Нормальное купание

Лютик шагал по склону, оскальзываясь на крупных валунах – давненько он не выбирался за город, да и в целом тот печальный спуск с горы, когда Геральт его бросил, надолго отбил охоту к пешим прогулкам. Бард покосился на едущего рядом ведьмака. Даже не верилось, что все это снова с ним происходит. Снова тракт под ногами, снова бредущая рядом лошадь, а на ней хмурая фигура в доспехах. А сидеть бы в Оксенфурте, бухать, петь душераздирающие песни и ни о чем не думать… Впрочем, даже в Оксенфурте становилось невыносимо: Лютик обнаружил, что ему тяжело развлекаться в тавернах, когда за окном на улице вешают нелюдей. Война рушила все. Континент лихорадило. И когда Йеннифэр, грымза Йеннифэр, бросилась ему на шею, а чуть позже, будучи лишенной магии, спасла ему жизнь, рискуя собственной, – Лютик понял: все, наверное, настолько хреново, что можно и позабыть старые обиды. Грядет время, когда стоит держаться вместе. Он уверял себя, что именно поэтому так легко простил Геральта. А еще ему было страшно: за девчушкой-неожиданностью гоняются с упорством бешеных псов и, кажется, Геральт нажил себе огромных проблем, ее защищая. Наверное, ребенок и впрямь – нечто необычное, раз стала настолько явной привязанностью Геральта. Увидев впереди широкую гладь озера, Лютик с радостью прибавил шагу, почти сбежал к воде, раздеваясь на ходу. Отмыться после чертовой тюрьмы хотелось до зуда под кожей. Впихнув Геральту в руки свой новый горячо любимый плащ, он спешно запрыгнул в стоячую воду, болтая какую-то ерунду – неловкость после столь скомканного примирения между ними еще ощущалась, и Лютик просто стремился отвлечься от своих сомнений и обид. Ледяная вода отвлекла еще как. Дрожа и ругаясь сквозь зубы, он топтался на неровном скользком дне, соображая, что надо бы устроить привал и развести костер, чтоб обсохнуть после того, как сдуру сиганул в воду в штанах. Однако Лютик был тем еще разгильдяем, и полагал: если ему самому надо отмыться и отмыть вещи – можно сделать все одним разом. Он шагнул чуть подальше, продолжая перебрасываться фразами с Геральтом, намереваясь окунуться побыстрее, сполоснуть рубашку и рубашку же использовать вместо мочалки – выбирать не приходилось. Йеннифэр, в общем-то, казалась той еще стервой, и Лютик хотел донести, что уж ради возвращения своего могущества, власти – единственно в ее жизни важного – она девочкой рискнет. Экспрессивно размахивая руками, бард поскользнулся на илистом дне и ухнул под воду с головой. Нагромождение камней посреди озера оставляло впечатление, что тут мелко, поэтому Лютик не заметил подводной впадины. Он беспорядочно забарахтался, собираясь нелепо и долго выбираться, но вдруг под локоть его схватила сильная рука и рывком выдернула на камни. Геральт, вытащивший Лютика, теперь сам стоял по пояс в воде рядом. А когда бард взгромоздился на камень, болтая в потоке ногами, – Геральт вообще оказался чуть ниже. – Знаешь, – ляпнул Лютик, потому что никогда не упускал возможности ляпнуть, – тебе бы тоже помыться. Хотя вы, ведьмаки, по-моему, вообще брезгуете этой благословенной возможностью… – Лютик нес чушь, оказавшись к Геральту так близко и чувствуя на себе его тяжелый нечитаемый взгляд. Не то что бы он хотел, чтоб Геральт разделся. Возможно, как раз не хотел, боясь сделать все только хуже. Однако Геральт, хмыкнув, принялся расстегивать на себе куртку. Он вообще стал каким-то… более сговорчивым, что ли. И даже более разговорчивым: рассказал про девочку-предназначение, слова не приходилось выуживать из него щипцами. Лютик, вспомнив, что сам тоже так толком и не помылся, с тихим плеском соскользнул с камня обратно в воду, поворачиваясь к раздевающемуся Геральту спиной. Он не хотел на