***
Снег заключил столицу в свои объятия. Шумная толпа заполняла город: люди закупались подарками, украшали свои квартиры и дома в попытке поднять настроение. Медики – такие же люди, как и все остальные. В Склифе скучать не приходилось, однако и сюда проник праздник: сотрудники шутили, смеялись, украшали кабинеты, ординаторские, палаты. На очередной планерке обменялись подарками и снова разошлись исполнять клятву, данную ими когда-то. Ирина Алексеевна, вернувшая себе место заведующей и весьма удачно избавившаяся от абъюзивных отношений, не отставала от прочих, собираясь тоже отмечать Новый год. На этот раз дома, а не в операционной или с кипой бумажек. С котом, между прочим! А вы что думали? На столе стояла салатница с наспех приготовленным в ней оливье, рядом бутылка красного вина, в духовке ждала своего часа утка с яблоками. Пока кухня источала ароматы, покоряющие желудок, Ирина Алексеевна топталась у зеркала. Искусно проведя некоторые манипуляции, она быстро управилась с одним глазом: тени, тушь, подводка – красота, да и только! -Ну, вот, Ира, осталось повторить то же и с другим, и будешь сиять, - сказала она сама себе, - это что ещё за чертовщина!? – с потолка капало. Блондинка подняла голову и капля предательски рухнула на плод её стараний. Стрелка, которую она так старательно выводила, размылась. – Говорила же, надо было брать водостойкую! Мелкие капли сменились крупными и довольно быстро превратились в подобие водопада. Такова экзотика в современных условиях: ничего не поделаешь, вирус не дремлет. Порядком разозлившись, женщина с твердой уверенностью отправилась колотить в дверь обнаглевшему соседу. - Что вы там еще придумали? Какой к черту потоп за несколько часов до Нового года? А ну, открывайте сейчас же! Дверь слегка приоткрылась и показалась чья-то поседевшая голова, аккуратно высунувшаяся из квартиры злостного нарушителя спокойствия. Павлова подняла голову и застыла с выражением ужаса на лице. Перед ней стоял Геннадий Ильич. - Кривицкий?! Ты что здесь забыл? Мой дом похож на Израиль? Или у тебя топографический кретинизм? - Я тоже рад тебя видеть, Егорова. С наступающим. - Знаешь, сколько лет живу на свете и впервые вижу настолько щедрого еврея. Если ты решил помочь и отправить воду в регионы, которые в ней нуждаются, то ты явно просчитался, дорогой мой, – моя квартира – не Африка. Кривицкий лишь молча прошел вглубь квартиры, проигнорировав ядовитый укус своей собеседницы. Павлова аккуратно последовала за ним. Он корячился в ванной, пытаясь справиться с фонтаном, который с бешеной силой бил из крана. Промокший до нитки, мужчина тщетно пытался найти что-то около себя: вода слепила, била в лицо, не давая разглядеть ничего вокруг. Быстро сориентировавшись, Ирина Алексеевна обнаружила в поле своего зрения единственный инструмент, лежащий на холодном кафеле. Она подтолкнула его ногой ближе к источнику «водопада», стекающего в её квартиру, и осталась наблюдать. Вскоре протечка была устранена. - Ну, что ты так на меня смотришь? Удивлена? Прости, что испортил тебе праздник. Пойдем хоть кофе налью… - Иди ты к черту со своим кофе, Кривицкий. Убирайся вон! - Если ты не забыла, это моя квартира. Но если ты хочешь, можем поменяться, я как раз оценю ущерб от всего этого недоразумения. – сказал он, немного ухмыльнувшись. Павлова, сверкнув взглядом, стремительно направилась к выходу. Она была прекрасна даже сейчас, в своем домашнем костюме, с одним накрашенным глазом, косметика на котором уже расплылась и смазалась, с влажными растрепанными волосами. Она была прекрасна всегда. - Подожди, - он взял её за руку, не давая уйти, - неужели ты просто так уйдешь? Давай поговорим. - Нам не о чем говорить с вами, Геннадий Ильич, всего хорошего. – она попыталась вырвать руку и пойти дальше – до двери оставалось буквально два шага. Однако сделать этого ей не удалось. В одно мгновение она оказалось прижата к двери. Кривицкий обжигал щеки своим горячим дыханием. - Я прошу тебя, останься, давай поговорим… Блондинка замерла, опустив глаза. Разум помутился, мысли путались; казалось, она таяла от его дыхания, была готова вот-вот сдаться в его плен. - Я не мог просто так уехать, оставить тебя… я понимаю, знаю, что я старый, дремучий дурак, знаю, знаю… я не мог бежать снова, я всегда был рядом с тобой. Здесь, сверху. – она все также молчала, опустив глаза и едва дыша. – Ну, давай, скажи мне, какой я идиот, испортил тебе праздник, да что там праздник – жизнь! – бросил тебя, уехал, оставил, затопил твою квартиру, скажи! Как он ни пытался добиться ответа – его не последовало. Мужчина аккуратно положил одну руку ей на затылок и прижался к ней, касаясь её носа своим. Тихо, будто боясь кого-то спугнуть, он говорил ей то, что так давно, но напрасно пыталось вырваться из темных глубин его души. - Прости, прости, прости меня… девочка моя, прости, прости… - он отчаянно впился в её губы, будто моля о пощаде, надеясь изменить что-то и завоевать её раз и навсегда. Завоевать снова, будто неприступную крепость, владеть ей и самому остаться в её власти на всю жизнь, до последнего вздоха, пока будет биться сердце, которое она для него «вырвала».***
Часы пробили полночь. Небо озарилось фейерверками. Она обессиленно рухнула к нему в объятия. Крепкие мужские руки нежно сжимали хрупкие женские плечи. Такие хрупкие, но в то же время такие сильные, такие любимые, родные плечи…