Исцели сердце мое

      Бард не любил свою работу. Вечный запах рыбы преследовал его всюду, въедаясь в кожу и каждую ниточку старой, поношенной одежды, а потому казалось, что избавиться от зловония просто невозможно, даже пролежав несколько часов в горячей воде. Таскание тяжестей с возрастом сделало свое дело в плане здоровья, и боли в спине стали неотъемлемыми спутниками мужчины, честно зарабатывающего себе на жизнь. Ну, относительно честно, ведь контрабанда имела место быть время от времени, однако не столь часто, чтобы можно было хотя бы прикупить на рынке добротный кожух или новые сапоги. Но Бард привык трудиться и не роптал на трудности, прекрасно осознавая, что кроме него некому будет позаботиться о детях, оставшихся без матери исключительно на попечении отца. Ему хотелось быть хорошим отцом, а потому он работал, не жалея сил.       Полностью погруженный в свои мысли, зачастую далекие от светлых мечтаний о счастливом разрешении всех проблем, он начинал трудиться на заре и порой заканчивал лишь поздним вечером, найдя еще один дополнительный заработок, который приносил еще меньше дохода, чем рыбный промысел, однако доставлял Барду куда больше удовольствия, и эта деятельность постепенно стала чем-то вроде увлечения для мужчины, нашедшего для себя наслаждение в занятии требующем куда больше ловкости да смекалки, нежели физических сил.       Бывает возьмет хозяйка вазу да разобьет, однако не на совсем мелкие осколки, почти труху, а на более крупные, которые походили на некую мозайку, собиранием которой баловались зажиточные люди, некогда переняв развлечение у эльфов, а Бард склеить может поломку тем составом, что некогда еще его дед придумал, в массы так смесь и не выпустив. Люди платили мало, хотя работа была ювелирная и кропотливая, только вот мужчине и того было достаточно, потому что отдыхал он душой, причудливые головоломки собирая, вскоре так поднаторев, что стал браться даже за самую сложную работу, где куски битые едва ли с горошину размером были. Быстро разлетелась весть по Озерному Городу, где каждый знал друг друга почти что как самого себя, и вскоре слава о Барде Искуснике не просто достигла ушей бургомистра, но и понеслась дальше, за пределы человеческого поселения, где в чаще дремучего, девственного леса правил король лесных эльфов, Трандуил.       Молва о короле том была не слишком хорошая — боялись люди эльфийского владыку и остерегались ходить к нему в лес. Поговаривали, что раз в несколько лет разъезжал он зимой лютой на своих санях, запряженных тройкой оленей, — красивых, статных животных, под стать царственной особе, — и нагонял на человеческие поселения еще больший холод, управляя метелями и вьюгами, а тех смертных, которые попадались на пути его упряжки, либо изводил морозами, в лед превращая, либо увозил с собой в чертоги, куда не было входа и откуда не было выхода без его личного повеления. Некоторым вернуться все же удавалось, но забывали те все о своей прежней жизни и грезили лишь лесным королем, в чаще таящимся, к которому они жаждали вернуться, дабы любить до конца смертного века.       Но не всегда, как говорили в народе, владыку Трандуила окружала такая молва. Была у него возлюбленная супруга, в которой он души не чаял, и в ту пору процветала торговля между Озерным Городом и чертогами эльфийского короля, бывали часто его поданные в человеческом поселении, завязывалась порой между двумя народами дружба, а то и любовь, особенно, когда появился у супружеской четы наследник, и был устроен большой праздник в его честь, на зависть всем живущим. Но постигло горе лесного владыку, омрачившее всю дальнейшую жизнь: жена Трандуила решила отправиться как-то вечером поздним в одиночку на прогулку верхом, и путь ее лежал мимо людского города, где напасть там с целью разбоя на нее решили неизвестные, завидев самоцветы драгоценные, коими были унизаны перста королевы, светясь также в ее ушах и искрясь яркими переливами на длинной лебяжьей шее. Понес ее конь от испуга, и не удержалась женщина в седле, упала на камни острые, скатившись по склону близ шумного водопада, более в сознание не приходя.       