Я обещаю, что не оставлю тебя...

            «Пишу вам, мой дорогой друг, в сильнейшем волнении и, даже, страхе. Уже прошло очень много времени с вашего последнего сообщения, и я не могу найти себе места. Неужели вы ненавидите теперь меня? Если это так, то, умоляю, ответьте мне хотя бы короткой телеграммой, потому что жить я больше не могу терпеть этого отвратительного ожидания, что сводит меня с ума. Я помню нашу первую встречу. Это была та обсерватория, в которую я устроился работать после окончания аспирантуры. Вы уже были там приличное время, вам доверяли, и вы были первыми, кто со мной разговорился. Помню прекрасную, счастливую улыбку на вашем лице, и невероятно мягкое рукопожатие. Казалось, что вы даже не прикладывали сил, но я потом понял, что это просто я был слишком сильным по сравнению с вами. В ту ночь я остался с вами, и слушал невероятно много информации о звёздах и созвездиях, да такую, что мои знания после университета показались просто несущественными. Я был поражён. Так было странно слушать рассказы о том, что вы не из Москвы. Я даже сначала не верил, что это возможно! Вы жили так далеко, но работали здесь! Оставались просто у другого коллеги, что позволял спать у себя, пока не достроят обсерваторию рядом с вами. Вы обещали, что пригласите к себе, как только окончательно туда вернётесь, и как только мне выдадут отпуск. И мне выдали. Была очень холодная зима даже для Москвы, а для вашего сибирского городка тем более. Но я поехал. Знаете, ваш дом тогда чуть не заставил меня поседеть от осознания нашего различия. Моя квартира была, в лучшем случае, средней и неприглядной, но в вашей было столько всего! Две спальни, гостиная, отдельная стена под книжные полки. Как хорошо, что я помнил из вашего письма о её существовании, потому что принёс целую кучу научных книг, что вы когда-то хотели. Но самое лучшее было уже ночью, когда вы взяли свою самую ценную (по вашим же словам) вещь — телескоп — и вышли вместе с ним и мной на улицу, недалеко за город, чтобы посмотреть на звёзды. Я был заворожен, словно в первый раз. Помню, как ужасно скрипела ваша кровать, на утро я первым же делом пытался её затянуть, а вы из-за смущения даже не могли на меня посмотреть. Но я рос в семье любителей плотнического дела, знал, как с этим работать. Да и мой отец никогда не хотел слушать чужие советы, всегда разбирался сам, и меня заставил так жить, чему я против не был. Жаль только, что после меня пришлось заменять всё постельное бельё, мне правда очень за себя стыдно. Но вот прошло столько времени… Вы так и не ответили мне на последнее письмо. Я ждал два месяца, но… Ничего. Потом я отправил ещё одно, и тоже молчание, ещё три месяца. И это последнее перед тем, как я поеду к вам. Я боюсь самого страшного — что довёл вас до смерти. Одна эта мысль медленно травит мою жизнь. Если и на это письмо я не получу ответа, то я сразу же начну просить отпуск и поеду к вам лично. Последние пару месяцев были просто ужасными для меня. Сначала скончался мой старый отец, с которым я вас так и не познакомил. Это выбило меня из колеи на приличное время. И, казалось бы, хуже быть не может, но нет, заболела моя дорогая сестра. Пришлось сильно постараться ради её здоровья. И теперь, ваше молчание, заменяющее общение, которое поддерживало меня в строю, лишь вкалывает новый гвоздь в мой гроб. Я очень жду вашего сообщения, любого, даже самого страшного.

Ваш,

Альберт Семёнович»

