Второй сорт.

Юноша обходил широкими шагами кровать, маяча у связанного Орочи перед глазами, параллельно ведя свой монолог о том, как их отношения изменились. –Я ведь никогда и не думал что какой-то конч с синдромом Туретта заменит мне не менее ебнутого плаксу. Знаешь, у нас всех явные психические отклонения, разве это не забавно? — Наконец он остановился около дергающегося парня и погладил его по голове, держась чтобы снова не начать как фрик нюхать его волосы, которые ничем таким не пахли кроме перхоти. Один нервный срыв Молниеносного, и все моментально испортилось. Ах, вот бы вновь вернуть их отношения, когда они мило гуляли по парку, а "мексиканец" таял бы от любого взгляда Орочи, направленного в его сторону. Увы, вспышки агрессии и перепады настроения давали о себе знать. Не надо было вообще заводить с ним какие-то отношения, зная что он такой же ебнутый сталкер, который точно так же гонялся за "прототипом" как и сама "змея" за ним. Слишком много метафор. Теперь, от каждого его взгляда становилось отвратительно; в горле появлялся ком, в животе мигом отдавалась мелкая дрожь, а все тело начинало пробивать нервными тиками еще больше, чем обычно. Почти каждую минуту от взгляда клона юношу мучали новые припадки. Он мог просто от одного взора своего партнера начать дергаться и расчесывать себе руки до появления "алой", но еще хуже все становилось когда он подавал голос в своих тиках, и через каждые пять секунд мог просто издавать какие-то визги и крики. Копия вновь запустила пальцы в чужие, почти что шелковые пряди волос, наслаждаясь приятными чувствами в своей ладони. Ох, новый прилив нежности, как унизительно для обоих! Клону хотелось просто гладить почти что идентичного ему парня по голове, игнорируя его нервные дерганья и попытки даже через веревки расчесать себе в кровь руки. И все же, он правда похож на торча: подозрительно белая кожа, излишняя нервность, немного пожелтевшие глазные яблоки. Но несмотря на это Молния его любил, не просто любил - обожал. В конце концов, он бросил сталкинг за другим парнем, лишь ради него, него одного. Плевать даже по какой причине, лишь этот факт заставлял Орочи невольно войти в краску, сквозь отвращение, сквозь страх и всю обиду. –Знаешь, я ведь очень люблю тебя, но больше я не допущу того чтобы ты убежал от меня. — Копия села на свою кровать, буквально в нескольких сантиметрах от связанного юноши, запуская руки под его толстовку. Какой по счету день он уже спит с ним? Хотя, все лучше чем лежать в ванной и смотря лишь на плитку на стенах. Тем более полу-голым. Каждую ночь "мексиканец" как ебнутый, буквально в плотную прижимал жертву к себе, так же вдыхая запах перхоти. От этого сам Орочи страдал бессоницей, и буквально держался чтоб каждый раз при таком "наезде" своего двойника на заорать в подушку, а то и вовсе в нее разрыдаться. Опять его лапают. Новое грязное пятно, которое не получится уже смыть ничем, даже собственными слезами, убиваясь перед ним и умоляя сквозь нервные тики чтобы он так больше не делал. Молниеносный вновь проходился руками по чужой спине, специально надавливая на синяки и заставляя Орочи вновь кусать от стресса веревки, которые перевязывали его кисти рук между собой, и дрожать от мурашек, которые заставляли лишний раз его содрогнуться и начать дышать сквозь стиснутые зубы. Глаз вновь начал дергаться еще сильнее. За все это время невротик очень изменился: нервные тики усилились и участились, тело каждый день ныло, а сам юноша каждый день держался, дабы не начать захлебываться в собственных слезах. Хотелось бится головой об стену, окончательно разодрать себе веревками руки в мясо, но он пытался подавить эти желания. Может быть, из-за страха, что его снова облапают как шлюшку (хотя, так будет при любом раскладе событий), а может, просто желание отличиться от своих клонов, которые через чур уж были склонны либо к садизму, либо к мазохизму. Ни один вариант не лучше. Но глубоко внутри он понимал, что все они одинаковые, как внутри так и снаружи. Разные психические заболевания не слишком уж контрастируют, скорее наоборот, делают их еще более идентичными. Еще один болезненный стон сорвался с его губ, при давлении на очередное увечье. Нет, он не мазохист, по крайней мере, ни капли не хотел им быть. Он не Эдгар. Хотя, если не Эдгар, то