На мягких лапах

Над Гилнеасом садилось солнце: медленно-тягуче, по каплям его свет оседал на высоких шпилях и затем скатывался в подступающую тьму. Темнеющее небо ласково обнимало тонкие готичные башенки иссиня-фиолетовыми сумерками, начиная от земли и поднимаясь зыбкими тенями до самого верха. Маленькие витражные окошки загорались тут и там тёплым оранжевым светом свечей, хоть немного, но разгоняющих подступающий снаружи мрак. Если бы Лорд Годфри был художником, он бы запечатлел каждый миг жизни своего любимого города: каждую башенку, витраж, даже узкие небольшие домики удостоились бы отдельной картины. Но лорд художником не был и потому лишь поддерживал порядок, разумеется так, как сам это представлял. Его представление о счастливом государстве было ещё с раннего детства привито чередой именитых предков: все преступники должны сидеть в тюрьмах, горожане заниматься своими делами и соблюдать законы, король - править, а придворные сплетничать, да посещать балы. Престарелого лорда, щепетильного ко всяким деталям, радовало, что созданный их королём искусственный мирок вращался исправно и равномерно. Разумеется не всё шло гладко: одним из таких моментов было предложение соседнего государства о вступлении в Альянс, но на счастье лорда Годфри - король Седогрив отклонил это предложение, иначе прожженный аристократ не знал, как бы смог общаться с тем неотёсанным варваром, что в Альянсе выдавался за короля. Вторым по значимости событием была постройка «Стены Седогрива», и грянувшая после этого Гражданская война - мелкие графства, оставшиеся по ту сторону оказались сильно возмущены таким положением вещей, что и не постеснялись заявить. Но и тут все разрешилось так, как и должно было в глазах лорда - виновные были посажены, бунтовщики разогнаны, а маленький уютный мирок вновь исправно вращался на своей оси. Лорду Годфри казалось, что так будет вечно. Беда пришла откуда не ждали: вовсе не из-за стены, которая была призвана защищать от внешних угроз, и не от проклятой нежити, что обосновалась в землях разрушенного Лордерона и стабильно совершала набеги на их земли, о нет - беда пришли из родных лесов на мягких волчьих лапах и не знала ни жалости, ни устали. Она скрывалась в тенях, щерилась полной клыков пастью и нападала на любого, кто оказывался поблизости. Стар и млад, вояка или последний фермер - ей было безразлично - она забирала всех. Комендантский час ничего не дал: странных тварей становилось всё больше и больше; они уже не скрывались в лесах, не боялись света и оружия. Лорду порой казалось, что звери абсолютно безумны: они кидались на пики грудью, не замедлялись даже получив дробью прямо в голову. В них горела первобытная звериная ярость, отдаленно напоминавшая боевой транс берсерков. Остановить хотя бы одну - уже было достижением, но эти твари всегда ходили стаями. Гражданские не имели шансов, отряды стражи ещё отбивались, но всегда несли огромные потери. Однако, не это было самым страшным. Пугающим до безумия было то, что те кто переживал нападение, спустя несколько дней становились такими же: полуволками-полулюдьми, утратившими разум и речь. Такие сразу же поднимались на лапы и нападали на тех, кто рядом. Лорда особенно раздражала невозможность пересажать диких тварей в тюрьму или истребить под корень - слишком живучими были. В среднем на одного воргена, как их окрестили горожане, уходило от десяти до пятнадцати выстрелов винтовки или два пушечных ядра. Но даже не ограниченность боезапаса беспокоила Годфри, а то что сколько не истребляй, тварей, казалось, становилось только больше. Для благородного лорда мир сходил с ума целых три раза. Первый - когда они потеряли город и вынуждены были отступать по всем фронтам. Разумеется проклятая нежить воспользовалась шатким положением государства и нанесла удар: их корабли разбомбили береговую линию и отрезали путь отступления морем. Когда остатки выживших людей пытались прорваться через болота и Черную дубраву к Стене, для