Можно побыть с тобой сегодня?

Отпустить Эстер на Рождественские каникулы к матери на побережье Флориды было правильным решением. Лиам, конечно, не представлял, как проводить праздник без дочери, но он знал: это будет справедливо, учитывая, что прошлое Рождество Эстер провела с ним. Его даже вежливо пригласили отметить вместе, однако Пейн отказался — дочь выросла до такого возраста, когда безболезненно могла принять, что родители больше не живут вместе и не обязаны проводить совместные праздники. Во-многом, этому способствовало появление у матери нового мужчины, и Лиам был даже рад, что перемены в их жизнях начались не с него. Психологически Эстер было проще принять изменение в их быту, зная, что где-то там мама уже двигается дальше. И, пусть признать это было тяжело, для Лиама праздник в одиночестве был отличной возможностью на один год разгрузиться и посвятить всё свободное время сну. В последнее время работа слишком выматывала, да и Лиам, растящий дочь один, всё время должен был проявлять бдительность. Связано это было с тем, что Эстер вошла в период подросткового бунта, и теперь Лиаму приходилось постоянно бороться с дочерью и желанием её опекать. И хотя в его голове сложился четкий образ дрянных подростковых вечеринок, на которых он сам бывал будучи семнадцатилетним, как Лиам мог «разрушить её репутацию» и «испортить ей жизнь»? Он прекрасно понимал, что для Эстер всё серьезно, и попытка оставить её дома, когда все подруги проводят время где-нибудь за городом, не просто будет воспринята как конец света... она и будет настоящим концом света со злыми слезами и жгучей ненавистью к родителям, в частности, к отцу. К счастью, с появлением интернета, Лиам мог исподтишка следить за тем, что происходит на этих вечеринках, в каких количествах пьют алкоголь — о, Пейн не был столь наивен и прекрасно понимал, что к чему — и не появился ли у Эстер сомнительный ухажер-травокур. Немного ослабив контроль, Лиам добился того, что Эстер решила не пренебрегать его доверием. Она выросла благоразумной, пусть бушующие гормоны и сбивали её с правильного пути, методом проб и ошибок девушка училась быть взрослой и ответственной. О том, что у него отношения с одноклассником дочери, Лиам пока так и не решился рассказать. Он не мог даже представить, как отреагирует Эстер. А говорить о своих отношениях с бывшей женой — всё равно что подливать масло в огонь. Они расстались мирно, но Пейн прекрасно понимал, какую реакцию вызовет подобная новость не только у бывшей жены, но и у всех их знакомых. Ей-богу, он и сам первым бы осудил взрослого, вступившего в подобные отношения, и все его эмоции свелись бы до презрения напополам с отвращением. Его естество было против: Лиам всё ещё думал о том, как мягко отвадить Луи, чтобы не разбить ему сердце. И не разбиться самому. Никогда Лиам не думал, что попадет в подобную ситуацию. Подростки ему уж точно не нравились. Он не просто не находил их привлекательными — они даже казались ему отталкивающими. Даже той ночью, когда опьяневший Лиам принял Луи за студента, в голове крутилась мысль, что он слишком молод, и лучше бы им разойтись по разным концам бара, однако Томлинсон закружил его в вихре танца и окончательно раскрутил чарующим смехом. Лиам впервые за последние несколько лет ощутил, как животе порхают мотыльки и просто поплыл следом за гипнотизирующим огнем. Лиам не был уверен до того момента, что когда-либо чувствовал этих самых мотыльков. Такие вещи случались с другими людьми, но не с ним, поэтому Пейн не оценил опасность. Он просто не знал, что можно