Гермиона любит сирень

      Гарри Поттер и сам не мог назвать того дня, когда он влюбился.       Чувства пришли как-то совсем незаметно, плотно переплетаясь с обычным восприятием этой чудесной девушки, подчеркивая её достоинства и делая вполне сносными все её недостатки.       Любовь формировалась медленно, постепенно трансформируясь из дружбы в симпатию, а затем и в нечто большее; просто нравоучения кудрявой Гермионы перестали становиться причиной испытываемой им невыносимой скуки, а её робкая забота начала вызывать странное тепло, словно согревающее Гарри изнутри. Просто одним сентябрьским днём он заметил, что подруга зябко обнимает себя за плечи, и снял с себя тёплую мантию, отдавая её Гермионе, за что его наградили ласковой улыбкой, от которой сердце в груди предательски ёкнуло. Просто перед одним Рождеством он взял для подруги не привычный комплект «ежедневник-перо», а целый день ходил по Хогсмиду в поисках того, что действительно влюбит Гермиону в себя, а затем тщательно упаковывал найденную в ювелирном магазине брошь, создавая красивую обёртку собственными руками. Просто в один вечер он подхватил с её рук громоздкую стопку книг и собственноручно донёс тяжесть из библиотеки в гостиную, стараясь не любоваться откровенно смущённой его действиями Грейнджер, на щеках которой вспыхнул обжигающе-яркий румянец.       Просто в один момент он понял, что готов наблюдать за Гермионой вечно; за тем, как она с лёгким раздражением откидывает с лица вьющиеся локоны чёлки — надо бы ей комплект заколок подарить — и склоняется над свитками с конспектами, за тем, как она тщательно крошит на части пастуший пирог перед тем, как положить в рот первый кусочек, и за тем, как она улыбается. Эта улыбка… Такая мягкая, ласковая… Гарри душу самому Дьяволу был готов отдать лишь за то, чтобы вновь увидеть в тёмных глазах милой подруги столь яркие искорки искреннего счастья.       Гермиона прижималась к его плечу своим, молча поддерживая, когда хотелось выть от боли предательства друга, и приносила ему на тренировку завёрнутые в бумагу бутерброды, когда Оливер Вуд загонял свою команду до дрожащих коленок, не позволяя студентам даже пообедать. Гермиона создавала для него планы подготовки к экзаменам, заклеивая конспекты яркими стикерами с подсказками, и терпеливо, не укоряя, не ругаясь, объясняла ему сложную тему по трансфигурации, когда он пропускал занятия в Больничном Крыле.       Она улыбалась, становясь для Гарри лучиком надежды в самые тяжёлые времена, и пробивалась вместе с ним через тернии к звёздам, никогда не отступая от их цели. Бывало, конечно, срывалась, тихо плача ему в плечо, иногда чувствовала себя слабой, беспомощной, ни на что не способной, но тогда уже он сам становился надёжной опорой, абсолютной защитой, источником самой искренней и тёплой в этой Вселенной поддержки.       Именно она стала тем, кого Гарри хотел видеть рядом с собой в качестве любимой девушки, супруги, спутницы жизни, и не было ничего удивительного в том, что одним утром он на глазах у всего Большого зала подошёл к Гермионе с цветами, а затем в мёртвой тишине предложил ей пойти на Святочный Бал в качестве пары.       На лице девочки пылал яркий румянец, но она, крепко сжимая в руках букет сирени, кивнула, а затем тихо, но чётко и уверенно произнесла:       — Я согласна.       И все вокруг зааплодировали, крича что-то, громко обсуждая поступок Гарри и реакцию на него Гермионы. Фред и Джордж умудрились взорвать собственноручно созданные хлопушки — над столом Гриффиндора повисли облака магического конфетти, переливающегося всеми оттенками радуги; даже профессора улыбались, ведь произошедшее никоим образом не нарушало устав Хогвартса, но служило ярким примером того, что подростковая любовь переполнена яркостью чувств и нежной, цепляющей за душу романтикой.       