С тех пор злоба, тоска и жестокость поселились в сердце короля Трандуила; прекратил он сообщение с Озерным Городом, став скорее страшилкой для тамошних жителей, раз в несколько зим устрашая их разум и заковывая в лед сердце, подобно его собственному. Играл он чувствами тех несчастных, которые влюблялись в него, покоряясь чарам да красоте короля, сам при этом не чувствуя ничего, кроме холода в своей душе, еще больше ударившего, как мороз суровой зимой, когда единственный сын чертоги покинул, отправившись на поиски приключений в далекий путь. В приступе отчаяния неконтролируемого, принялся крушить Трандуил все, что окружало его в покоях, и случайно разбил он зеркало волшебное, которое столь любила его покойная жена, — подарок на очередную годовщину счастливого замужества. Глядя в зеркало то, можно было узреть все Зеленолесье, Озерный Город и даже владения расположенные куда дальше; любила королева в зеркало то глядеть да мечтам предаваться, куда поедут они с супругом однажды новые земли исследовать.       Не было покоя с тех пор Трандуилу, но вот прознает он про некого Барда Искусника и решает пригласить того в свои чертоги, дабы починил он вещицу дорогую сердцу, однако сколько не ходили поданные к рыбаку из рода человеческого, всякий раз с отказом возвращались. Слышал тот про эльфийского короля, связываться с ним не желал ни за какие деньги, однако вскоре захворала дочь Барда, потребовались деньги на знахаря, а потому выдвинул мастер условие, чтобы Трандуил сам приезжал к нему вместе с работой, которую сделать просит, иначе сделки не будет. Сколько не проклинал Трандуил высокомерие и категоричность людского мастера, все же пришлось самому на поклон являться, с собой зеркало вместе с осколками в сани погрузив. Едет король, сердится, и чувствует метель раздражение чужое; вьюга воет, снег все быстрее кружиться начинает, и вот заметает все кругом — лишь слышится в глубине белоснежного покрывала бубенцов перезвон на копытах лошадей королевских стражников да всхрапывание оленей, что упряжку везли.       Сам себе горе накликал злостью своей Трандуил, ибо поднимается такой ветер, что самому эльфийскому владыке усмирить не по силу, и вырывает он мешок с осколками из саней, ленту шелковую с него сорвав; разлетаются зеркальной поверхности частицы по округе, а вместе с ними и крик отчаянный лесного короля.       В вечер тот поздний вышел Бард из дома бургомистра, пребывая в наихудшем расположении духа, ведь вечно попадал он в опалу, поскольку не любил мужчину градоправитель и всячески жизнь ему пытался испортить; идет торговец рыбой домой, дороги среди пурги не разбирая, как вдруг вонзается ему что-то острое в грудь, где сердце билось, и в глаз, больно кольнув, однако не порезав, будто внутрь сразу угодив, и падает Бард в снег глубокий, чувствуя, как холод по телу расползается.       Не явился тогда лесной король к искусному работнику, разгневавшись и велев оленей обратно гнать, а мужчину из рода человеческого обнаружили почти что окоченевшим, но живым, до дома довели и надеялись на лучшее. Выжил Бард и даже простуды не подхватил, только изменения коснулись не физических его качеств, а душевных, ибо сделался Бард нелюдимым и злым, даже к детям своим отношение переменил, все больше от семьи отдаляясь и проводя свободное время у замершего озера, что было близ лесных угодий эльфов, глядя на ледяную гладь и вслушиваясь в потрескивание льда да наблюдая за его движением, коли тот на частицы расходился.       Многое изменилось в ту ночь. Искать стал Трандуил осколки зеркала своего и почти все нашел, кроме двух, что в тело человека случайно попали, однако король долгое время не ведал о том, поданных своих на поиски посылая, пока вскоре не дошла до его ушей весть о том, что есть среди людей тот, в чьих глазах лед блестит, а сердце точно камень изо льда.       