Омела

Они снимают "Веру" в канун Рождества, потому что в эфир ее выпускать уже в январе, и времени катастрофически не хватает. Сцены из этой серии даются Джареду особенно сложно, потому что, по сюжету, Дина во время охоты на ровхеда сильно бьет электрическим током. После мощнейшего сердечного приступа он выживает, но врач говорит, что надежды на спасение нет. Еще пара дней, может, недель, и сердце просто откажет. Дин в этой серии беспомощный, слабый. Грим, изображающий глубокие синяки под глазами, настолько натуралистичен, что Джаред вздрагивает каждый раз при взгляде на Дженсена. То и дело подходит к нему в перерывах, пытается взять его за руку и подставить плечо. Эта забота и подобная близость даются Эклсу вовсе не просто. Черт, да ведь он до сих пор не привык, что вот этот белозубый лось-переросток и охрененный красавчик — его вроде как брат, и играть он должен абсолютно братские чувства. Вот только выходит, кажется, немного не то. У него передоз Падалеки. Вернее, нехватка. Тотальная нехватка его больших теплых ладоней, щенячьего взгляда, щекочущего низкого смеха и ямочек на щеках, при виде которых сердце забывает стучать. Сердце дергается, как ненормальное, и грозит вот-вот отказать. Как будто и его так неслабо хряснуло током, и теперь его главный мотор поврежден. Такими темпами скоро и Джареду придется искать целителя-шамана в Небраске. Дженсен скользит взглядом по декорациям — в больнице, мотеле, куда Дин умудрился приковылять на костылях, чтобы быть ближе к брату. Господи, к брату, будь у Эклса свой такой, он бы тоже намертво к нему прилепился. Его старший брат Джошуа, безусловно, хорош, но Джаред... Джаред — это попросту Джаред. Джаред больше, чем великолепен или прекрасен. Когда они встретились первый раз на прослушивании, под Эклсом качнулась планета. Кажется, она до сих пор не вернулась на место. Кажется, он банально пропал. Дженсен попросту в нем растворился, растаял куском белого сахара в кипятке. Дженсен осматривает палатку, набитую статистами, которые вроде как ждут исцеления. Сегодня — канун Рождества, а омелы, как на грех, нет нигде. Ни единой веточки просто. — Дженс, все нормально? — спрашивает Марк-ассистент, замечая нервозность главной звезды сверхъестественного шоу. — Здесь нигде нет омелы, — ворчит Эклс и заглядывает тому за плечо. Крипке, замерший неподалеку со стаканчиком картонного кофе, едва не роняет тот на пол, услышав заявление актера. — Дженс, ты совсем очумел? Какая, в бога душу, омела? Мы вообще-то про Рождество не снимаем. — А я и не прошу вас снимать. Но ведь — Рождество. У тебя даже кофе воняет имбирем и корицей, отсюда чую, — бубнит себе под нос Эклс. — Не думаю, что Аллен был бы против пары веток омелы на площадке. Сера и Раель синхронно наклоняются к Сингеру, что-то наперебой ему шепчут. Сплетницы и сороки. Джей, в этот момент обсуждающий следующую сцену с Аароном, замолкает, заинтригованно прислушиваясь к разговору. Дженс чертыхается. Столько внимания он привлекать совсем не хотел. Но омела... Разве сложно им развесить здесь для настроения омелу. Операторам совсем не обязательно брать ее в кадр. Черт, да можно придумать, что по сюжету омела — это часть ритуала, который проводит миссис Ле Гранж. — Чувак, все нормально? — Джей хмурится и, бросив собеседника прямо посреди разговора, на полуслове буквально, пробирается через толпу операторов, осветителей и гримеров, распихивая всех локтями, не глядя. Подхватывает под руку, оттаскивая в сторону от остальных, заглядывает снизу вверх со страхом, каким-то ужасом даже. Чуть приседает и становится меньше ростом. Ведет по