испытывать такие чувства к другому человеку. Не знал, как приятно разрывает волнение напополам с радостью, когда кто-то, кто тебе безумно нравится, смотрит в глаза. Глаза Луи казались ему взрослыми. На их дне неизменно таилась легкая грусть, хотя рот упрямо улыбался, заставляя лицо сиять. В Луи в целом было много упрямства, но не подросткового, а очень инфантильного, обещавшего сохраниться до конца жизни, и Лиам не мог этому противостоять. Поздним утром в Сочельник Лиам вдруг обнаружил, что даже не поставил ёлку. Эстер должна была вернуться после праздников, и Пейн не знал, стоит ли ему украшать дом для себя. Сам он мог просто посидеть перед телевизором со стаканом виски, наесться чем-нибудь тяжелым, что не было бы приготовлено его руками... Без Рождественского дерева было немного грустно — он вроде не собирался отмечать праздник, звать гостей, но грудь остро пронзило чувство, что в доме нужна ель. В конце-концов, она наряжалась не для друзей и знакомых, а для того, чтобы соблюсти очень важный ритуал и сосредоточиться на смысле Рождества. В этом году Лиам уже отдал часть зарплаты на благотворительность, отпустил дочь на праздники, помог коллеге закончить проект, хотя это не входило в его обязанности, и теперь, наконец, можно было сделать что-то и для себя. Рассудив про себя, что ель порадует лично его, Лиам вытащил коробки с украшениями, вытер с них пыль и почти надумал включить музыку, чтобы задать себе настроение. Звонок в дверь отвлек Лиама от выбора музыки. Он оставил коробки в гостиной и, переступая через них, направился в холл. У него не было ни малейшего представления, кто мог прийти к нему в Сочельник, когда все семьи были заняты последними предпраздничными приготовлениями. Разве что кто-то из холостых приятелей мог нагрянуть с пивом и закусками, но Лиам не мог вспомнить, кому рассказывал о том, что в этом году праздник придется проводить без дочери. На пороге стоял Луи с красным-красным носом и горящими от мороза щеками. Чуть влажные волосы красочно намекали, что снаружи снегопад, да и на рукавах у него было немного снега. Луи был в теплой куртке, из под которой беззащитно торчали тонкие ноги, больше напоминающие длинные каминные спички, через плечо свесилась сумка-почтальонка. Кажется, сперва Луи шел, а потом бежал, потому что вид у него был немного запыхавшийся. – Привет, – удивленно произнес Лиам. Вспоминая Луи всю последнюю неделю, он думал, что Томлинсон будет дома, с семьей — у него было много сестер, которые наверняка не могли дождаться каникул, чтобы провести их со старшим братом. Не говоря уже о том, что от старшего ребенка в семье обычно ожидается помощь с приготовлениями. Наверняка тетя и отчим думали, что он будет на подхвате: накрывать на стол, следить за индейкой... Возможно, Луи нашел предлог, чтобы ненадолго сбежать из дома от Рождественской суеты. – Привет, – проговорил Луи, растирая озябшие пальцы и слабо перемещаясь с ноги на ногу, явно пытаясь согреться. – Можно немного побыть у тебя? Не волнуйся, я не собираюсь тебя соблазнять или провоцировать, – быстро добавил он, покосившись по сторонам. – Я уйду раньше, чем придут гости, а если меня всё-таки кто-то увидит, я скажу, что приходил к Эстер, но её не оказалось дома, и я уже ухожу. – Честно говоря, я не планировал отмечать праздник, поэтому никаких гостей точно не будет. Проходи, – сказал Лиам, пропуская Луи в апартаменты и закрывая за ним дверь. Несколько минут Луи возился, пытаясь снять куртку и при этом не уронить сумку — она так и норовила соскользнуть с плеча. Потом он разувался, приглаживал