него смотреть, не хотел о нем думать: в конце концов, Йеннифэр оказалась не так уж плоха – хотя тут как посмотреть, она все же умыкнула девчонку… Однако… Пусть помирятся и будут счастливы, двое чурбанов, совершенно не умеющих разобраться в себе… В смысле, Лютик вдруг подумал: может, она достойна его Геральта, если она – его желание, а девочка – его Предназначение, странная семейка: ведьмак без чувств, ведьма без магии, принцесса без королевства… Из этого даже можно выудить неплохую историю. Что ему еще оставалось, если все, что было у Лютика теперь в жизни – талант эти истории сочинять. Так он думал, глядя на покрытый тиной бок валуна перед собой, сдирая грязь, пот и тюремный смрад с кожи скомканной в руках рубашкой, опасаясь оборачиваться на плеск, издаваемый купающимся позади Геральтом – ведьмак был так близко, что Лютик видел круги на воде, расходящиеся от его движений. – Ты замерз, – сказал вдруг Геральт прямо над его ухом, и Лютик опешил, замер испуганным кроликом, не в силах постичь, как близко оказался Геральт. – Ты все время дрожишь, – добавил ведьмак этим своим мягким голосом, каким разговаривал с Лютиком с момента их побега из тюрьмы. – Я пойду разведу костер, как закончишь, сможешь развесить вещи и обсохнуть. *** Через некоторое время, выбравшись на берег, поеживаясь и мечтая побыстрее забрать у Геральта плащ, чтоб закутаться в него, Лютик побрел к потрескивающему меж деревьями костру. Ведьмак, купание которого Лютик успешно пропустил, отвернувшись и гипнотизируя взглядом безынтересный обточенный водой камень, теперь сидел на бревне у огня в одних штанах, развесив рубаху на воткнутых в землю ветках. Зарекаясь глазеть, Лютик мимоходом швырнул мокрую рубашку на ветви рядом, потом, обхватив себя руками, все же подошел ближе и забрал свой плащ, лежащий рядом с Геральтом на бревне. Накидывая плащ на голое тело, он порадовался возможности согреться и отошел в другую сторону, присаживаясь на землю – чтоб между ним и Геральтом оказалось зарево костра. Он мог сколько угодно шутить про гору мышц ведьмака, но было бы ошибкой утверждать, что эти мышцы его не волновали. Впрочем, очевидным всегда было другое: ничто не волновало Геральта, поэтому Лютику только и оставалось, что душить в себе мысли. Геральт ерзал на своем бревне, бросая на Лютика фирменные хмурые взгляды исподлобья. – Я слышал… Йен говорила… Что у тебя неприятности с огненным ублюдком из-за меня? Я не хотел, на самом деле… Хотел бы я быть там… – запинаясь, выдавил Геральт, и Лютик даже не мог его винить: дитя-предназначение или что-то другое, но что-то научило этого чурбана разговаривать, хоть первые попытки были достаточно смехотворны. Нет, Лютик, безусловно, неплохо ведьмака знал, и вовсе не считал, что если Геральт ничего не говорит – сказать ему нечего, или он ничего не чувствует. Проклиная свою слабость к этому человеку, Лютик (который в минуты обиды и написания своей злой песенки представлял, как послал бы Геральта ко всем чертям, если б им довелось еще встретиться) – Лютик посмотрел в глаза Геральта как можно более мягко. – Да ладно, все в порядке, не стоит и вспоминать. Ты не виноват, если я сам орал о знакомстве с тобой в каждой таверне континента, – он пожал плечами, легкомысленно так, как давно натренировался – будто ничто на свете не может его задеть. Геральт отвел взгляд, и на миг Лютику почудилось, что тому стало стыдно. Что ж, стыд или сожаления от Геральта из Ривии по отношению к Лютику – уже что-то новенькое. Геральт еще пару раз покряхтел, собираясь с духом, и Лютик бы даже посмеялся – ведьмак частенько его забавлял своей напускной мрачностью – он посмеялся бы, если б Геральт не сидел без рубахи за пеленой жаркого марева костра. – Я хочу