Заинтересовался Трандуил, велел того смертного найти, да только сообщили ему, что этот все тот же Бард Искусник, который зеркало чинить должен был, и еще более несговорчивым стал мужчина, резким, во владения короля наотрез отказываясь ехать. Заявил он, что коли владыке эльфов хочется его звать, то пускай лично он к нему и едет, что еще больше разозлило Трандуила, не привыкшего ни перед кем головы склонять. Однако важны ему были те осколки, а потому пришлось чужой блажи уступить, и явился он по чужому требованию в человеческое поселение, упряжку с оленями снарядив.       Взбудоражился город, когда сам эльфийский владыка в Озерный Город явился, крутиться стали люди вокруг свиты королевской, глаз с Трандуила не спуская. Надивиться не могли они его красотой нечеловеческой, кто-то от зависти кривился, кто-то замирал от восторга, ибо прекрасен был его образ и величественна стать. Были у короля эльфов длинные волосы цвета яркой луны, ласкающей небосвод своим холодным прикосновением, глаза с поволокой, обрамленные густыми темными ресницами и такие же темные соболиные брови, острыми стрелами разящие при каждом взгляде на окруживших его смертных. Чувственные губы в усмешке изгибались, а пальцы — изящные и длинные — сверкали от количества нанизанных на них перстней; и боялись лесного владыку люди, но в то же время налюбоваться им не могли, будто пораженные в самое сердце его красотой и величием.       Сходит король с саней, шелестят полы его богатого одеяния, и зовет он Барда Искусника, дабы тот явился пред его очи и принял приглашение в чужие владения отправиться.       Выходит Бард, суровым взглядом собравшихся обводит и вдруг замирает, взор свой на Трандуиле остановив, а в сердце его будто колыхнулось что-то, больно кольнув, словно холодом обдав, и не может мужчина глаз отвести от владыки пришлого. — Ты Бард, что Искусником слывет? — Спрашивает король, бровь вскинув. Голос его медовый, бархатный, совершенно не такой холодный, как облик, и человек кивает в ответ, губы треснувшие на морозе медленно облизнув. — Явился я к тебе, как ты и просил. Ну, что же, примешь ты мое приглашение, или зря я путь держал? Вскидывает горделиво голову Бард, руки на груди скрестив, но с ответом не спешит. Выходят его дети следом за отцом на площадь, ожидают ответа единственного родича, но тот даже на них головы не поворачивает, будто забыв вовсе о том, что вообще любил их и ценил превыше собственной жизни. — А что получу я взамен за услугу такую? Обещал ты мне оплату достойную, однако я делу верю больше, чем словам. Усмехается Трандуил в ответ и сопровождающим своим дает знак. — Вот тебе часть платы: золото, которого хватит до конца дней твоих. Явишься в мои владения и работу выполнишь достойно, тогда я дам столько, что хватит даже на твоих потомков. Подходит к Барду его старшая дочь, в рукав отцовский вцепившись, и принимается его отговаривать, однако тот уже все решил для себя, улыбается холодно в ответ и говорит королю: — Обещал ты мне больше, когда звал в первый раз. Или не так дорого тебе твое зеркало, раз столь низко его оцениваешь? Дивятся люди, поразившись жадности мужчины, который прежде бескорыстный был и к золоту страсти не имел, а теперь даже на детей любимых не глядел, не сводя глаз с эльфийского короля. — Охрану получат твои дети, ни в чем нужды знать не будут. Ты же выберешь любую драгоценность в сокровищнице моей, но коли не справишься с работой, то расплата будет жестока. Острый голос Трандуила, не терпевшего человеческой жадности, резал морозный воздух, как сталь, однако не испугался того Бард, соглашается на сделку и, едва ли с детьми простившись, садится в сани эльфийского владыки на глазах у толпы.       Всю дорогу до леса сидел Бард рядом с королем, резкие порывы ветра полосовали кожу на его лице, но не чувствует холода мужчина, будто изнутри было в нем что-то куда более смертоносное, нежели вьюга, летящая следом за санями. Смотрит на него Трандуил, глаза лисьи щурит и видит почти наяву, как сверкают в чужом глазу да сердце два потерянных осколка, которые так жаждал вернуть король. Мужественные черты Барда были отличны от тех, которые было принято считать традиционно красивыми среди эльфов, однако не отталкивал облик человека короля, широкий разворот плеч добавлял солидности его облику, и, несмотря на отнюдь не самый юный возраст мужчины, казался он еще весьма привлекательным, хотя