мокрые волосы перед зеркалом, вытирал красный нос. Наконец, Томлинсон остался в джинсах и длиннющем свитере и позволил себе направиться в гостиную. Он уже хорошо знал расположение комнат, что казалось Лиаму смутно неправильным, учитывая ситуацию, в которой они оказались, однако каждый раз, когда он напоминал себе о том, как нужно поступить, в дело вмешивались чувства. Лиам знал, что их отношения в лучшем случае можно назвать «ненормальными». И дело было не столько в законе, сколько в нормах морали, по которым он проехался катком, когда признался себе и Луи, что испытывает к нему чувства. Когда сминал его под собой на влажных простынях и упивался всем спектром звуков, которыми Томлинсон его награждал. Каждый раз, когда голос Луи по телефону заставлял его улыбаться, в легких неизменно скребся жук, напоминающий, что всё происходящее не правильно. И каждый раз, Луи, будто чувствуя это, повторял «Я люблю тебя» до тех пор, пока слова не перемешивались в невнятную кашу. В этот момент Лиам отвечал «я тоже тебя люблю» — так он чувствовал. Просто сильно любил. – Что-нибудь случилось? – спросил Лиам, протягивая Луи чистое сухое полотенце, чтобы он мог промокнуть волосы от влаги. Луи помотал головой, набрасывая на себя полотенце ради приличия, но растирать волосы не стал. – Может, хочешь что-нибудь? Горячий шоколад или чай? – Нет, спасибо, – тихо сказал Луи и окинул комнату спокойно-печальным взглядом, как будто пытался что-то отыскать. – У тебя тут коробки. В груди неприятно засвистело. Лиам уже знал, кто такой Луи, и в его представлении обычно бойкий и дерзкий Томлинсон спросил бы: «О, что это?» и наклонился, чтобы рассмотреть. Он обязательно поинтересовался бы, какого черта дом Лиама ещё не украшен и предложил бы свою неуклюжую, но очень искреннюю помощь. Вместо этого Томлинсон просто сел рядом с ним, подобрав под себя ноги. – Да, я до последнего считал, что не буду украшать дом, – объяснил Лиам, рассматривая сидящую рядом с ним фигуру. – Подумал, Эстер всё равно уехала, зачем это мне? Но в итоге всё-таки решил поставить Рождественское дерево. Когда пренебрегаешь традициями, накатывает уныние, что осознаешь только с возрастом. Уже не так хочется просто выпивать в пустых апартаментах... Для этого, оказывается, особый повод-то и не нужен, – Пейн задумчиво усмехнулся. – Так что пусть будет хотя бы дерево. Хочешь помочь с ним? – Нет, – быстро ответил Луи, но всё-таки, чуть смягчив голос, добавил: – Мне ведь можно посмотреть, как ты будешь наряжать его? Вопрос прозвучал немного напряженно, будто Лиам мог отказать в такой мелочи. – Разумеется, – Лиам встал с дивана и подошел к коробкам, чтобы проверить содержимое. Он чувствовал, что Луи совершенно не хочет разговаривать, однако не мог не удостовериться, что всё в порядке. По крайней мере, относительно. – Если у тебя что-то случилось... – Нет, – ответил Луи негромко и как-то весь обмяк на спинке дивана. – Просто хочу немного побыть с тобой сегодня. Лиам развел руками и вернулся к коробкам — если Луи хотел понаблюдать, это меньшее, что он мог сделать. Сборка дерева занимала немного времени, детали просто крепились друг к другу, но при этом конструкция была легкой и прочной. Тем не менее, нужно было уделить внимание украшениям — Пейн не хотел перегружать искусственную ель, однако небольшое количество шаров сделало бы её голой и неуютной. Развешивая украшения, Лиам вспоминал, как наряжал Рождественское дерево с дочерью, когда она была маленькой, и поднимал её на руки, чтобы Эстер могла поместить на конец ангела. Это было очень давно, и