю секунды трое детей и воспитательница засияли изнутри ярким, белоснежным светом, настолько интенсивным, что невозможно было различить даже контуры их тел. Прикрывая глаза, чтобы попросту не ослепнуть, совершенно ошеломлённые и шокированные Микаэла и Юичиро наблюдали за тем, как сироты вместе с их провожатой превратились в шары, словно бы состоящие из чистого света, зависшие над землёю буквально на мгновение, после чего с огромной скоростью устремились в небеса, оставив на дороге брошенную одежду, обувь, нижнее бельё — словом, вообще всё, что не являлось частью их собственных тел. И они были не единственными, с кем случилось подобное — все до единого дети, насколько хватало глаз, от уже умевших ходить до пускавших слюни и что-то лепетавших в своих колясках, — один за другим обращались в свет и точно так же взмывали к небу. Лихорадочно осматриваясь, Юичиро заметил, что иногда в свет, подобно их воспитательнице, превращались и взрослые — но таковых было очень и очень мало; несколько раз он видел, как белые огни вылетали из животов женщин, но он не обратил на эту странность никакого внимания, мозг его был слишком занят, пытаясь как можно скорее обработать информацию, и, самое главное, запомнить то, что воспитательница сказала им напоследок: «Иисус — Мессия». Что бы это ни значило. Потоки людей, ставших теперь ярко светящимися белыми огнями, быстро неслись вверх, прямо к золотым облакам, точно причудливый дождь, падавший снизу вверх, и вскоре бесследно исчезли среди сияющего света. И в ту же секунду всё исчезло — гораздо быстрее, чем появившись, золотое сияние погасло, и вокруг двух напуганных детей, стоявших перед одеждой тех, кто был рядом с ними всего несколько секунд назад, воцарилась кромешная тьма Рождественской ночи. Какое-то мгновение ещё стояла тишина — напряжённая, словно туго натянутая струна, пока в конце-концов морозный воздух не огласили первые крики. Поднялась паника, люди бросились кто куда, полностью забыв о правилах поведения, нормах приличия, порядке и организованности — они кричали, плакали, толкали и пинали друг друга, звали своих родных, и Юичиро мог лишь вцепиться в руку Микаэлы изо всех сил: в этом хаосе они просто не имели права потерять друг друга. Мальчики бросились бежать, в единственное место, которое служило им домом, надеясь, что смогут найти там хоть какую-нибудь помощь. Город вокруг них впадал в анархию — автомобили, внезапно лишившиеся водителей, врезались друг в друга, переворачивались, вылетали в кюветы и на тротуары, сбивая не успевших увернуться людей; многотонные фуры, потерявшие управление, врезались в магазины и жилые здания. В какой-то момент Микаэла и Юичиро пригнулись, когда над ними раздался оглушающий рёв, сопровождаемый свистом, точно нечто невидимое и громадное быстро неслось по воздуху — это самолёт, моргавший аварийными огнями, стремительно падал прямо на город, и, вскоре после того, как он скрылся за стеной небоскрёбов, небо озарила яркая вспышка взрыва, и мальчиков едва не сбил с ног жаркий воздух ударной волны. В следующие пятнадцать минут город уже пылал — оранжево-красные языки пламени пожирали обугленные остовы автомобилей на разбитых автотрассах, багровое зарево освещало небоскрёбы, в которых один за другим гасли ночные огни. Юичиро старался не обращать на это внимания, крепко держась за руку Микаэлы — его якоре в этом море насилия, ужаса и смерти, в который превратилась некогда праздничная ночь. Он был безумно рад тому, что они свернули в неосвещённый переулок, потому что он был более чем уверен, что краем глаза заметил шагавшую вдоль одной из дорог группу людей в тёмных балахонах; мальчик, разумеется, понятия не имел, кто они такие, но справедливо рассудил, что от людей, одетых таким образом, вряд ли стоит ждать чего-либо хорошего. Так, прячась за машинами и оглядываясь по сторонам при малейшем шорохе, стараясь держаться в тени и быть как можно более незаметными, мальчики добрались, наконец, до знакомого района. Здание приюта Хакуя было небольшим трёхэтажным зданием в стиле «авангарда», окрашенным в красные, оранжевые, жёлтые и зелёные цвета. Оно было ограждено изящным заборчиком, около калитки горели фонари, а чуть в стороне виднелась чья-то машина, врезавшаяся в теперь покосившийся электрический столб. Юичиро поначалу испытал некоторое успокоение при виде места, служившего ему домом столько, сколько он себя помнил, хотя отсутствие света в окнах насторожило его — пустое здание, в нынешних обстоятельствах, было зловещим признаком. Мика, судя по всему, всё ещё не вышел из своего «сосредоточенного» режима, поскольку, вытащив из кармана связку с ключами, которую он, благодаря хладнокровию даже посреди массовой паники, сумел отыскать среди одежды воспитательницы, отпер калитку и вошёл внутрь. Юи последовал за ним, краем уха слыша далёкий вой сирен и объявление, которое начали транслировать по системе громкой связи вместо игравших по случаю праздника песен: — Внимание! Внимание! В связи с неопознанным на данный момент бедствием во всех двадцати трёх специальных районах Токио объявляется чрезвычайное положение и комендантский час. Всем жителям следует немедленно вернуться в свои дома или, если такое невозможно, укрыться в убежищах согласно графику. Вся новая информация о произошедшем инциденте будет немедленно обнародована по радио и телевидению. Повторяю — в связи с неопознанным на данный момент бедствием… Свет не горел, судя по всему, ни в одной комнате, что, вкупе с багровым заревом, падавшим через окна красноватыми лучами, создавало какую-то уж совсем безрадостную картину. Микаэла бросился вверх по лестнице, как только управился с дверью; Юичиро не отставал, про себя молясь каким угодно ками, чтобы больше не исчез никто из тех, кого он знал, поэтому, услышав доносившийся со второго этажа истерические рыдания и всхлипы, он почувствовал некоторое облегчение. Всё-таки, от «семьи Хакуя», как неофициально они любили себя называть, остались не только они двое, а это уже само по себе было хорошей новостью. Его названный брат, тем временем, без лишних промедлений распахнул дверь в игровую комнату и подбежал к плакавшей девочке, в которой Юи не без труда (всё-таки в комнате было довольно темно) узнал Акане Хакуя. Она была самой старшей из сирот, а ещё самой ответственной, из-за чего воспитательница часто доверяла ей готовку и даже присмотр за младшими детьми, если она сама по каким-то причинам отсутствовала. — Мика! — взвизгнула она, когда мальчик опустился перед ней на колени и заключил в объятия, — Ч-чихиро!.. Ф-Фумине!.. — Что? — воскликнул Мика, отодвигаясь и давая ей пространство. Глаза Юи расширились от ужаса — в руках девочка баюкала брошенную на полу одежду. Сердце его упало — ещё двое ушли безвозвратно… Честно говоря, в любых других обстоятельствах он бы рассмеялся над иронией ситуации — ещё буквально месяц назад он всячески старался держаться подальше от этих чрезмерно общительных и навязчивых детей, а сегодня каждая новость о потере очередного из них была подобна ножевому удару в грудь. — Они ушли! — Акане закрыла лицо ручками, плечики её задрожали, — О-Они просто… п-превратились в свет! А потом… у-улетели… Юичиро выдохнул и подошёл к рыдавшей девочке, когда она снова зарылась в грудь Мики; по какой-то причине Микаэла всегда нравился ей больше, чем все остальные дети, и Юичиро, поначалу удивлявшийся этому факту, вскоре привык и просто решил воспринимать это как само собой разумеющееся. — Как думаешь, остался ли ещё хоть кто-то? — тихо спросил Юи у блондина. Тот в ответ пожал плечами. — Тех, кто старше тринадцати, не так уж и много — большинство было совсем малышами… — его голос осёкся на мгновение, но снова стал твёрд, когда он продолжил, — Я знаю только Дзюнджи, из соседней группы, но я понятия не имею, где он может быть. Юи кивнул, хотя сказать хотел совсем иное. Вопрос «Что нам теперь делать?» вертелся у него на языке, но он знал, что спрашивать Мику было бы бесполезно — что он мог сказать? Им было всего лишь тринадцать лет, и мир вокруг них внезапно перевернулся с ног на голову. Печальным взглядом мальчик оглядывал разноцветные стены, залепленные детскими рисунками сверху донизу — скорее всего, их расселят по другим приютам, так что маловероятно, что Юичиро когда-нибудь вновь увидит это место. Внезапно из-за двери раздались мерные, тяжёлые шаги, становившиеся раз от раза всё громче — кто-то шёл вверх по лестнице и почти наверняка направлялся к ним. Юи моментально встал перед двумя другими детьми, закрывая их собой — возможно, он и не был ни самым умным, ни самым ответственным в их маленькой семье, но вот храбрости и решимости защищать тех, кто был ему дорог, у него было не занимать. Конечно, умом-то он понимал, что, будучи тринадцатилетним ребёнком, ничего не сделает взрослому (особенно если их ещё и несколько), но это не означало, что он сдастся без боя. Мальчик тяжело дышал и сверлил глазами дверь, будучи готовым к драке в любую секунду — и всё равно для него оказалось неожиданностью, когда она внезапно распахнулась, позволив двум мужчинам войти в игровую. Юи почувствовал, как сердце застучало в ушах, а к горлу подкатил ком — он прекрасно