< 3
Лиам за все свои 20 лет всегда мог дать объяснение каждому поступку, но для него остается загадкой, почему он сейчас стоит около входа на отвратительную, по его мнению, выставку, ожидая ее закрытия. Ему ужасно стыдно и неловко за то, что Энди прервал тот странный контакт с парнем в клетке, и это еще одна вещь, причину которой он не понимает и хочет засунуть это куда подальше. Но Пейн продолжает чувствовать и ждать, кутаясь от ветра, выдувавшего последние остатки чистого разума из головы. Вот он узнает уже бывшую Госпожу, нежно целующую своего Сабмиссива, которые направляются вниз по улице в своих похожих серых пальто; за ними выходят те самые клерки, но уже весело спорящие друг с другом, и Лиам думает, что это все вранье и чистая подстава. Когда парень замечает глубокий серый капюшон и искры зажигалки, он хочет подбежать и одернуть, крикнуть в лицо, что это все обман, но только тихо подходит, говоря неуверенное «Привет». И, кажется, лже-террорист ожидал этого, протягивая руку, улыбаясь и уверенно произнося свое имя. Зейн Малик.< 3
Они общаются. Каждый день Лиам в 10 часов вечера встречал друга у дверей подвала, чтобы услышать, как он пережил сегодняшний день. Зейну на самом деле было нелегко ужиться в огромном городе, втаптывающем его в дорожную пыль взглядом бесконечных высоток. Выставка была единственным приличным доходом, остальные же просто отказывались принять парня с такой внешностью, без страховки и собственной квартиры. Ярлык прокаженного въелся в смуглую кожу вместе с побоями и унижением от соседей в общежитии, в котором он занимал практически чулан. Пейн много раз предлагал Зейну переехать к нему в сквот, где он уже пользовался уважением, но парень только качал головой и говорил, что не будет никакой разницы, только ощущение новых кулаков на теле. И затем Малик спрашивал: «Как у тебя дела, Ли?». А Лиаму Пейну наконец-таки улыбнулась фортуна. Он продолжал играть на вечеринках у своих знакомых, пока однажды не сыграл, на свой страх и риск, собственную песню, а не очередной кавер на модный хит. Те, первые, которые ввели его в это общество, во время перерыва подошли к нему и предложили оплатить студию, раскрутку, главное, чтобы они постоянно звучали рядом с его именем. Лиам светился счастьем, а Зейн улыбался ему в ответ. Но только была одна проблема – Пейн не мог просто штамповать песни. Время тянулось тягуче медленно, пока единственное место работы Зейна не закрыли, дав всем отпуск на неопределенный срок, и вся его жизнь начала рассыпаться. Он теперь не мог позволить себе даже той коморки, не говоря уже о еде. Поэтому Малику пришлось, как бы он ни упирался, переехать к Лиаму, который к этому времени начал терять свою призрачную надежду на успех, ведь ни одной новой строки не было записано в старой тетради, зато появилась маленькая съемная квартирка на сэкономленные деньги. Зейн появился на пороге с небольшой спортивной сумкой и папкой в руках. Тогда Пейн впервые узнал, что его новый сожитель рисует. Как настоящие лучшие друзья, парни установили график, кто и по каким дням спит на кровати, которая была единственной в квартире, не считая неудобного дивана. Зейн перебивался с одной грязной работы на другую, Лиам продолжал петь, но каждый чувствовал приближение краха. Казалось, обитателей этой квартиры удача обходила стороной, смеясь над смятыми в порыве гнева листами и зачеркнутыми в отчаянии строчками, пока однажды не совпало так, что оба парня находились в одной комнате, ища слова поддержки друг для друга. В тот день Лиам написал первый куплет его будущей песни, а Зейн сделал неуверенный набросок теплых карих глаз. Мир начинал приобретать все новые и новые краски, когда два друга переехали в квартиру просторнее, где было уже 2 спальни. Зейн смог продать некоторые свои картины и начал рисовать на заказ, ведь интернет