тогда Эстер была в восторге от Рождественской суеты. В прошлом году дочь сказала, что не хочет отмечать праздники ни с отцом, ни с матерью — её пригласили на Рождественскую вечеринку какие-то крутые ребята, про которых она много рассказывала половину учебного года. Лиам решил не быть отстойным отцом, который не может пойти навстречу дочери, и, в глубине души расстроившись, отпустил Эстер на праздник к друзьям, а сам устроился перед телевизором, хотя мог бы пойти к коллегам или старым приятелям. Вечер казался потраченным, но Лиам решил смириться с тем, что дети взрослеют и улетают из гнезда. Однако произошло чудо, и Эстер вдруг вернулась домой в десять вечера — как потом выяснилось, никак не смогла справиться с чувством, что Рождество — семейный праздник. Лиам не стал смеяться или ругаться — отрезал дочери кусочек индейки, и вечер прошел очень тихо и спокойно. Как Пейн в глубине души и мечтал. Расчувствовавшись, Лиам решил повесить у электронного камина носки. После переезда в апартаменты пришлось отказаться от традиции с Рождественским поленом, но именно возня с ним всегда казалась Пейну излишней — на праздники и без этого хватало хлопот. Сверху он разложил стеклянные шары с традиционными символами Рождества и даже не отказал себе в удовольствии потрясти ими. В качестве последнего штриха Лиам достал однотонные гирлянды и разместил их прямо на полу — чтобы не путались под ногами, но при этом создавали мягкий успокаивающий эффект. – Красиво получилось, – сказал Луи, когда Лиам отошел назад, чтобы посмотреть, как получилось. – Думаешь? – Лиам придирчиво оглядел комнату — не хватало омелы, однако в коробках, которые он нашел, её не было. – Пожалуй. Он чувствовал себя немного уставшим после возни с украшениями, поэтому устроился на софе рядом с Луи. Томлинсон подсел ближе и довольно уютно разместился у Лиама под боком. Он немного напоминал кота, пришедшего с улицы — был опьянен теплом, но при этом не рвался приблизиться к хозяину дома, пытаясь понять, насколько в помещении безопасно. Лиам обвил Луи одной рукой, не слишком прижимая к себе. Запах Луи отличался от всего, что Лиам чувствовал раньше, — они ещё не успели привыкнуть друг к другу — но был очень приятным. – Не холодно? – спросил Лиам, заметив, что Луи оставил полотенце рядом, так и не осушив волосы. – Нет, я же в свитере, – ответил Луи, прижимаясь к нему щекой. – Тем более, ты очень теплый, как печка. Лиам усмехнулся, зарываясь носом в волосы Луи. Запах казался ему успокаивающим. Немного веяло улицей, растаявшим снегом, но больше самим Луи. Так пахла постель Лиама тем утром, когда Пейн мучительно размышлял, как выйти из ситуации, в которую он сам себя загнал. – Тебя не будут искать? – спросил Лиам, поглаживая Луи по спине. – Я сказал тете, что вернусь вечером, – тихо проговорил Луи и вдруг поднял на Лиама печальный взгляд. – Можно тебя поцеловать? Что-то подсказывало Лиаму, что никаких фокусов не будет, поэтому он даже не подумал отстранить Луи от себя. Обычно Томлинсон даже не спрашивал разрешения — знал, что ему это позволено, затягивал в шальной водоворот. Сейчас Луи целовал его мягко, нежно, почти без языка, даже не прикасаясь руками, только сжимая футболку Лиама пальцами. Пейн не мешал ему и не вел за собой, просто поддавался мягкому ощущению присутствия. Когда Луи отстранился, вид у него был треснувшей, как у чашки, что неаккуратно упала на пол. У Лиама было ощущение, будто спрашивать, всё ли в порядке — довольно глупо. Понимал, какой услышит ответ. И всё-таки Пейн чувствовал надобность обозначить, что ему не