В ловушке заблуждений

Аман крадется по чужому дому, прячется в тенях, лицо скрывая за капюшоном, и сердце стучит в его груди с опаской и волнением. Он будто в логове уснувшего чутким сном волка, и хищник в любой момент может проснуться и подкрасться к нему со спины. Аман гонит глупые мысли прочь. У него есть цель — забрать из поместья Искателя свой посох. Тревога смешивается в нем с неверием и нежеланием. Почему из всех мест? — спрашивает он самого себя и тут же обрывает вопрос, не желая продолжать его. Аман знает, к чему это приведет — к тревоге, волнению, лишним сомнениям и беспокойству. Почему бы не оставить все как есть? Почему бы не позволить Искателю и дальше хранить посох среди иных своих трофеев? В его руках тот все равно будет целее, чем в руках Амана. Однако он уже знает причину, посох — просто повод сделать хоть шаг за пределы своей золоченой клетки, и то, что Искатель бережно хранил его вещи все это время, греет сердце. В спальне Искателя пусто — Аман долго следил за поместьем, выжидая момент, и знал, что сейчас должен быть в самом разгаре ужин. Еда и вино, льющееся рекой, отвлекут обитателей дома от незваного гостя, и Аман сможет завершить то, зачем пришел. Ящики и сундуки поддаются с трудом, Аман пытается тихо и аккуратно сдвинуть вещи в сторону — он уже видит свою цель. Посох стоит практически в самом углу, прислоненный к стене. Его явно перенесли сюда совсем недавно — пыли нет, как нет и трещин, сколов и пятен крови. Аман медлит всего секунду, рассматривая потерянный осколок своего прошлого, и уже начинает протягивать к посоху руку… Внезапно его толкают в сторону, прижимая к свободной от вещей и сундуков стене и кинжал приставляя к шее. Капюшон спадает с головы Амана, и случайная искра света падает на его светлые волосы. Напротив него — разъяренный Кай. Искатель, встречи с которым Аман всеми силами пытался избежать и которого в итоге увидел в подобном неприглядном виде — пьяного и растрепанного, будто только из-за стола или едва вставшего с кровати. Аман краем глаза отмечает примятую постель с откинутым вбок одеялом, початую бутылку вина на прикроватном столике и едва-едва тлеющую свечу. Он не может сказать, был ли Кай в комнате все это время или только пришел, намереваясь дать отдых уставшему после тяжелого дня телу. Кинжал крепче вжимается в тонкую кожу, царапая ее, и Кай наклоняется чуть ниже, желая в подробностях рассмотреть лицо незваного гостя. — Кто ты такой? — с яростью произносит он, сжимая до боли плечо вторженца. — Почему выглядишь как Аман? Отвечай! Аман чувствует, как внутри все обрывается от глухой тоски и обиды на Искателя, но на смену им тут же приходит какое-то злорадное облегчение. Не узнал его? Ну и ладно, так даже лучше. Аман перебирает варианты, вспоминая всех демонов, что умеют принимать чужие обличья, и говорит вслух первое, что приходит ему в голову. — Я… Я инкуб. — Аман ждет удара, начала драки. Тогда он сможет с чистой совестью оглушить Кая, уложить его обратно в кровать и, забрав злосчастный посох, наконец уйти. Однако удара все нет и нет, и кинжал больше не давит с угрозой на шею. Кай отступает на шаг назад и с пьяной горечью смеется. — Ну что ж, инкуб, — произносит он, отсмеявшись, и роняет на пол кинжал, — делай тогда то, зачем пришел. Аман смотрит на Искателя с непониманием. Что он должен делать? Он ведь пришел за посохом… Спустя томительно длинное мгновение его накрывает осознанием. Инкуб! Он ведь назвался инкубом, а эти мелкие демоны обычно принимают облик того, к кому человек испытывает или испытывал когда-либо влечение. Аман осторожно шагает вперед, еще не до конца осознав собственный порыв, и плащ спадает с его плеч на пол — завязки оказались разрезаны удивительно ловким движением Искателя какой-то десяток секунд назад. Кай смотрит на него с нечитаемым выражением лица. Эту гримасу можно распознать и как отвращением от подмены, и как затаенную надежду, и Аман осторожно