тяжелая жизнь и оставила свой след в его глубоких глазах, которые теперь стали острыми, подобно осколку льда. — Не замерз ли ты, Бард Искусник? — Король перепутал меня с нежной девой? Долгий взгляд мужчины отчего-то обжигает, как и его насмешливая улыбка, слегка раздражающая своей дерзостью, но и манящая, а потому Трандуил усмехается в ответ, распахнув полы своей теплой накидки и приглашая человека придвинуться ближе. — Твои губы цвета бушующего моря, хотя и не чувствуешь ты холода. Садись ближе, ты мне нужен живым, пока творишь свою работу. Бард соглашается, поначалу как-то неохотно приняв предложение, но когда его руки касаются чужие пальцы, все сомнения тотчас покидают его разум.       Прибывает свита эльфийского владыки в его земли, сходит король с саней, а следом и гость, изумленно рассматривая зимний лес, укрытый глубоким снежным ковром, где мелодично в такт ветру перезвенивали замершие веточки, покрытые льдом. Стража смиренно склоняет голову перед Трандуилом, пока он ведет мастера в главный зал, где по центру лежало большое зеркало искусной работы, а рядом — ворох мелких осколков. — Вот оно, мое сокровище. Собери его полностью, не упусти ни кусочка.       Молча кивает Бард, опускается на колени перед зеркалом и начинает перебирать осколки, блестящие в теплом свете заходящего солнца, чувствуя при этом, как в груди да глазу что-то кольнуло больно, словно стремясь вырваться наружу. Когда находит он один из них, наиболее подходящий к фрагменту в левом углу, прислоняет мужчина его близко и изумляется — без всякого раствора зеркало само срослось в том месте воедино, засверкав ярче прежнего. Довольным остается Трандуил, завидев то, как сноровисто стал работать мастер, и удаляется в покои свои, решив проверить мужчину спустя какое-то время.       Ночь уже наступила, легли спать слуги, лесной дворец будто бы опустел. Холодно в нем было в зимнюю пору, но не чувствует Бард мороза, все работая и работая без устали, пока вдруг не ложится ему на плечо ладонь, от труда отвлекая. — Отдохнуть тебе надо, искусный мастер. — На губах Трандуила играет легкая ухмылка, а в глазах светится игривый огонек. — Да и замерз ты, щеки твои ледяные. Перехватывает ладонь чужую Бард, что лица его коснулась, и не отпускает, пока на ноги не поднимается, в чужие глаза заглядывая. — Не нужен мне отдых, а от холода не спасет меня одеяло и теплая постель. — А что же спасет? Ухмылка на лице Трандуила становится еще более лукавой; вскидывает он гордый подбородок, откинув роскошные волосы назад, оголив тем самым гибкую бледную шею, которую захотелось вдруг Барду исследовать губами, к молочной коже приникнув. — Владыка Зеленолесья обещал мне дары. Пускай же дарует он мне за часть работы поцелуй свой, который будет слаще любого вина.       Другому наглецу Трандуил уже велел бы отрубить голову, но по нраву пришелся ему этот муж, в чьем сердце, наряду с осколком драгоценным, было много горя от потери, которую чувствовал и сам эльфийский король вот уже много долгих лет, и схожа была эта потеря, как и печаль в глубине темных глаз. Тянуло к владыке лесному и Барда, против воли и здравого смысла, будто поддался он чарам чужим, и потянулся он к губам мягким первый, мозолистыми пальцами волос короля коснувшись и зарывшись в этот дивный поток, наслаждаясь их шелком и дивным ароматом. Впускает Трандуил язык мужчины в плен своего горячего рта, сам губы Барда своими прихватывает, с удивлением наслаждаясь их обветренной шероховатостью, пока его собственные руки легли на грудь рыбака, скользя все ниже до пояса его грубых штанов. — Не увлекайся, Бард Искусник. — Усмехается король, отстраняясь. — На сегодня довольно даров.       Зрачки мужчины широкие, как после вина, а сердце с ледяным осколком бьется быстро, сорвавшись с привычного ритма, и не думает он более ни о чем, кроме как о желании вновь поцеловать владыку лесных эльфов, как никогда прежде никого не целовал.       