всё равно. – Я с тобой, – тихо произнес Лиам, склонив голову, чтобы задеть ухо Луи кончиком носа. Томлинсон ощутимо вздрогнул и прижался ещё сильнее, еле слышно выдыхая. Лиам нежно обхватил нескладное тело и бегло поцеловал куда-то в голову. – Надо заказать что-нибудь поесть, ты, наверное, голодный. – Ты ведь в курсе, что заказать что-то в Сочельник практически невозможно? – поинтересовался Луи, и это был почти тот самый голос, обычно резонирующий наглым весельем. – В моем возрасте у человека обычно есть полезные знакомства, – невозмутимо заметил Лиам и отстранился, на ходу взъерошив волосы Луи. Казалось, Луи готов рассмеяться, однако на его губах лишь появилась рассеянная улыбка, словно он был немного дезориентирован. Лиам вновь отметил, что Луи ведет себя странно, однако решил не смущать его. Знал, что Томлинсон расскажет, если захочет. Ему лишь хотелось, чтобы Луи чувствовал себя хорошо или хоть чуточку лучше, и если это зависело от него — Лиам был готов действовать. По крайней мере, он мог его покормить. Конечно, Луи был прав, в Сочельник все доставки были перегружены, однако последние десять лет Лиам стабильно заказывал Тайскую еду в одном ресторане, на углу квартала, и у него сложились очень теплые отношения с её владельцем, поэтому еда прибыла в течение часа вместе с подарочными сертификатами. Обедали они в гостиной, поближе к Рождественскому дереву. Не хватало хвойного ароматизатора, но комната всё равно казалась уютной. Луи тихонько ел жареную лапшу, время от времени поглядывая на Лиама, который довольно быстро обращался с жареным рисом. Казалось, Томлинсон был не очень голоден, несмотря на то, что явно не ел с утра. – Ты кому-нибудь рассказывал про меня? – спросил Луи внезапно, но очень-очень тихо, словно сам не ожидал, что его голос вдруг раздастся в этой комнате. Несколько секунд Лиам молчал. В последнее время он испытывал острую надобность с кем-то поделиться, но у него не было ни малейшей идеи, с кем об этом можно поговорить. – Нет, никому, – ответил Лиам, замедляясь, чтобы не уронить рис. – Это... сложно. – Я понимаю. Обычно Луи начинал возмущаться. Нет, не требовать, чтобы Лиам немедленно оповестил всех о том, что он есть в его жизни, больше интересоваться тем, какое место он в ней занимает. Пейн считал это вполне справедливым, даже любил, когда Томлинсон негодующе хмурил брови и отчитывал его. Но сейчас Луи просто тихо ел лапшу, бросая на Лиама редкие взгляды. – А ты про меня рассказывал кому-то? – спросил Лиам осторожно. – Я говорил о тебе с Найлом, но не называл конкретные признаки, по которым можно тебя вычислить, – сказал Луи немного отстраненным тоном, словно у него из головы вылетело, о чем они говорили минуту назад. – И ещё я обсуждал тебя с какими-то незнакомцами в интернете, но тоже без имени. На том сайте чаты постоянно перемешиваются, и невозможно найти, с кем ты говорил в прошлый раз, – объяснил Томлинсон задумчиво. – Не думаю, что к тебе внезапно нагрянет полиция, учитывая, что там сидят, по большей части, иностранцы. Я специально сперва уточнил, в какой они стране, чтобы свести риски к минимуму, – добавил он. Очевидно, Луи ожидал, что его отругают, но Лиам лишь сделал глоток лимонада. Он понимал, что потребность Луи выговориться куда больше, чем у него. В конце-концов, Пейн был взрослым человеком, и это не у него бурлили гормоны. Для Луи он был захватывающим приключением и, скорее всего, Томлинсона пьянил риск, с которым сопровождались их отношения. – Знаешь, хорошо, что ты не включаешь дурацкие Рождественские ромкомы, – вдруг сказал