Держу пари, тебе неловко

      — Держу пари, тебе неловко, да?       — Почему мне должно быть неловко? — Сэм в полном недоумении глядит на Кевина.       — Из-за них, — отвечает Кевин, коротко кивая в сторону Дина и Каса, выясняющих, чья очередь мыть посуду.       — Не знаю. — Сэм пожимает плечами, не совсем понимая, о чём говорит Кевин. — Они ведут себя так же, как и всегда. Я привык, что они постоянно спорят.       Кевин смотрит на него как на идиота.       — Я не о споре сейчас говорил, — отвечает он, кидая на Сэма многозначительный взгляд.       Но Сэм буквально понятия не имеет, к чему тот клонит. Затем он моргает. Понимает. Улыбается.       — Нет, чувак. Это не то, о чём ты подумал, — говорит он и смеётся от одной только мысли. Кевин продолжает смотреть на него странным взглядом, как если бы Сэм катался по полу в истерическом припадке.       — О… Ну, если ты так говоришь…       Но, какой бы смехотворной ему не показалась эта мысль изначально, разговор с Кевином сеет семя сомнений в сознании Сэма. Конечно, он постоянно подшучивал над Дином, называя его «мачо» и дразнил, что тот выглядит как настоящий мужлан по сравнению с ним. Но он никогда не думал, что подобное поведение брата может иметь под собой какую-то реальную подоплёку. Эта мысль заставляет его чувствовать себя странно: немного виновато и смущённо.       А спустя пару дней после разговора с Кевином, Сэму доводится услышать всё «из первых рук». Он практически готов постучаться в дверь комнаты Дина, когда его рука замирает на полпути к двери — он слышит звуки какой-то возни, шелест простыней и стон. Дина. Сэм хмурится: в своей жизни ему уже достаточно часто приходилось слышать, как Дин мастурбирует; так что спасибо на этот раз — он уже разворачивается, чтобы уйти, но затем до него доносится ясное, как звон колокола «Блядь. Кас». И неразборчивое бормотание в ответ — совершенно очевидно, что оно принадлежит уже не Дину.       Сэм застывает.       Он знает, что сейчас он фактически вторгается в чужое личное пространство. Любой другой на его грёбаном месте уже давно бежал бы подальше отсюда, до наступления этого момента — потому что кто, чёрт возьми, захочет подслушивать, как собственный брат занимается сексом?       Однако его нежелание верить в происходящее заставляет Сэма задержаться немного дольше, и он продолжает слышать их: разговоры вполголоса, звуки ударов плоти о плоть; Кастиэль и его брат, блядь, оба стонут. И это тот звук, который Сэм никогда не собирался услышать в исполнении Кастиэля, (бывшего или не совсем) ангела.       Он отрывает себя от двери. У него кружится голова.       Не то чтобы он никогда не размышлял о том, что происходит между этими двумя. Если и было что-то, о чём Дин никогда не желал с ним серьёзно разговаривать, так это о Касе. Но Сэм даже вообразить не мог, к чему это в итоге приведёт; он вообще никогда не задумывался о том, как его брат занимается с кем-то сексом: что даже немного удивляло, ведь Дин частенько любил перед ним порисоваться.       Сэм знает, что Дин очень далёк от понятия «целомудренного человека» — Сэм провёл рядом с ним достаточно времени, чтобы знать об этом наверняка. Но он ни за что бы не подумал, что Дин способен на отношения вроде этих; и, да, возможно, он немного удивлён ещё и потому, что Кастиэль — мужчина.       Он ложится спать в беспокойстве и смятении, недовольный, что Дин сам ничего ему не рассказал. Особенно учитывая, что об их с Касом отношениях уже прознал кто-то другой. Всё было настолько очевидно, что Сэм не придал этому значения? Или Кевин озвучил случайное предположение и попал в яблочко? Сэм не знает.       Он размышляет о Дине; в голове проносятся мысли, которых он обычно избегает: о юном и сбитом с толку Дине. О том, что Дин пытался стать похожим на их отца, хотя и знал, что это лишь ещё больше обременит его. О Дине, которому очень одиноко.       Он задаётся вопросом, были ли у брата другие — другие мужчины, которых Сэм не замечал. Или ещё хуже: что если Дин просто всегда всё держал в себе. Никогда не позволял этим склонностям проявиться. Притворялся, что их вообще нет.       Он понимает, что упустил что-то; что есть какая-то огромная часть Дина, которая живёт своей собственной, тайной жизнью. Которой Дин, возможно, стыдился, из-за которой он, возможно, чувствовал к себе отвращение, а Сэм не заметил ни хрена.       