предлагал полную анонимность. Лиам продолжал писать, и уже на студии были готовы несколько треков, в окружении восторженных хлопков своих покровителей. Но это не могло продолжаться вечно, каждому не хватало чего-то, поэтому работа опять пошла на убыль. Хватаясь за края пропасти, в которую они непременно летели, Лиам решил, что ему просто нужен алкоголь. Он пил. Много, часто, в хлам, до обмороков и потери памяти. Отроков богатых отцов абсолютно не волновало состояние Пейна, они только все больше и сильнее давили, требуя на тот момент невозможного. И только Зейн раздевал и укладывал Лиама в кровать, убирал за ним, успокаивал, боролся с его похмельем. В одно такое заботливое утро Ли понял, что чертовски ошибся в выборе, он просто искал спокойствие и что-то такое родное, напоминающее дом. Непонятно откуда в его руках появилось лезвие, вот он уже объясняет Малику, что это не больно и что это чрезвычайно важно, и тот понимающе кивает, подставляя раскрытую ладонь. Они стали братьями, скрепив свои обещания кровавым рукопожатием Но теперь настала очередь потеряться Зейну. С каждым днем он все больше превышал свою суточную норму никотина, часто отчаянно кричал, разрывая почти чистый холст. В это время Лиам честно пытался помочь, пряча практически полные пачки сигарет и любовно склеивая каждый кусочек испорченной работы, но это совсем не помогало. Они сидели в их гостиной друг напротив друга, пытаясь поймать ускользающее вдохновение. Когда Зейн уже в 3 раз пытался нарисовать правильные губы к тем карим глазам, его вдруг осенило пониманием, что просто нужно и можно дотронуться до того идеального образа. Спустя год знакомства на сером диване перед выключенным телевизором тонкие прокуренные пальцы долго изучали лицо Лиама, затем сменяясь слегка сухими губами.<3
Солнечные лучи гуляли по обнаженным телам на огромной кровати, застревая в безупречном белом цвете простынь. Трель будильника оповещала о начале важного для обоих дня, который должен пройти идеально. Лиам, избавившись от постороннего звука, потянулся к смуглой ладони и ласково провел языком по небольшому шраму, заставляя сонно улыбаться парня рядом. - Доброе утро, - пробурчал Зейн уже в чужие губы, - сегодня придется выглядеть как никогда хорошо, да? – «Ты и так безупречен» - думал Лиам. Скользя по полированному паркету их новой квартиры, совершенно не стесняясь наготы, парни добрались до кухни и лениво прятали взгляды в плечах друг друга, слегка покусывали их при каждом новом зевке, иногда поглядывая на турку с готовящимся кофе. Сладко нежась в объятиях, они честно пытались начать собираться, но только продолжали рассматривать подтянутые тела запотевшими от горячего напитка глазами. Время уже поджимало, а длинные пальцы начали свое невозможное путешествие к центру вселенной Лиама, когда Зейну пришлось следовать за сплетенными ладонями, лишь бы не переставать чувствовать. Шум воды смешивался со свежим запахом пены для бритья, скрывающей сейчас щетину на слишком идеальных чертах лицах, и Лиам боится. Его шепот теряется где-то в клубах пара, а Зейн закрывает глаза от первого прикосновения к коже бритвы, непременно старой, еще дедушки Пейна, в которую помещается хорошо заточенное с обеих сторон лезвие. Движения Лиама плавные, невесомые, он до сих пор чувствует себя неуверенно, когда сильные руки притягивают его к родному телу, устраивая между бесконечно тонкими ногами. Малик улыбается, чувствуя более сильный нажим на щеке, властную ладонь на подбородке, и он никогда не испытывал ничего более интимного. Пальцы Лиама ненароком скользят по мягкой коже груди, цепляясь за пуговицы на рубашке, которая укутывала белизной худое тело напротив. Каждый наслаждался последним моментом наедине, стараясь растянуть его легкими касаниями, заботой, мыслями, что ярко светились в глазах и не требовали лишних движений губ. «Нам пора» - говорил грустный взгляд, и Зейн отвечал переплетенными пальцами, любуясь отражением невероятно подходящих друг другу парней в зеркале. «Все будет хорошо». - Я люблю тебя, не забывай, - Лиам целовал своего лучшего друга. - Обещаю. И я люблю тебя, - Зейн тонул в сильных руках почти брата.<3