сказать, что… Наорал на тебя тогда в порыве гнева, а вовсе не потому, что я… Так думаю. Все складывалось наперекосяк в тот день… Я чувствовал себя очень паршиво за то, что так с тобой поступил, а когда услышал, что за тобой гоняются из-за меня, приехав в Оксенфурт, узнал, что ты в тюрьме… – Геральт ронял слова через силу, бездумно вертя в руках нож, которым, очевидно, обтачивал ветки, чтоб развесить одежду. – Премного рад, если тебя гложет чувство вины, – кисло соврал Лютик, потому что рад он, конечно, не был, и даже позлорадствовать не получалось. Было жаль Геральта, а еще девчушку-то у него сперла Йеннифэр – говенное, наверное, ощущение: понимать что та, которая тебе дорога, покусилась на еще более дорогое. Поэтому Лютик раздраженно встал, обогнул кострище, присел на бревно рядом и сочувственно похлопал Геральта по плечу (вовсе не потому, что его к Геральту как магнитом тянуло). – Брось, Белый Волк, ты спасешь свое Предназначение, ты же всегда ее, как погляжу, спасаешь, – Лютик пытался звучать оптимистично и небрежно, но тут же пожалел, что поддался слабости и позволил себе к Геральту прикоснуться. Плечо у того было твердым, горячим – понятно, почему ведьмак не мерз, от него жарило, как от печки. Лютик отдернул руку, будто вправду обжегся. Жест, наверное, вышел испуганным, или суетливым – потому что Геральт, прицельно швырнув нож, который вертел в пальцах, в землю, вдруг перехватил его за предплечье. Лютик заполошно дернул руку – снова и снова. Геральт держал. Бард боялся вовсе не Геральта, конечно же, нет – он боялся своих реакций. – Лютик, что не так? – спросил Геральт со сдержанным рычанием, глядя прямо на него своими желтыми глазищами. – Ты сам не свой. Боишься меня теперь? Оттого, что оказался способен кричать на тебя на горе, оттого, что оказался способен бросить? Стал не тем героем из твоих историй? – Да нет же! – Лютик выдергивал руку уже почти зло. – Не могу тебя видеть. Не в том смысле! – бард не хотел портить Геральту настроение своими терзаниями и попытками его забыть, если у ведьмака и без того куча проблем. – Я так усиленно себе внушал, что ты больше не появишься в моей жизни, а ты появляешься! И спасаешь меня! Как всегда! Геральт, вместо того, чтоб отпустить, лишь ближе притянул его к себе за руку и почти рычал в лицо своим хриплым голосом – в этом, впрочем, не было ничего удивительного: когда Геральт говорил что-то сложное для него, что-то сокровенное, он всегда с огромным трудом цедил слова сквозь зубы, словно противясь себе самому. – Я так часто об этом думал и вспоминал… – говорил Геральт, глядя на Лютика непонятным, слишком болезненным взглядом, а Лютик не хотел себя обнадеживать. – Вспоминал, потому что тебя гложет чувство вины, ты же, в целом, не обижаешь слабых и убогих, – огрызнулся Лютик и дернул рукой еще сильней, лишь лишний раз демонстрируя свою слабость. – Нет, потому что из-за своей собственной глупости, из-за того, что меня довела Йен, я потерял еще и тебя! Что я вообще делаю в Оксенфурте, я должен их искать! Но потащился сюда, как дурак, как только услышал! Лютик все еще сидел рядом с ведьмаком на бревне, их лица были совсем близко, потому что Геральту приспичило разговаривать глаза-в-глаза, и Лютик отчаялся вырваться и сбежать. – Отпусти! – сказал он почти обиженно. – И оденься, – добавил невпопад, ведь это ему сейчас было необходимо: оказаться от Геральта на расстоянии, и чтоб Геральт оказался одет. На лице ведьмака промелькнуло смутное удивление, и руку Лютика он все-таки отпустил. – У меня одежда еще не просохла, – заметил Геральт раздраженно. – И вообще, ты первый тут разделся и сиганул в озеро. – Потому что, в отличие от ведьмаков, мне знакомы элементарные правила гигиены, я