касается его лица, обхватывая ладонями. Они оба разгорячены, пусть и по разным причинам, и огонь мечется между ними от взгляда к взгляду, от кожи к коже. Аман понимает — сейчас лучшая возможность для того, чтобы оглушить Кая и закончить весь этот фарс в самом его начале, однако он не может. Или, поправляет он мысленно сам себя, просто не хочет это делать. Он убеждает сам себя, что это не только хорошая возможность для побега, но и возможность вообще. Как тянется ему навстречу, губами касаясь губ в робком целомудренном поцелуе, и Аман чувствует вкус вина и крови. Они целуются осторожно, будто опасаясь друг друга (или, может, самих себя?), и Аман невольно опускает руки ниже. Гладит плечи Кая, проводит пальцами по груди и бокам, снова и снова проходясь по упругой коже, трогает одни и те же места, словно не доверяя себе и своим ощущениям. — Если это сон, инкуб, то слишком хорошо сделан. — Теперь Кай держит лицо Амана в своих ладонях. Он смотрит жадно, пытаясь крепче запечатлеть в памяти столь дорогие сердцу черты. — Ты пришел очень вовремя, подгадав момент, когда поместье практически опустело. К тому же утром я тоже намереваюсь отправиться в путь. Аман не понимает, почему Кай настолько откровенен с тем, кого хотел только что убить, однако эта осторожная случайная ласка ему приятна. Они целуются снова, не тратя больше времени на праздные разговоры, и медленно подталкивают друг друга к кровати. Аман пытается убедить себя, что нужно остановиться, прекратить погоню за бессмысленным наслаждением и тем коротким мигом, о котором он впоследствии будет еще долго сожалеть. Однако жар дыхания Кая, тепло его тела и нежность прикосновений, от которых по коже разбегаются мурашки и внутри все скручивается в тугой горячий ком, не дают Аману прийти в себя, собраться с мыслями и наконец закончить этот затянувшийся фантазм. Мгновение сменяется мгновением, на Кае остается все меньше одежды, обнажая его крепкое тренированное тело, а Аман все никак не может совладать с собой и своим безудержно разгоревшимся желанием обладать. Внутри вспыхивают искры странного удовлетворения от мысли, что вечно строптивый и непокорный Искатель сейчас подчиняется ему, безропотно принимая и боль, и удовольствие от того, как Аман — или, вернее, демона, что по мнению Кая лишь временно принял это обличье, — движется в нем глубокими резкими толчками, не соизволив снять хотя бы часть одежды, кроме упавшего раньше плаща. Аман торопится, желая и одновременно опасаясь продлить эти секунды страстного сплетения тел, когда им обоим до одури хорошо и все сомнения и морали отступают на задний план. Кай стонет под ним, ногтями впиваясь в плечи и наверняка оставляя на коже болезненные синяки, что сойдут уже ближе к утру благодаря ускоренной регенерации. Аман кончает с тихим стоном и видит, как Кай изливается себе на живот следом за ним. Он смотрит на эту полную разврата картину и вдруг думает о том, что ему хочется оставить Каю что-нибудь на память об этой ночи. Вот только у него ничего при себе нет, кроме вещей, в которых он пришел, и плаща, которым надеялся скрыть лицо совсем недавно. Он проник в чужой дом ради посоха, да и то не сумел последовать собственному плану. А Кай... Кай наверняка уничтожит с утра всякое напоминание о том, что ночью поддался демону и своим необузданным желаниям. Аман знает, что его поступки глупы и бессмысленны для постороннего взгляда, однако в итоге решает оставить все как есть — не трогая посох и не разбрасываясь бессмысленными побрякушками. Позволив утомленному Искателю уснуть, Аман как может вытирает его доверчиво расслабленное тело и с едва уловимой нежностью гладит на прощание по щеке. Бросив последний сожалеющий взгляд на посох, он устремляется прочь из комнаты, а затем и поместья, покидая его ровно с первыми забрезжившими на горизонте лучами солнца. Он обещает себе однажды вернуться сюда еще раз — уже не как вор, но как желанный гость.