лорда Годфри уже что воргены, что Отрёкшиеся были на одно лицо. Второй раз мир встал с ног на голову, когда чертов алхимик нашел средство, возвращающее обращенным разум, и его непогрешимый король приказал найти какую-то девчонку, что хорошо показала себя в обороне города, но как и многие в тот день, пала. Этого лорд совсем уже не понимал - её искали по всем лесам и обращались с осторожностью, будто перед ними как минимум принцесса. Неважно чем там был ей обязан Седогрив, но Лорд Годфри не собирался считать воргенов за людей. Для него они оставались дикими опасными животными, и совершенно не играло роли наличие или отсутствие у них разума. Однако он не мог не признать, что твари были всё же полезны Гилнеасу: нежить продолжала наступать, и неожиданно укращённая сила оказалась как нельзя кстати. Третий раз стал роковым. Мир не просто перевернулся для лорда, а с противным хрустом осыпался к ногам человека - единственного человека среди воргенов. Годфри до последнего не мог поверить в случившееся. Да, он собирался использовать обращённых на благо своей страны. По сути воргены должны были стать пушечным мясом в войне с нежитью и браво сложить головы за правое дело. Именно за этим он и пришёл к этому преступнику Краули, но всё пошло не так: — Краули! Тебе и эльфам приказано вступить в королевскую армию. Лежит ли на вас проклятие или нет, вы все ещё подчиняетесь закону Гилнеаса! Лорд не сомневался, что шавка откажется, но с ним был сам король. Кто будет перечить королю? — Эта жаба вещает от твоего имени, Генн? Ты пришёл к нам, как друг? Или как узурпатор? - прорычал Краули. И мир сошёл с ума в третий, последний раз. — Нет, друг мой. Я пришёл к тебе как к равному, - сказал его король и обратился воргеном. В тот момент лорду показалось, что у него вырвали сердце. Его город, его прекрасный Гилнеас... Даже если они отобьют вторжение нежити, то кто там будет жить? Воргены? Под предводительством короля-волка и этого его друга-преступника? Годфри старался дышать, но воздух, казалось, закончился во всем мире, сузившемся в этот миг до одной единственной фразы: — Не может быть! Старый лорд чувствовал, как все прожитые годы навалились на него разом, он медленно повернулся и побрел прочь. Никто его не собирался задерживать. Но у Гилнеаса была ещё надежда, и будь Годфри проклят, если упустит этот последний шанс. Ему было плевать, согласился ли Краули помочь, было плевать получится ли у шавок оттеснить нежить, он шёл к тем, кто мог его поддержать. Барон Эшбери и лорд Вальден из Предела Бури будут совсем не в восторге от короля-волка. Да, определённо у Гилнеаса ещё была надежда. Лишь одного не учёл лорд в своём плане - проклятой девчонки, с которой король носился, как с хрустальной вазой. Она пришла одна и победила; она была воргеном, а его союзники лишь людьми. — Все кончено, Годфри. Ни одно восточное баронство больше не поддержит тебя, - слова Генна Седогрива отдавались в измученном сердце отголосками боли. За всю свою жизнь Годфри ни разу не сомневался в своём короле. Он служил на благо Гилнеаса и исполнял свой долг до конца. Однако спасать было больше нечего: король-волк сядет на трон и будет править другими волками; город если и уцелеет, то станет другим. И это будет уже не его Гилнеас. Сердце болело всё сильнее. Годфри впервые почувствовал себя загнанным в ловушку зверем: то чего он так боялся подкралось на мягких лапах и взяло в когти душу, и для этого, как оказалось, вовсе не нужно менять облик. — Я лучше умру, чем увижу одну из таких тварей на троне! Что делает зверь, которому не оставили выбора? Загнанная лиса ищет спасения у человека, загнанная мышь кидается на кошку, а загнанная лошадь спрыгивает с обрыва… Делая свой последний рывок, Годфри хотелось смеяться: ветер ревел в ушах сотней звериных голосов, пустота под ногами была поистине бесконечна, а смерть обнимала стремительно и крепко. Над Гилнеасом садилось солнце, но в павшем городе спасать было некого. 14.08.20