Луи. – Почему? – спросил Лиам, отвлекшийся на свои мысли. – Я не зря назвал их дурацкими. Они все какие-то... неправдоподобные. Даже более неправдоподобные, чем обычные ромкомы, – ответил Луи, пытаясь выудить из коробочки кусочки овощей. – Не переживай насчет того, что я спросил. Не думаю, что тебе сейчас нужны эти проблемы. Его голос прозвучал как-то сухо и пусто. Как будто эта мысль не приносила ему никаких эмоций, но Лиам всё равно ощутил что-то гнетущее. – Ты не проблема, Луи, – спокойно и убедительно сказал он. – По крайней мере, я не пробуду ей долго, – пожал плечами Луи. – Ты это о чем? – напрягся Лиам. Настроение Луи и так не давало ему покоя, а тут вдруг всплыло это недвусмысленное выражение. Луи намотал остатки лапши на палочки. – Когда-нибудь я вырасту, – уверенно произнес он, заталкивая лапшу в рот. – У меня будет классная тачка и меня будут звать «мистер Томлинсон». Или «мистер Пейн», я ещё не определился. – Не говори с набитым ртом, мистер Пейн, – сказал Лиам, покачав головой, но по его телу прошла волна облегчения. Снег за окном заметно усиливался, из-за чего казалось, что город окутал туман. Лиам собрал мусор со столика, отнес его к мусоросжигателю и вернулся в гостиную, чтобы вновь сесть рядом с Луи. После еды он выглядел чуть лучше, хотя глаза по-прежнему казались рассеянными и неуловимо печальными. Луи вновь устроился у Лиама под боком, уютно молча. Им всегда было, о чем поговорить, но сегодня Пейн чувствовал, будто слова будут излишни. Очевидно, Луи не хотел ни музыки, ни телевизора, но Лиам никогда не нуждался в постороннем шуме, просто чтобы побыть с кем-то, кто ему близок. Размышляя об этом, Пейн вдруг заметил, что Томлинсон задремал у него под боком — его дыхание стало ровным, и тело приятно потяжелело. Лиам сумел дотянуться до пледа, лежащего на кресле, и укрыть его сверху. Мысли кружили нестройным хороводом. То, что Луи просто был рядом, наполняло Лиама сумбурным счастьем. Он поглядывал на Томлинсона, тихо сопевшего под рукой, и чувствовал себя влюбленным. Как можно просто взять и выставить его из своей жизни? Лиам не знал. Отчетливо понимал, что будет чувствовать внутри себя пустоту, и она вряд ли чем-нибудь заполнится. Он был влюблен. Безбожно. И когда Луи спал, когда он не был подростком, а сам Лиам не был взрослым, всего лишь находясь рядом, это чувство затапливало его. Проснувшийся Луи напоминал сонного котенка. Его волосы были взъерошены даже больше, чем обычно, нос смешно морщился, когда он зевал. За окном начало темнеть, тихо выл ветер, кажется, даже начали петь Рождественские гимны. Луи испуганно разблокировал телефон и, увидев время, успокоился. – Можешь для меня кое-что сделать? – спросил Луи, нерешительно садясь, и потянулся, сгоняя остатки сна. Его голос звучал сломано, как кусочек пластика, попавшего под ботинок. – Да, – неуверенно проговорил Лиам. Ему и в голову не могло прийти, о чем его попросит Луи, но когда он говорил таким тоном, Пейн не мог ни задавать вопросы, ни ставить его просьбы под сомнение. Не глядя на него, Луи полез в сумку и вытащил из нее бумажный пакет. – Там шоколадный кекс. Он не очень большой. Раздели его со мной, пожалуйста, – произнес Томлинсон, сжимая пакет до побелевших костяшек. Стараясь никак не показывать удивление, Лиам просто кивнул. Луи ждал, не глядя на его лицо, и Лиам решительно встал. – Я с радостью разделю с тобой шоколадный кекс и всё, что ты захочешь, Луи, даже не сомневайся, – сказал Пейн спокойно и уверенно, и когда Томлинсон встретился с ним глазами, казалось, они почти блестят. – Пойду подогрею