Конечно же, Дин никогда бы никому ничего не рассказал. Чёрт. Да зная их отца, зная, как Дин трепетал перед ним — он бы скорее умер, чем позволил Джону узнать.       Сэм думает, что, может быть, если бы Дин поделился с ним, они смогли бы помочь друг другу. Возможно, их ситуации и отличались в корне, но Сэм ведь знает, каково это: чувствовать себя странным. Неправильным. Другим.       А может быть, сразу всё вместе, каким чувствует себя Дин.       Утром, уже отдохнув, ему не становится легче. Имея теперь это знание (о котором Дин даже не подозревает), Сэм чувствует себя ещё более некомфортно, чем раньше. И он понятия не имеет, стоит ли поговорить с Дином. Что если тот просто подожмёт хвост и сбежит? Или, если уж дерьму в любом случае суждено случиться, может быть стоит поговорить сначала с Касом?       Сейчас они оба завтракают, Кастиэль сжимает в руках чашку с кофе, Дин готовит яйца-пашот (он рассыпается проклятиями, но у него, кажется, получается). Сэм молчаливо садится за стол, только кивает им обоим с улыбкой «доброе утро». Они выглядят — обычно. Как Сэм и ожидал. Но теперь это кажется ему странным, ведь Сэм совершенно случайно открыл для себя ту сторону брата, о которой даже не подозревал. И то, что вокруг ничего не изменилось, кажется ему диким.       Он наблюдает за ними, пытается увидеть хоть какое-то отличие в их поведении — стали ли они ближе, заботливее друг о друге. Часть его пытается разобраться: это просто секс или — не дай боже, по мнению Дина — это что-то большее.       Но они ведут себя как обычно. Кастиэль пьёт кофе, иногда отвлекая Сэма на газету, которую покупает дважды в неделю в соседнем городе. Дин разочарованно сокрушается над неудавшимися яйцами. Сэм начинает думать, что, возможно, Кевин ошибся; возможно, это его предположение заставило Сэма прошлой ночью услышать то, чего на самом деле не было. Если быть полностью честным, может быть, теперь Сэму даже станет спокойнее. Потому что он вчера навоображал всякого о юности Дина; о том, что Дин вообще мог ввязаться во что-то подобное — взрослея без матери, без брата, без отца. И от возникшего чувства вины Сэма начинает подташнивать.       Он наблюдает за ними внимательно, но они не дают ему ни малейшего повода для подозрений. Возможно, он просто ошибся; ведь ошибаться для него не впервой.       Вечером, уже почистив зубы, Сэм идёт по коридору, собираясь лечь спать. Он застаёт их врасплох — они стоят в дверях комнаты Дина, обняв друг друга, и целуются. Это зрелище заставляет его грудь сжаться в спазме, а его ноги — стать ватными. Дин поднимает голову и видит его и цвет его побледневшего лица. Но он не отталкивает Кастиэля — выпутываясь из его рук, Кас сам отходит на несколько шагов.       — Сэм. — Дин давится словами, и сердце Сэма нелепо сжимается от того, как он произносит его имя — как будто бы Сэм, блядь, мог врезать ему, или сделать ещё что похуже. Словно Дин сделал что-то неправильное. Кастиэль, как и оба брата, мнётся в коридоре, неуверенный, как вести себя дальше. Сэм останавливается. Он застывает в нерешительности перед братом и внезапно осознаёт, что совсем его не знает. Что он вообще никогда его не знал.       Объятия бы сейчас здорово выручили его, потому что одних слов здесь будет явно недостаточно. Если он скажет ему, что всё знал, у Дина может развиться комплекс. Если он ничего не скажет, Дин решит, что Сэм его не принял, отказался от него. Он понятия не имеет, как сейчас будет правильно среагировать, поэтому он просто смотрит своему брату прямо в глаза, как это обычно делается с собаками или детьми. Он просто будет рядом. Покажет им, что они не совершили ничего ужасного. Они в безопасности.       — Дин, всё в порядке, — тихо говорит он, но Дин не выглядит убеждённым. Кастиэль продолжает молчать.       Дин оглядывается на него, готовясь встать на защиту, и сердце Сэма обливается кровью от этого жеста. Он хочет сказать ему, что любит его, грёбаного идиота, но он не знает, как его поймёт Дин, если вообще поймёт.       Поэтому он молчит. Кивает. Он быстро и неловко касается плеча Кастиэля, а затем возвращается к себе в комнату.       — Да, всё в порядке. — Он не уверен, но ему кажется, что он слышит бормотание Дина вслед своей удаляющейся спине.