***

Это письмо так же не получило ответа. Альберт получил свой отпуск и немедленно отправился на поезде к своему другу и товарищу. Он переживал сильнее, чем когда-либо раньше, ведь на протяжении больше, чем полгода, он не получил ни одной весточки от него. Казалось, что случилось самое худшее. Никто никогда бы не сообщил об этом Альберту, ведь он не является родственником, он просто бывший коллега. Мужчина прибыл ранним утром, и сразу же побежал на ближайший автобус. В памяти, словно он только вчера ездил здесь, всплыли нужный маршрут, остановка и даже тропинка, которая вела к дому. Хрустящий под ногами снег звучал, словно ломающиеся кости и осколки стекла, что не внушало и без того расшатанному разуму Альберта ни малейшего доверия. И вот, заветный дом. Он без страха заходит в подъезд, и первым делом подходит к почтовому ящику своего друга. Его никогда не закрывали, и вот даже сейчас, при открытие на пол выпало три конверта. Три последних письма. Наклонившись вниз, Щербаков поднял их с грязной плитки и громко вздохнул. Они даже не были вскрыты. Их даже не читали… — Добрый день? — раздался вдруг из-за спины женский голос. Альберт поднялся и развернулся к говорящему, и это оказалась милая на вид старушка. Он видел её раньше, во время прошлого посещения. — А, Альберт Семёнович, это вы! Я вас даже не признала сразу! — Добрый день, Ксения Петровна. А… А куда делся Кирилл Миколович? Он не открыл даже эти мои письма… — А он уехал! Окончательно, судя по всему, так много вещей увёз, ужас! — Как… Как уехал?! И давно? И куда? — с одной стороны, с сердца снялось одно переживание. Кирилл был жив, просто больше не здесь. — Вот так, взял и уехал. Сказал что-то вроде «не могу здесь больше жить» или что-то такое. Клянусь, сначала подумала, что он решил с жизнью покончить, но нет, просто переехал. Кажется… Полгода назад, или чуть больше… Но сколько я не спрашивала у него куда, всё молчал. Ой, чуть не забыла! Он вам кое-что оставил! Пока добрая соседка убегала, Альберту ничего не оставалось, как горевать. Его ближайший друг навсегда исчез, исчез туда, где его уже не найдут старые связи. Но он что-то оставил. Зачем? Если он даже не хотел открывать, и даже доставать из ящика, письма, то почему оставил хоть что-нибудь? Было слишком странно, слишком непонятно. Вскоре, бабушка вернулась и вручила в руки мужчины ключ, по форме напоминающий ключ от квартиры, и записку. Щербаков даже ждать не стал, он сразу же открыл её.             «Я не могу больше ждать вас, Альберт. Моих сил больше нет. Всё в этой квартире напоминает о вашем посещении, и это убивает меня всё сильнее. Ваши старые письма я без слёз перечитывать не могу, вся бумага в следах. В моей квартире не осталось практически ничего, всё это вам. Делайте, что хотите с этим — на мусорку, к себе в дом, продайте, что угодно. Мне это не нужно.» Сердце упало куда-то в пятки, оставляя после себя давящую пустоту, всё ещё отдающую эхом жизни. Он еле-еле смог вдохнуть воздух, после чего решительным шагом пошёл на второй этаж, где, рядом с лестницей, была квартира Кирилла Авраменко. Совершенно уверенно, он открыл её ключом, что был с запиской. — Знаете, вы вовремя приехали, — Ксения Петровна даже не удивилась, что этот, фактически, чужак заходит в квартиру её соседа. Скорее всего, им были прожжужаны все уши, поэтому он казался достаточно мирным на вид, — скоро должны были приехать проверяющие, чтобы эту квартиру кому-то другому выдать! Всё, что осталось тут, выкинули бы! Дверь недовольно скрипнула, и Альберт зашёл внутрь, снимая с себя на входе ботинки и куртку, хотя, казалось бы, кто что-то скажет по поводу чистоты? Он всё равно отнёсся с уважением. На стене остались висеть крючки, на которую куртка и отправилась. Первой дверью на пути была ванная, в которой осталось всё без изменений. Разве что нет полотенец и других банных принадлежностей. Но вот дальше… Там, где раньше была гостиная, не было ничего, кроме одной вещи… Телескопа, накрытого какой-то тряпкой. Мужчина даже не мог долго смотреть на него. Для Кирилла не было вещи важнее этой во всём мире, а теперь она стояла тут одна, без хозяина, а рядом лежал её чехол. Оставалось лишь отвернуться от такой грустной картины и пройти дальше. За следующей дверью была спальня, которая раньше, фактически, была кладовкой для всяких вещей. И в ней пусто. Лишь кровать осталась, пыльная и старая. Но страшнее было заглянуть дальше… Его спальня. Пустая. Даже матраса нет. Лишь силуэты некоторых вещей на полу. Казалось бы, так недавно было так… Спокойно, а сейчас спокойствие переросло в гробовую тишину. Тусклый свет из окна освещал летящую пыль, и ком вставал в горле. Нужно было быстро закрыть дверь. Затем, взгляд мужчины пал на стену с полками под книги. И там их осталось всего шесть — все те, что он сам принёс, и над ними небольшой листик, где было написано: «Книги от Альберта». Он оставил и их. Уже совсем без сил от собственного горя, гость спустился спиной по стене на пол. Старая женщина, что ходила с ним, испуганно подбежала. — Вам плохо? Вызвать скорую? — Просто… Воды бы… — Конечно, конечно, сейчас, милок, — она убежала прочь, а Альберт закрыл лицо руками, пуская горькие, стыдливые мужские слёзы. Всё было зря… Всё самое важное осталось позади, и уже ничего не будет напоминать Кириллу о его друге. Может, это было к лучшему. Может, было лучше, если они никогда больше не увидятся. Когда Щербаков немного успокоился, он услышал шаги обратно. Вскоре, рядом был и стакан с водой, практически залпом выпитый. — Вам лучше? — Гораздо. Спасибо большое, — собравшись с силами, мужчина вновь встал на ноги, собирая книги в свою сумку и направляясь к телескопу. Только взяв в руки ту самую тряпку на нём, он понял её истинную природу. — Ах, вот ты где была всё это время. — Что это? — бабушка подошла поближе. — Моя тёплая кофта. Я, видимо, забыл её тут в прошлый раз… — он аккуратно смотал её в какое-то подобие рулона, после чего с небывалым трепетом разобрал телескоп и спрятал его в чехол. Вряд ли он когда-либо покинет свою одёжку, теперь, когда один взгляд на устройство вызывал режущую боль. — Видимо, это всё. Спасибо за вашу помощь, Ксения Петровна. Закрыв на ключ дверь, он отдал его старушке, навсегда покидая этот город. Никто не мог понять настоящий источник боли мужчины. Даже он сам, кажется, его не понимал. В купе помимо него было двое весёлых людей, но те даже не обращали внимания на своего соседа, что почти всю поездку перечитывал проклятые три письма и последнюю записку. С каждым прочтением можно было увидеть прогрессию горя. Самое старое письмо было радостным, позитивным, заполненный обещаниями приехать. Второе было переполнено волнением. Ответа на первого так и не было, и это просило его отправить. А в третьем был лишь… Страх. Приятные воспоминания в нём лишь усиливали это чувство горя…