Рон хлопнул друга по плечу и звонко, но совсем без насмешки рассмеялся, удивляясь, как он до этого момента не замечал накала страстей между двумя из Золотого Трио; смущённую донельзя Гермиону вовлекли в разговор её однокурсницы, девочки Гриффиндора, взбудораженные произошедшим.       Потом потянулись вечера, наполненные подготовкой к празднику. Он прижимал к себе Гермиону, быстро обучаясь искусству танцев и без проблем запоминая необходимые движения, а она лежала головой на коленях Гарри, лениво листая каталоги мадам Малкин и время от времени целясь палочкой в понравившиеся ей платья: от простого заклинания, указанного на обложке каталога, 3D модели одежды появлялись над страницами журнала, позволяя рассмотреть потенциальные покупки со всех сторон.       Свой выбор девушка решила оставить в секрете до праздничного вечера, Гарри узнал только о том, что цвет платья будет белым, и облегчённо выдохнул: летом он закупился классическим чёрным костюмом-тройкой, не особо впечатлившись термином «парадная мантия».       В утро перед балом гриффиндорца била нервная дрожь, мешающая юноше даже пуговицы на рубашке нормально застегнуть. Дин предложил успокоить шалящие нервы старым-добрым методом, отдающим резким запахом Огневиски; Невилл, тяжело вздохнув, поделился с зеленоглазым собратом по несчастью стеклянным флакончиком с успокоительным бальзамом. Под смех собирающихся однокурсников они переплели руки, выпили зелье на брудершафт — тахикардия Гарри тут же сошла на нет, а терзающие его с самого рассвета мысли обрели удивительную чёткость и ясность.       Выйдя в гостиную, Гарри тут же уловил среди толпы студентов знакомые каштановые кудри, собранные в сложную косу. А когда Гермиона, заметив спутника, встала с кресла, выпрямляясь во весь рост и мягко ему улыбаясь — просто застыл на месте, на мгновения потеряв дар речи, восхищённый красотой той, что сейчас напоминала Богиню.       Белоснежная ткань, цвет которой местами плавно переходил в сиреневые оттенки, облегала талию и грудь девушки, подчёркивая её хрупкую фигуру; шею Гермионы закрывал высокий воротник, однако из-под полупрозрачных вставок кружева можно было заметить её острые ключицы. Явно зачарованный подол изящного платья полностью скрывал ноги девушки, но когда она сделала пару шагов вперёд, приближаясь к гриффиндорцу, тот успел заметить, что обута его прекрасная спутница в изящные белые туфельки.       — Здравствуй, — Гарри, ощутив почти невесомый поцелуй в щёку, наконец пришёл в себя. Гермиону окутывал едва уловимый, совсем не затрудняющий дыхание цветочный шлейф; от смутно знакомого сладковатого аромата у юноши по коже побежали мурашки. В духах его спутницы словно собралась вся нежность цветов жасмина, смешанная с едва уловимыми нотками сирени — той самой сирени, что он сейчас сжимал в руках.       — Выглядишь превосходно, мой принц.       — Ты прекрасна, Гермиона, — Гарри нервно сглотнул, когда девушка прижалась к нему сбоку — кажется, умиротворяющего бальзама все-таки стоило принять чуть больше. — Это тебе.       Гермиона мягко улыбнулась, глядя на него с нежностью и без слов разрешая осуществить задуманное. Гарри осторожно вплёл в ухоженные мягкие волосы над её виском зачарованные цветы сирени, которые идеально контрастировали с шоколадными кудрями и светлым платьем, а затем, не сдержавшись, самыми кончиками пальцев провел по щеке шатенки. Девушка от подобного тут же смущённо зарделась, опуская взгляд, и тихо шепнула:       — Спасибо. Нам стоит поспешить, чемпионам ведь нужно танцевать первыми, верно?       — Именно так, — Поттер кивнул головой и на пару мгновений замялся, но Гермиона поставила последнюю точку над «i», осторожно, но уверенно и совсем без страха взяв его за руку. От этого простого жеста у Гарри все внутри рухнуло, к лицу мгновенно прилила волна жара, а сердце, кажется, пропустило пару ударов; её пальцы оказались не просто холодными — ледяными, но это являлось отнюдь не единственной причиной, по которой у юноши вдоль позвоночника побежали приятные мурашки.       Вечер обещал быть томным.