Бард вновь приступает к работе рано утром, будучи полностью отрешенным от простых человеческих нужд: он не ест, почти не спит, лишь трудится над зеркалом, даже не замечая, как холод распространяется по его телу, превращая в подобие ледяной скульптуры. Но мысль о том, чтобы вновь свидиться к королем не покидает его ни на миг, и когда в последующую ночь Трандуил вновь подходит к нему проверить работу, тот чувствует, как холодное сердце снова начинает стучать быстрее. — Треть зеркала закончена. Молодец, Бард Искусник. — Не было владыки целый день, не желал он видеть плоды трудов моих. — Говорит мужчина, по чужому стану глазами скользя. — Неужели попросил я вчера нечто столь неприятное для короля? — Будь то неприятным, не сносить тогда тебе головы. — Трандуил касается пальцами чужих губ, наслаждаясь их удивительной холодностью. — Твои уста точно лед, Бард Искусник. Тебе стоит согреться. — Только поцелуй короля способен меня согреть. Вновь тянется за поцелуем человеческий муж, но чужая ладонь упирается ему в грудь, останавливая, словно предупреждая. — Ты не ведаешь, о чем просишь. После третьего поцелуя дороги назад уже не будет. — Я был готов умереть и после первого.       Приникает Бард к губам лесного короля, целуя самозабвенно, пылко, будто изголодался по чьему-то теплу. Перекидывается мужчина на шею владыки эльфов, в рот его кожу вбирая, дабы оставить следы страсти своей, как тавро — знак собственности своей, но Трандуил никогда не находился у кого-то в подчинении, а потому запускает он пятерню в темные волосы, запрокидывая голову человека назад, и сам принимается исследовать чужое тело, оголившееся в распахнутом вороте старого кожуха. Скользят ладони Барда по стану короля, по его богатому одеяни, желая под него забраться да кожи коснуться, но отстраняется вновь первым Трандуил, тяжело дыша, и снова велит не забываться, покинув мужчину разгоряченного и обезумевшего от желания.       Много ночей так проходит, и каждый раз все дальше в своих лобзаньях заходят оба мужчины, чувствуя притяжение к друг другу неумолимое, пока однажды не ведет владыка лесной своего гостя в собственные покои, царственно вышагивая впереди него, с наслаждением ощущая исходящее от человека нетерпение и страсть. Не укрывались от короля изменения, происходившие с рыбаком из Озерного Города, ведь с каждым днем, занимаясь зеркалом и его восстановлением, все больше превращался Бард почти что в ледяную скульптуру, без потребностей и наслаждений, без воспоминаний и привязанностей. Не помнил он своих детей, даже не спрашивал о них, однако было все же то, что заставляло холодное, бесчувственное сердце биться чаще, от чьего присутствия кровь еще бежала по жилам. Осколки зеркала, попавшие в глаз да грудь мужчины, не просто изменили его душу, но словно привязали его к тому, кто тем зеркалом владел, и зависел Бард от присутствия Трандуила, как всякое создание от живительной влаги.       Зайдя в покои свои, оборачивается владыка лесных эльфов, медленно да неторопливо снимает с себя царственные облачения, представ перед гостем абсолютно нагим, до невозможности прекрасным и совершенным, покоряя алебастром своей кожи и идеально сложенным телом. Смотрит Трандуил на Барда, взгляд переводит от посиневших губ на красные от мороза руки, бросает взор на крепкие ноги и широкую грудь, лишь под конец обратив внимание на горящие ледяным огнем глаза, — темные от желания и восхищения, — и говорит король человеку: — Твои уста холодны, как прикосновение смерти, Бард Искусник. — Тонкие пальцы скользят по мужественному лицу, очертив четкую линию подбородка и губ. — Погубить тебя могу, ведаешь ли ты это? — Я ведаю лишь то, что думы мои лишь о тебе, а в зеркало разбитое глядя, — шепчет Бард, приблизив свое лицо к чужому, — я твой образ вижу.       Медленно стягивает с рыбака кожух Трандуил, и вдыхает полной грудью запах мороза, что исходил от крепкого тела мужчины, скользит ладонями по его сильному торсу, плечам да шее, покуда не хватает Бард чужие руки, притягивая владыку эльфов к себе, и не целует его порывисто, обжигая морозом ледяных губ…       Знал Трандуил, что работа почти закончена, когда следующим вечером явился в зал проведать мастера. Был тот нечеловечески бледным, посиневшие губы при виде короля даже не растянулись в приветственной улыбке. Ему оставалось собрать малую часть — недоставало только двух осколков. — Где же они? — Точно обезумевший бормотал Бард, обшаривая пол вокруг себя. — Должны быть здесь!       