***

            «Не знаю, кто найдёт это письмо, но я чувствую, что умираю. Нет, я не сделаю такой низости, как наложение на себя рук. Я просто стар, и моё тело начинает отправляться на покой. И я почувствовал это. Это моё последнее письмо. Я много о чём сожалею в своей жизни. Я совершил много ошибок. Но я точно знаю, что ошибок в моей встрече с близким другом быть не могло. Не знаю, где он сейчас, и что с ним, жив ли он, или покинул этот мир раньше меня, но я лишь надеюсь, что он был счастлив без меня. Я знал, что одиночество было его главным страхом, и что он жил, фактически, общением с соседями и моими письмами. Судя по всему, писем стало мало. Я отправлял их слишком редко. Они шли слишком долго. Не выдержав одиночества, он уехал из места, что напоминало слишком сильно о чьём-то присутствии. Кажется, он не мог жить без меня, за что мне стыдно. В конверт с этим письмом я вложу последнюю Его записку. Для меня его существование закончилось именно на ней. Надеюсь, что я не прав. Я помню твою улыбку. Твои красивые глаза. Твой громкий смех, за который ты всегда извинялся. Прости меня, Кирилл. Если после смерти есть что-то, кроме забвения, я найду тебя. Я обещаю, что не оставлю тебя…»

***

Россия. 2010 год. Закончивший магистратуру мужчина с фамилией Щербаков заходит в обсерваторию, где ему предложили работу. Платили не слишком много, зато опыта обещали на шесть работ вперёд. Все местные работники были довольно приветливыми, и его направили в один кабинет, где стоял за телескопом некий мужчина. Когда дверь открылась, тот сразу же повернулся к ней. — А, добрый день! Мы, кажется, незнакомы, — незнакомец широко улыбнулся и подошёл к новичку, протягивая свою руку и широко улыбаясь. — Авраменко Кирилл Миколович. — Думаю нет, я тут в первый раз. Меня зовут Щербаков Альберт Семёнович, будем знакомы, — мужчина протянул руку и пожал её, довольно улыбаясь. «… Больше никогда.

Щербаков А.С.»