не знаю, знаешь ли ты, что такое гигиена… – частил Лютик, отодвигаясь дальше по бревну. – Да что за! – выругался Геральт, снова хватая его за руку. – Я не могу видеть, что ты от меня шарахаешься. Такого никогда не бывало. Пожалуйста, Лютик… Голос ведьмака прозвучал умоляюще, и Лютик снова ляпнул: – Ты меня смущаешь! – Ты меня тоже! – то ли от неожиданности, то ли от чего другого почти в унисон с ним заявил Геральт. Лютик растерянно заморгал и даже перестал, ерзая, отползать назад. – Почему? – искренне изумился он. – Я не позволял себе думать, что я чувствую относительно тебя – до Цири я вообще, кажется, не позволял себе чувствовать, потому что чувства для ведьмаков – дефект, ослабляющий фактор. И все надеялся, что ты отвалишь от моего недружелюбного поведения, а когда ты по-настоящему отвалил – я проклял себя тысячу раз! – Геральт сердито сверкал глазами, и в его взгляде отражалось настоящее смятение. – Чтоб тебя! – крикнул Лютик, их возня все больше начинала походить на какое-то ребяческое выяснение отношений. Лютика это не волновало, он стукнул Геральта кулаком в его мускулистую грудь, Геральт перехватил и вторую руку Лютика, бард уже хотел просто зло боднуть ведьмака, не нос ему конечно разбить, как смог бы сам Геральт, но хоть что-нибудь, чтоб было больно… Он мотнул головой, подался вперед, и Геральт подался вперед тоже, и они столкнулись в кусачем отчаянном поцелуе. Лютик не мог бы объяснить, что происходит, и не смог бы поверить, что происходящее реально. Поцелуй был таким, как будто Геральт хотел его съесть. Как будто Геральт хотел его подчинить, заклеймить, присвоить. Как будто Геральт хотел его… Лютик отвечал, словно Геральт был последней каплей воды в пустыне. Он вырвал все же руки, потому что Геральт его сам отпустил, вцепился в железные ведьмачьи плечи, подался вперед, как-то незаметно для себя оседлал Геральта, упираясь коленями в дурацкое жесткое бревно, целовал его губы, линию скул, лапал, куда мог дотянуться, потому что всегда Лютику хотелось облапать массивную фигуру ведьмака. – Что происходит? Что происходит? – выдыхал Лютик между поцелуями и, разумеется, не нуждаясь в ответах, снова и снова Геральта целовал. Геральт раздевал его властно и бескомпромиссно. Он сдернул одной рукой плащ с плеч Лютика, отбрасывая куда-то к вещевым мешкам, а другой рукой приподнял Лютика за задницу со своих колен, ухватился за пояс штанов сзади на пояснице и легко стянул их тоже. Лютик захныкал, сдаваясь и поддаваясь, когда его члена коснулась сильная рука, когда кулак Геральта прошелся по его члену широко и щедро, когда Геральт поцеловал его шею, а Лютик мог запутывать в его длинных волосах свои пальцы, подаваясь навстречу, потираясь, толкаясь в этот кулак, захлебываясь несдержанными стонами. Геральт держал его одной рукой за плечи, другой ему дрочил, и Лютик, оставив наконец длинные волосы ведьмака в покое, потянулся, чтоб снять в свою очередь штаны с него, но мало в этом преуспел, потому что пальцы дрожали. – Ты мне нужен, – рычал Геральт в своей звериной манере в поцелуй, и это выглядело и горячо, и опасно, и несдержанно – как Лютик от него и ожидал. – Я понял, я не находил себе места, когда ты чуть не погиб после истории с джинном, когда услышал, что ты сейчас в беде из-за меня, но я никогда не умел этого сказать… Потому что за все годы жизни мне никто не был нужен. – А чародейка? – все же выдохнул Лютик, все еще царапая слабо жесткий ремень ведьмачьих штанов в попытках их расстегнуть. Геральт отстранился, взбешенно сверкнув глазами. – Я очень, очень на нее зол. Ей важны лишь ее интриги и ее сила… Лютик отметил про себя, что «очень на нее зол» – понятие непостоянное, ненадежное такое, опасное – Геральт и на горе