молоко и сделаю тебе горячий шоколад. Он ожидал, что Луи пойдет следом за ним, но Томлинсон остался в гостиной, тихо шурша бумажным пакетом. Он пришел не сразу, не приманил даже запах горячего шоколада — Лиаму пришлось позвать его. – Только не ругайся, если получилось невкусно, – сказал Луи, садясь за стол. – Я его сам делал. Укол пришелся куда-то под грудь. Пейн видел, что Томлинсон очень уязвим, поэтому задал вопрос очень-очень мягко. – Когда это я ругался? – Просто не ругайся, – попросил Луи ещё тише. Повинуясь смутному порыву успокоить и утешить, Лиам поцеловал Луи в макушку. – Не буду, обещаю, – сказал он уверенно. Разделить кекс ровно напополам не получилось, но Луи, попыхтев, умудрился сделать две приблизительно похожие части. Кекс был неплох, и Лиам не слукавил, когда сказал, что ему понравилось. Луи жевал медленно и также медленно пил шоколад, будто не чувствуя вкуса. Вид у него был рассеянный, и, казалось, он вот-вот заплачет. Лиам не знал, что ему сделать, поэтому накрыл руку Луи своей и долго-долго гладил, пока взгляд Томлинсона не прояснился. Заметив ладонь Лиама на своей, Луи слабо улыбнулся и повернул руку так, чтобы ненадолго сцепить их пальцы. – Мне уже пора, – сказал Луи, разблокировав телефон, чтобы взглянуть на часы. – Тетя велела вернуться не позже восьми. – Тебя подбросить? – предложил Лиам, провожая Луи до холла. – Нет, хочу пройтись пешком, немного поскрипеть снегом и посмотреть на украшения в городе. Спасибо тебе, Лиам, – Луи невесомо поцеловал Пейна в колючую щеку и отстранился. – Это много для меня значит. Я... я... Лиам взъерошил Луи волосы и наклонился, чтобы прижаться к его лбу своим. – Я тебя тоже люблю, – тихо сказал Лиам и невесомо поцеловал в кончик носа. – Напиши, когда будешь дома. Чуть оживившись, Луи щелкнул пальцами, демонстративно показывая «пистолеты», и со скрипом натянул на себя куртку, после чего принялся обуваться. Вид у него был сосредоточенный. – О, подожди, – вдруг произнес Лиам, задерживая Луи на пороге, и подошел к шкафу, чтобы вытащить из него небольшой сверток. Томлинсон удивленно поднял брови. – Я думал отдать после праздников, но раз ты зашел сегодня, думаю, правильно будет подарить сейчас. – Что это? – спросил Луи. – Подарок на Рождество, – ответил Лиам, вкладывая подарок в руки Луи. – Ничего особенного, но по-моему тебе нравятся такие шапки, которые похожи на боб. По крайней мере, я ни разу не видел тебя в других. Сжав сверток, Луи встал на цыпочки и быстро поцеловал Лиама в губы. Его будто чуть-чуть потряхивало, и он нерешительно прижал подарок к груди, кажется, пытаясь осознать, что случилось. – Спасибо тебе. За всё, – произнес Луи и вышел за дверь. Рождество прошло тихо и спокойно: Лиам поговорил с дочерью по видеочату, выпил немного вина и лег спать пораньше. Как и планировал, он отлично выспался, поэтому последующие дни принесли ему много повседневных радостей в виде готовки, уборки и стирки. После трудовых будней было приятно погрузиться в домашние хлопоты. Луи, отдыхающий на каникулах, присылал ему фотографии со своих прогулок по заснеженным улицам и, нередко, себя. В следующий раз, когда Лиам встретил Луи, Томлинсон был привычно веселым и много-много смеялся, точно в его груди поселились миллионы смешинок. Его объятия были очень крепкими, поцелуи — пьянящими, и Лиам окончательно уверился в том, что сам никогда не сможет вырвать Луи из своей жизни и своего сердца. Глаза с легкой грустинкой на дне светились неподдельным счастьем, и Лиам окунулся в его пучину, намереваясь сделать Луи ещё счастливее и веселее.