Вспышки ослепляли, доводили до тошноты, сбивая с мыслей и так немного растерянного Лиама. Это было необычно, странно и страшно, но он знал, что там, в гримерке, есть смысл, ради которого стоит четче отвечать на вопросы немногочисленных журналистов. Все рано или поздно заканчивается, поэтому, в последний раз прорекламировав свой первый альбом и поблагодарив за пресс-конференцию, новоиспеченная звезда Лиам Пейн бежит в объятия тех, кто сделал его жизнь такой. Он взволнованно ищет глаза, которым он до сих пор не мог дать правильного описания, и облегченно выдыхает, когда видит пометки радости на гладковыбритом лице. Зейн впервые знакомится с другой жизнью Лиама, которую он не знал даже на словах, что, в прочем, его никогда не волновало. Был только мир их квартиры, сплетенных тел и вдохновения, пропитавшего каждый клочок воздуха, что было уже и так через край для обоих. Бесконечное количество алкоголя развязывало языки каждому, кто находился в душном помещении ресторана, поэтому было не удивительно услышать пьяные признания за соседним столиком. Но Зейн даже не прислушивался, только сидел в самом укромном месте и не отрывал взгляд от улыбающегося Лиама, теребя подвеску в виде обломка лезвия. Он пытался посчитать, сколько ему придется быть скелетом в шкафу восходящего на музыкальный олимп певца, но все разбивалось о мимолетный взгляд, отдающий шоколадом на кончике языка. Отблески практически идентичной подвески заставляют затянуться туманом все происходящее, что Зейн даже не замечает девушки, прижимающейся своей грудью к руке Лиама, не видит так неприкрыто неподходящих друг другу соединенных ладоней. Если бы он не был так слеп, то смог бы назвать эту пару воплощением частицы «не». Ненужные, ненастоящие, неприятные. Их отношения, думает Зейн, - своеобразный инцест, построенный на клятвенных обещаниях и ритуальном смешении крови, вызывающем сейчас только смех. Но ничто не казалось ему настолько правильным и верным, как покрывать поцелуями тело своего названного брата, видеть его обнаженным и спать с ним, переплетаясь под одним одеялом. Для Малика его с Лиамом жизнь была верхом близости, в ней соединены родственные узы и любовь, какой создавал ее Бог, а не опошленное людьми объяснение их слабостей. Зейн мог еще долго рассказывать себе уже в тысячный раз все краски его эмоций, рисуя в голове теплые карие глаза, но тяжелая рука просила отвлечься и прислушаться. - Так вот ты какой – лучший друг Лиама! Зейн, да? Я – Энди, - казалось, парень не требовал ответа, и Малик решил, что может вернуться к прежнему делу, слегка прислушиваясь к пьяной болтовне, - мне с друзьями пришлось много потрудиться, чтобы подарить такую жизнь нашему парню. Вот всегда было интересно, к кому он так стремительно убегает из студии, отказываясь от любых предложений отдохнуть, - Зейн улыбается, тепло разносится по каждой клеточке тела после этих слов. – Я уверен, ты первый все узнал. Лучшие друзья же и живете в одной квартире. Давно они вместе? Честно, я впервые вижу ее, но Лиам выглядит чертовски счастливым! – внезапно глазам перестает хватать света, они видят только длинные локоны и пухлые губы. Зейн задыхается, захлебывается в несправедливости и несказанных голосом Лиама словах. В голове гудит только грубый бас Энди, и он хочет вырвать его вместе с утренним кофе и парой бокалов шампанского. Кожа на теле кажется слишком тесной, ребра – слишком узкими для легких и сердца, тонкие пальцы пытаются содрать боль с каждого открытого участка тела, царапаясь, оставляя красные полосы лопающихся капилляров. Малик бежит, не оглядываясь, как можно дальше от телефонной трели с «Лиам» на экране, для него слишком сложно вынести такое количество этого имени, заменяющем в его крови гемоглобин, который теперь пылает, горит ярким красным пламенем, заставляя тело парня биться в агонии.</3