тогда был зол. Возможно, теперь вот, он творит это все из-за злости. Однако мысли мигом вылетели у Лютика из головы от очередного горячечного поцелуя. Он хотел бы найти в себе силы отказаться от этого, остановиться, осознать, продолжить ломать комедию, но не мог. Он только охнул, когда Геральт, все так же уверенно придерживая рукой за плечи, уронил его со своих колен на его же отброшенный на землю плащ и принялся сам расстегивать на себе штаны, спустил их и тут же навалился на Лютика сверху. Ведьмак шарил по его телу руками жадно и хозяйски, голодно, решительно, порывисто – как все, что он в своей жизни делал. Отчего у Лютика подгибались колени – когда он наблюдал мощь Геральта, так редко и нехотя им проявляемую в присутствии людей, скрытую под маской безразличия. Их тела сплетались, освещаемые отблесками костра. Лютик чувствовал Геральта на себе, скосил глаза на его член, оказавшийся действительно огромным – Лютик видал его, конечно, за годы странствий, но не в эрегированном состоянии. Бард опустил руку, взялся за горячую твердую плоть, принялся дрочить, даже застонав от удовольствия, от одного ощущения члена Геральта в ладони – таким он был желанным и внушительным. – Ты… – что-то там бормотал Геральт в его шею, – ты специально это что ли… Сразу раздеться – а я и так на тебя насмотреться не мог… В голову Лютика закралось дичайшее подозрение, что он свихнулся в тюрьме от голода и скуки. Ну не мог Геральт из Ривии такое сказать! – А почему бы не раздеться? – зло шикнул он, хоть говорить было решительно невозможно – они часто дышали, задыхались, сталкивались губами снова и снова, сплетались языками в глубоких жадных поцелуях. – Лютик все же продолжил, потому что не верил: – Ты только и делал, что успешно игнорировал меня. Хоть я голый перед тобой станцую. Тебе все равно, Геральт! – Я не хотел Цири связывать с собой… Я никого не хотел с собой связывать… – Геральт бормотал, в то же время потираясь о Лютика, наваливаясь на него, они притирались членами, сталкивались руками, которыми друг другу дрочили… – Да, вот только ты связал с собой чародейку, прямолинейно и неоспоримо! – почти вскрикнул Лютик, его горечь прорывалась даже сквозь затопившую с головой страсть. Наверное, упоминание о Йеннифэр было слишком неуместным и болезненным сейчас, потому что Геральт словно сорвался с цепи. Он схватил Лютика под шею крепко, фиксируя голову и заглядывая в глаза. Навалился, прижимая к земле, не давая даже шевельнуться под тяжестью своего тела. Обхватив их соприкасающиеся члены широкой ладонью, Геральт принялся дрочить им обоим, его сильная рука ходила по всей длине в правильном мощном ритме, и Лютик плавился от полноты ощущений: плотное соприкосновение с чужим членом, мозолистые грубоватые пальцы Геральта, четкая уверенность ведьмачьих жестов – доводя кулак вверх, тот кружил подушечкой большого пальца по обеим головкам, размазывая предэякулят, Лютика трясло под ним, он, совсем потерявшись в ощущениях, упирался руками в твердую, покрытую шрамами грудь ведьмака, цеплялся за его плечи – Геральт весь был жестким – сплошные мускулы, его действительно не могли бы свалить ни невзгоды, ни чудовища. Его желтые глаза шарили по лицу Лютика властно, как будто именно это ведьмаку было важно – глядеть на его лицо, опасные горящие глаза не затуманились от страсти, Геральт глядел на Лютика взглядом острее кинжала, будто хотел жестами своими вывернуть из Лютика всю душу, и не желал ни секунды из представшего зрелища пропустить. Лютику этого оказалось достаточно, улетучились куда-то его навыки дамского угодника, любовь к изыскам и долгим сексуальным играм на всю ночь – когда дело касалось Геральта, хватило лишь его грубых рук, его взгляда – Лютик, кажется, дошел до исступления только потому, что Геральт прижимал его к земле своим мощным тяжелым телом, от простых движений руки – но он не мог ни вырваться, ни увернуться, довлеющая, демонстративная сила Геральта парализовала, Лютик был распят под ним, он тихонечко захныкал, и тогда Геральт, перестав заглядывать в глаза, снова поцеловал его – жестко врываясь в рот языком, как будто хотел его съесть, пришпилить, как бабочку на булавку, к земле, и съесть, дрожащего и беспомощного, совершенно утратившего себя под шквалом ласк. И Лютика накрыло. Выгнувшись под Геральтом, царапаясь и скуля в поцелуй, он кончил в его кулак, прижатый членом-к-члену, почувствовав, как член Геральта рядом в кулаке сокращается, пока Геральт изливается тоже. Оргазм был ошеломительным. Лютик пялился на свисающие ему на лицо белые пряди ведьмака, сквозь свои полуприкрытые веки видел его желтые глаза – тоже подернутые сейчас пеленой наслаждения, и Лютик забыл в этот момент обо всем – прозябание в тюрьме, выжигающая континент война, то, что они собираются искать древнюю тварь времен Сопряжения Сфер – все отступило, сделалось незначительным, осталось только разлившееся в каждой клеточке тела удовольствие. Геральт, все еще лежащий на нем, вдруг тихо склонился, спрятал лицо у Лютика на плече, и Лютик бездумно перебирал его волосы, глядя на переплетение веток над их головами и виднеющиеся сквозь крону леса обрывки голубого неба. Через время молчания, прерываемого лишь их постепенно выравнивающимся дыханием да потрескиванием костра, Геральт, заворочавшись и откашлявшись, произнес: – Надо идти. – Да, верно. Надо, – поддакнул Лютик, на самом деле не желая ни шевелиться, ни вставать. Геральт выпрямился, лишил его всеобъемлющей сладкой тяжести своего тела, отстранился, повел плечами неуверенно, нервно оглядываясь в поисках одежды. Пробормотал, что теперь-то ему точно не помешает помыться, прихватил штаны и снова отправился к озеру, треща ветками – что, в целом, было нехарактерно для передвигающегося бесшумно ведьмака. Лютик моргал, все еще распластанный на своем плаще, выжатый, словно тряпочка, и опустошенный. Потом, найдя в себе силы, бард тоже спустился к воде со штанами в руках, не зная, как подступиться к Геральту, что сказать, позволено ли ему подойти ближе, по крайней мере, он без зазрения совести пялился на широкую спину омывающегося ведьмака, и начал болтать что-то безумно важное о Лесной Матери – победить ее ведь важно? Или важно посметь прикоснуться к Геральту снова, обнять со спины, прижаться всем телом, поцеловать за ухом под порослью белых волос и надеяться, что не оттолкнет? Лютик мялся на расстоянии, войдя по пояс в воду, и слава Мелитэле, что так сложилось – потому что в следующий момент его небрежно брошенные на камень штаны оказались пришпиленные просвистевшим топором. – Эй, придурни голожопые! – по склону из леса к ним спускался Ярпен Зигрин в компании гогочущих краснолюдов. – Так-то вы держите ухо востро во времена войны? Плещутся, аки дети малые, оружье возле костра побросали. Или ведьмак врагов в случае чего хером отдубасит? Краснолюды заржали пуще прежнего, Геральт обернулся, даже не мазнув взглядом по Лютику, но на Ярпена посмотрел с искренней радостью. – Ярпен Зигрин! – скупо, но приветливо усмехнулся ведьмак. – Застали вы нас, конечно, с голым задом, но это не отменяет того, как я рад видеть вас в добром здравии. Все присутствующие, похохатывая и обмениваясь колкостями и новостями, отправились к костру, когда бард и ведьмак оделись. Лютик, поднимая свой плащ из-под ног шумно рассаживающихся вокруг огня краснолюдов, понадеялся, что тот не слишком красноречиво примят. У них были дела, не терпящие отлагательств, в конечном итоге.