кто? Может быть, лишь образ одного из двойников этой размазни поддерживал его как личность, а может, он вообще никто. Такой же никто как и Молниеносный, как и "классик". Не индивидуален, такое же воплащение самых противных человеческих потребностей. И все же правда, кто он? Он не такой как они. Один лицемерный и плаксивый параноик, другой воплощение агрессии и резких перепадов настроения; от нежности к агрессии, от агрессии к похотливости. Но кто он? А если он вообще пустышка, которая пришла в этот мир случайно? Этот болезненный вид, странные привычки склонные к селфхарму в виде расчесывания до крови своих конечностей. Он не хочет быть таким. От мыслей, которые буквально вгоняли парня в апатию, его отвлек еще один факт: его спину наконец прекратили лапать, зато теперь все стало еще хуже. Клон потянулся к чужой ширинке, как всегда натягивая свою кривую улыбку. Эту ухмылку он натягивал всегда, когда хотел сделать что-то мерзкое: во время тех серий слежек за Эдгаром, во время домогательств к Орочи, это все он делал, ехидно и пошло ухмыляясь. Спустив чужие спортивки вместе с боксерами, копия, как обычно быстро взяла чужой член в рот. Нет, ну это невозможно как отвратительно! Мокро, противно, тошнотворно и приятно одновременно. Слишком уж много эмоций в одно время. Теперь Орочи перестал дергать глазом, зато судороги одолевали правую руку. В конце концов, Молниеносный делал так всегда, так что, почему бы просто не смириться и не получать удовольствие? Во всяком случае, "классический" Эдгар бы продолжал сопротивляться, всеми силами отталкивая его, он был упрям, так что этот факт даже немного успокаивал Орочи. Невротик прикрыл рот рукой (той, которая пока что не дергалась) и просто приглушая собственные стоны и всхлипы, старался максимально расслабиться. Первый раз за всю неделю. Все стало хуже когда двойник начал покусывать его орган, что было вполне себе болезненно, но это было чертовски приятно, так что юноша не возражал. В итоге Орочи не выдержал, легкое головокружение и он кончил, закусив почти что до крови губу. Он просто зажмурился, после того, как понял что сделал это прямо своей пошлой и агрессивной копии в рот, и в итоге просто прикрыл глаза, пытаясь не поддаваться панике. Теперь уже его нервные тики дошли до такого состояния, что он просто иногда вскрикивал. Хотя-бы не так часто, как у него дергался глаз, прогресс! Молниеносный лишь покорно сглотнул чужую сперму, а после этого самодовольно ухмыльнулся. Парень быстро сел (так как до этого он буквально лежал у Орочи на коленях), а затем приобнял своего двойника за шею. –Знаешь, ты такой милый, даже когда боишься меня, словно я тебя сейчас убью. Вполне оправданно боишься. — Хмыкнул юноша, а затем вытер рот рукавом и уже сухими губами поцеловал краснеющего и стесняющегося Орочи. Он так же молниеносно отстранился от него, а затем пересек несколькими шагами свою комнату и пошел на кухню, дабы принести ему ужин. Он кормил его вполне хорошо, ведь боялся что тот умрет. А если он умрет, то придется умереть им обоим, ведь жизнь без него потеряет смысл для Молнии. Слишком страшно потерпеть такую утрату. Эдгар уже не годен, как запасной вариант, он совсем другой, и никогда не будет в его глазах таким же замечательным, таким же невинным, таким же пугливым и нервным как Орочи. Плевать что именно в самом начале тот парень, что сидит сейчас связанным в его комнате, словно трофей, был запасным вариантом. Никто уже никогда не подарит ему таких же впечатлений, что подарил ему его странный и невротический клон. Эдгар теперь уже бледное пятно на его фоне, пустышка. Все равно, где-то глубоко внутри Молниеносный ценил Орочи не только как игрушку для удовлетворения собственных потребностей, но и как личность. Он скучал по тому времени, когда они гуляли держась за руки по весеннему парку. Он скучает до сих пор, виня себя в том нервном срыве, когда чуть его не убил. Доверие потеряно, все равно невротик не вернулся бы к нему, оставалось лишь держать его насильно. Держать его насильно, виня себя почти что каждый день, и мечтая выпилиться к хуям. Но все равно, причина жить у него была. Любоваться и поддерживать в отвратительных условиях чужую жизнь, любуясь каждый день "своим связанным мальчиком", лапая его, позволяя себе то, что никогда бы не позволил себе тогда.