Мужчина даже не слышал и внимания не обратил, как в зал вошел один из караульных короля и доложил, что некая девушка из рода людей просит разрешения свидеться с отцом. Старшая дочь Искусника явилась на поклон королю, миновав заметенные тропы его лесных владений, что поражает Трандуила и заставляет дать разрешение гостье войти. — Как добралась ты до сердца леса? — Вопрошает владыка эльфов, грозно насупив брови. — Ни одному смертному не ведома тайная тропа. — Но я не смертный.       Голос, раздавшийся за спиной людской девы, ударяет горечью воспоминаний, тоской и любовью Трандуила в самое сердце, и он бросает напряженный взор в сторону парадных дверей, от которых шествовал ему навстречу никто иной, как его родной сын и наследник.       Объятия крепкие способны растопить любой лед, и не стесняясь позволяет себе владыка лесных эльфов кровь родную к себе прижать, чувствуя, как слезы предательски катятся по щекам. Бросает он взгляд на чужое дите, содрогающееся в рыданиях на отцовской груди, но висят точно плети руки человеческого мужчины и не узнает он родную дочь. — Я должен собрать зеркало. — Твердит он, едва ли уста размыкая. — Я должен. Впервые за долгое время поселяется в груди у короля Зеленолесья нечто похожее на жалость; впервые за долгое время он чувствует на душе груз вины. Не желал он смерти напрасной, слышать не мог рыдания девы младой, а взгляд укоризненный сына, как и страх потерять его вновь, лишь быстрее подталкивали к нужному решению. — Умрет он, коли осколки достать. — Молвит Трандуил, ближе к рыбаку подходя. — Но коли уничтожить то, с чем они связаны, то исчезнет все и смерть отступит.       Колеблется король, на великую драгоценность, память о жене усопшей, глядя, но чувствует вдруг на плече чью-то легкую руку, до боли знакомую по прикосновениям своей нежностью, слышит, как наяву, перезвон легкий драгоценных браслетов и колец, и крепчает в сердце уверенность в правильности решения. Разбивает Трандуил зеркало, сам топчет осколки в мелкую труху, пока не поднимается ветер порывистый и не уносит их из зала прочь, будто бы уничтожая горькое прошлое, что тяжким грузом висело на душе. — Отец! — Дочь Барда вскрикивает, когда отец падает наземь, за сердце схватившись и глаза крепко зажмурив, тотчас бросается перед ним на колени, подол его кожуха к груди прижимая. — Что с ним? Почему ему так плохо? — Осколки. — Шепчет Трандуил, подходя к мужчине ближе. — Они проникли слишком глубоко. — Но Вы ведь можете его спасти?       Слезы, льющиеся из глаз девушки, горячим потоком падали на ее белоснежную грудь, тяжко вздымающуюся при каждом вздохе. Король Зеленолесья не привык, а точнее уже отвык столь щедро расточать свою благодетель, но вид умирающего в его ногах рыбака из Озерного Города и его дочери, изнывающей от горя и беспомощности, отчего-то заставил совершить еще один благородный жест. В мыслях на какое-то мгновение возникла та ночь, что они провели вместе, полная нежной пылкости и одурманивающей страсти, а глаза Барда — его ледяные осколки с затаенной в глубине печалью — вновь смотрели на него с восхищением и некой преданностью, словно не чарами он был подчинен королю, а искренним чувством, коим именуют любовь.       Наклоняется Трандуил над лицом человека, касается пальцами его лица, проведя дорожку от скул до сжавшихся в тонкую линию губ, и наконец целует, без привычной для них чувственности, а почти по-дружески, однако в губы, только чтобы передать часть своих сил умирающему мужчине.       