Он просто лежал на кровати, пытаясь склеить хотя бы крупные осколки себя, когда услышал тяжелые, взволнованные шаги Лиама, который выкрикивал его имя. Зейн не отвечал. Он продолжал молчать, когда мускулистые руки прижимали его к себе, как будто пытались поглотить. Невнятный шепот грел теплым дыханием плечи, в перерывах между губами, языком, зубами, перемещаясь на шею и скулы. Но Зейн и так горел, он рассыпался от духоты, приносимой телом рядом, охлаждая хотя бы только лицо неудержанными слезами. - Что случилось? – прохрипел Лиам, прижимаясь щекой к виску парня рядом. - Почему ты мне не сказал о ней? – голос был ровным, спокойным, и Пейну показалось, что Зейн уже мертв. - Ты же знаешь, что нам нельзя ничего афишировать. О нас никто не знает, только стены вокруг. Я не могу держать тебя в полном секрете, ты самый близкий мне человек. Поэтому и нужна она, чтобы отвести подозрения от всех наших с тобой совместных появлений. Так будет лучше для моей карьеры, ты же понимаешь, не самый лучший вариант - признаваться, что я сплю с парнями и являюсь геем в самом начале. – Зейн никогда не вешал на их отношения ярлыки, поэтому сейчас он ошарашено моргал, пытаясь понять, когда Лиам так отдалился. – Ты обещал помнить, что я люблю тебя… - парень в ответ только кивает, пытаясь найти успокоение и ответы в поцелуе. С той ночи Зейн чувствует себя рассеченным мечом с двойным лезвием, находящимся в сильных руках Лиама. Теперь его жизнь официально раздвоена – лучший друг для всех и любовник за закрытыми дверьми. А время неумолимо текло вперед, как бы его не пытались удержать загорелые пальцы, испачканные краской. Зейн пытался рисовать, но с каждым днем он чувствовал, как разрастается бездна между ним и вдохновением, что в один день кисти и краски летят в окно, а холсты безнадежно растерзаны канцелярским ножом. В это время Пейн находится на радио, рассказывая о своей прекрасной девушке и благодаря всех за такую неожиданную популярность. Это было первое интервью, когда имя его лучшего друга ни разу не прозвучало, хотя раньше «Зейн» постоянно срывалось с его губ, обволакивая теплотой и надеждой. Лиам вернулся поздно, гремя ключами и тяжелыми ботинками, не заботясь о сне еще одного жильца этой квартиры. Он, на ходу раздеваясь, ввалился в спальню, принимаясь жадно целовать сонного парня. Где-то между откинутым одеялом и руками в чужих пижамных штанах, Лиам сообщает, что ему нужно съехаться с ней, но Зейн не должен волноваться, он снимет ему квартиру и будет постоянно заезжать. Это не было шоком, просто сердце само захотело в эту минуту остановиться, а губы произнесли: «Я твой лучший друг, или ты меня любишь?». Глухие извинения смешивались с просьбами подождать еще немного, и он всем расскажет о них. - Я люблю тебя. - Я тебя тоже, - с этими словами Зейн понял, что выбрал Лиам, ведь он давно уяснил, что любящий человек никогда не станет экономить слова. Ночь была жаркой для накаченного парня с шоколадными глазами, которые были с привкусом горечи для второго, просто лежащего на кровати, когда его придавливали сзади, кусали за плечи и истошно стонали, не замечая бездействия под собой. Это была последняя их ночь вместе перед тем, как Зейн ушел все с той же спортивной сумкой, оставив подвеску и первый портрет Лиама, тот, где только глаза и губы, на тумбочке рядом с кроватью. Он и так знал, ему не нужно было напоминать, что теперь навсегда раздвоен, он просто оставляет себе часть, любящую Лиама, безвозмездно даря ему кусок с лучшим другом.<3