помнил эти фигуры в чёрных (хотя, как он теперь видел, скорее тёмно-серых) балахонах с какой-то странной серебристой вышивкой, напоминавшей погоны военных и ещё какие-то странные орнаменты; лица их скрывали капюшоны, но даже оттуда он мог видеть блеск глаз, неотрывно уставившихся на детей. Целая толпа людей, подобная этим двум, шествовала по разбитым в хлам улицам, посреди пожаров, мёртвых, раненых, бежавших в панике людей с таким видом, будто произошедшая катастрофа была их личной заслугой — более того, как будто они наслаждались тем, что происходило. Их походка была размеренной и твёрдой, они шли как солдаты по улицам побеждённой столицы, совершенно не скрывая ни своего более чем странного вида, ни не менее странного поведения — шли так, будто они теперь были хозяевами этого города, этой страны, а быть может, и этого мира. — Идёмте, — без лишних слов отчеканил один из мужчин, — Из вещей ничего не берите, они вам не понадобятся. На улице вас ждёт автомобиль. — Кто вы? — требовательно спросил Юи, не двигаясь с места, даже если его голос дрожал от страха. — Братство Тысячи Ночей, — голос второго мужчины был каким-то усталым, словно он оказывал Юи величайшее снисхождение в мире уже тем, что ответил на его вопрос, — Мы вас перевозим. А теперь живо на улицу. — Перевозите? Куда? — не успокаивался мальчик, всё так же закрывая собою своих друзей, но у мужчин из Братства, похоже, лопнуло терпение; в один шаг они пересекли комнату и просто сгребли детей за шкирки, после чего, не обращая внимания на слабые попытки сопротивления, грубо потащили их к выходу. Когда Юи и остальных буквально выволокли на улицу, точно они были мешками картошки, мальчик увидел, что во дворе приюта толпилось ещё с десяток фигур в балахонах. Там же был припаркован и обещанный мужчиной из Братства автомобиль — обычный грузовик с крытым брезентовым кузовом, в который погружались, судя по всему, все уцелевшие воспитанники приюта, которых, если прикинуть взглядом, набиралось едва ли больше десяти человек. Без лишних разговоров его, Мику и Акане тоже затолкали внутрь, после чего двое в балахонах — мужчина и женщина, — уселись вместе с ними; очевидно, чтобы предотвратить любые попытки сбежать. Взревел двигатель, в ноздри пахнуло запахом бензина, кузов вокруг них задрожал, мелко затрясся, когда грузовик, доверху набитый подростками, выехал со двора приюта и двинулся неизвестно куда. Дети, что для них обычно было совершенно нехарактерно, молчали — пустыми глазами смотрел в пол, жались друг к другу, пытаясь согреться (судя по всему, многим из них даже не дали времени банально накинуть куртку — а на улице, между прочим, был декабрь!), кто-то что-то бормотал, кто-то тихо плакал. Юи тоже молчал — вопреки всему, разговаривать сейчас не хотелось даже с Микаэлой. Да и Акане не хотелось будить — она только что, наконец, успокоилась и прикорнула на плече блондина, который аккуратно обнял её одной рукой. Выдохнув холодный воздух, Юичиро бросил взгляд на их сопровождавших, которые за всё время поездки ни разу не произнесли ни слова. Он понятия не имел, что это за «Братство Тысячи Ночей» и какое у них может быть дело к обычным сиротам, равно как и о том, что они собрались с ними делать — он, пусть ему и было мало лет, повидал достаточно дерьма, чтобы понять: «спасало» это самое Братство их определенно не из человеколюбия. Да и слова воспитательницы все в голове крутились… Он понятия не имел, что они означали, но они, должно быть, были важными — иначе зачем бы ей их ему говорить? Осталось только узнать, что такое «Иисус» и что такое «Мессия» — оба слова странно ощущались на языке и явно были иностранного происхождения, а у Юи всегда было туго со всем, что касалось гайдзинов. В какой-то момент он подумывал спросить об этом участников Братства, которые ехали с ними в грузовике — в конце-концов, эта организация, какие бы цели она ни преследовала, явно была в курсе произошедшего. С другой, все, кто определенно были в курсе, включая воспитательницу и некоторых других взрослых на улице, судя по всему, как раз и были забраны в свет… Прикрыв глаза, Юи откинулся на брезент, решив вздремнуть во время поездки. Излишне долгие размышления его утомляли — это больше было по части Микаэлы. Сам Юичиро всегда был человеком действия, так что он, в очередной раз, понадеялся на своего названного брата, с которым обязательно поговорит и узнает его мнение по этому поводу. А пока можно было и поспать. В конце концов, — Юичиро бросил взгляд на силуэт горящего Токио, удалявшийся от них, — хуже, чем сейчас, быть уже определенно не могло.