Теплеет на глазах лицо Барда, губы естественный оттенок приобретают, а во взгляде уже нет привычного холода, только удивление и непонимание, будто забыл он все то, что произошло после попадания части зеркала в его тело. Трандуил поднимается, слегка шатаясь, ощущая слабость во всем теле, и уходит, поддерживаемый сыном, даже не обернувшись на голос, что звал его по имени…       Бард покидает владения лесного короля вместе с дочерью на рассвете, с интересом выслушивая ту историю, что она поведала ему от начала и до конца, сообщила о встрече с эльфийским принцем в зимнем лесу и о чудесном спасении отца поцелуем; внимательно слушал мужчина, задумчиво губы покусывая, но как только речь о поцелуе зашла, тотчас встрепенулся он, словно его дитя заговорило о чем-то, что позабыл Бард, однако подсознательно охотно желал вспомнить. В его памяти будто ветром стерлись и первые касания, и чудесная ночь в покоях короля, а судя по отстраненному поведению самого эльфийского владыки перед отъездом гостей, так он и вовсе не желал даже заговаривать о том, что вероятно было.       Проходит несколько месяцев, однако не проходят у Барда мысли о лесном короле. Мучается он, корит себя за глупость, всячески отговаривая собственное сердце от желания вернуться во владения Трандуила и поговорить с ним начистоту. Не ведает он, что опечаленным ходил и сам владыка эльфов, не находившем себе покоя после отъезда рыбака. Угнетал его и собственный поступок, когда пошел он на поводу у эмоций и разбил самое дорогое, что осталось в память о возлюбленной жене, и чем больше задумывался Трандуил, зачем он это сделал, тем яростней становилось его негодование на самого себя. Чем этот смертный лучше других? В его владениях, в объятиях, пред очами побывало за несколько веков более нескольких десятков таких, как этот мастер: были юные девицы в простеньких нарядах, были благородные матроны в шелках и бархате, младые смельчаки, осмеливавшиеся дерзить, и испуганные зрелые воины, преклонявшие колено перед могуществом владыки лесных эльфов. Так что же такого в этом человеке? Тоска ли знакомая, боль ли сердечная, что на его собственную были столь похожи затронули что-то в души Трандуила, который хотя и не имел на тот момент возможности или желания беседы с мужчиной вести, все же чувствовал это терпкое ощущение горя и одиночества, которым пропах Бард куда больше, нежели рыбой, однако то было бесспорно — лишился теперь король и памяти, и надежды на пускай короткую, но радость.       Однажды, сидя в саду своем от зимы пробуждающемся, где уже тающий снег ярко искрился освещаемый полуденным весенним солнцем, слышит он голос сына родного — единственной отдушины и счастья, которое вновь норовило ускользнуть из отчего дома на встречу приключениям. Вел он кого-то к отцу на встречу, и нахмурился Трандуил, соболиные брови к переносице сведя, однако никак не мог король ожидать того, что пред его очи явится тот, чью жизнь он спас в середине зимы. — Я оставлю вас наедине. — Промолвил принц и ушел, позволив Барду самому далее вести беседу с отцом. — Что ты здесь делаешь? — Поговорить я пришел. — Откашлявшись, говорит человек, неуверенно подходя к королю эльфов ближе. — Долго я думал, правильно ли это, но что-то подсказывает мне, как именно стоит поступить. — Это что-то подсказывает тебе неверно. — Резко бросает Трандуил, закинув ногу на ногу. — Не следовало тебе возвращаться сюда. — Наше общение началось тогда неверно. — Бард тяжело сглатывает, сжав кулаки. Неприятна была ему реакция эльфа, однако не спешил он с выводами и не делал спешных решений. — Зачем же ты сейчас все хочешь обрубить на корню? — Затем, — медленно цедит король, поднимаясь на ноги, дабы смотреть на человека сверху вниз, — что мимолетно то все. Век человека короток, а я не хочу к тебе привыкать. — Хочешь сказать, что все забыл? — Бард подходит к нему еще ближе, обжигая чужое лицо своим дыханием. — Что не желаешь даже помнить? — Не понимаю, о чем… Целует смертный Трандуила пылко, завладев его губами и всякие разговоры тем самым прервав. Нежно касается он языком чужих мягких губ, аккуратно зубами чуть прикусив, зарывается руками в шелк длинных волос и с наслаждением обнаруживает, что король принялся отвечать ему, также схватив мужчину за ворот кожуха и к себе притягивая. — Давай начнем заново. — Говорит Бард, когда они наконец оторвались друг от друга. — Дай этому шанс. — Пожалуй, стоит попробовать. — На губах Трандуила появляется легкая улыбка, и он вновь касается чужих губ своими, почти невесомо и легко. — Ведь что еще может исцелить разбитое сердце, если не любовь?