щеке. — Дженсен. Ты какой-то взъерошенный и неестественно-бледный. — Грим, — сипит Дженсен. Кожа под пальцами, где ее касается Джаред, пылает. И сердце в грудину перебоями долбит. "Дышать, Дженсен Росс Эклс, помни, что изредка нужно дышать!!" — Мы же в гриме. Я на самом деле не был при смерти, помнишь? — у него голос срывается. Очень сложно сохранять спокойствие, когда здоровяк так близко к нему. Так нависает. И умопомрачительно пахнет. У Дженсена даже слезятся глаза. — П-помню, — заикается Джей и на всякий случай продолжает ощупывать Эклса. Наверное, неосознанно, на уровне инстинктов и ощущений. Потребность — знать, убедиться, что Дженсен точно в порядке. — Все эти сцены. Я правда так испугался, что ты... что что-то случилось. Дженсен вздыхает с тоской и с затаенной надеждой поднимает взгляд выше. Опять ничего. Ни единой омелы, ничего, что за нее можно было б принять хоть отдаленно и попросту перепутать. — Не бери в голову, ладно? — Не буду, — кивает заторможенно Джей и делает к нему один шаг. Он горячий, как печка. Дженс чувствует его жар через все рубашки, футболки и куртки, которые их разделяют. Так много. И при этом так мало. "Давно. Я должен был сделать это давно. Хотя бы в трейлере... Прижать его ближе. Чуть дернуть и впиться в губы губами. Наверное, Джей очень сладкий. Наверное, на вкус как клубника и дыня с кислинкой. Наверное, совершенно потрясающий, ни на кого вообще не похожий". У него такие зрачки — огромные, во всю радужку. Дженсен от них оторваться не может. Он попросту впаян в него. Он зачарован, он вне этого мира. Он — в Джее. — Омела... Нигде нет омелы... — давит он из себя, наконец, и Джаред быстро сканирует все помещение. — Бардак. Что это за Рождество, — Падалеки смачивает языком пересохшие губы, и это... Оглушительней, чем ядерный взрыв. Хотя нет, это его эпицентр, где нет ни звуков, нет вообще ничего. Есть только свет. Слепящий, жгущий нахрен сетчатку. — Чего шепчетесь? Проблемы? Секреты? — оба подпрыгивают почти на полметра, когда Эрик останавливается сбоку от них. И как умудрился так беззвучно подкрасться? Шпион, блин. — Эрик, тут нет омелы. Совсем. А ведь канун Рождества, — сообщает, прокашлявшись, Джаред. И Дженсен яростно кивает в поддержку. — Невозможно работать. Вообще настроения нет. — Вы издеваетесь? — осторожно интересуется Крипке и на всякий случай отходит подальше от исполнителей главных ролей. А то кто их знает, придурков? Вдруг сдвиг по фазе воздушно-капельно передается? — Нет. — Эрик, я не могу так работать, — вздыхает несчастный Дженсен. Не умеет, конечно, принимать вид побитого жизнью и ногами щеночка, как это обычно делает Джаред. Но тоже, впрочем, неплохо. У Падалеки длинные патлы лезут в лицо, он их пытается сдуть, но как-то совсем несерьезно. Дженсен, не выдержав, убирает их сам. И обжигается о кожу Джареда снова. Опять косится под потолок. Черт всех подери, опять нет омелы. А у него так сильно, невыносимо чешутся губы. Джаред сжимает рукой его руку, неосознанно переплетая их пальцы. Со стороны, должно быть, — полный пиздец. — Исчезните с глаз моих! — стонет Крипке и, схватив телефон, убегает от них. Матерится и одновременно яростно тычет пальцем в экран, потом орет в трубку про то, что его звезды ебнулись в край, а потому ему жизненно необходима омела. Машина омелы. — Пошли, Дженсен, пошли со мной. Пошли, пожалуйста, ладно? — шепчет Джаред и тянет Эклса за собою за руку. Пойдешь со мной, Дженс? — Да, пойду, — отвечает заторможенно, тихо. Потому что большой палец гладит по кругу запястье, рождая внутри приливную волну. Джей тащит его мимо ассистентов и всей команды. Как на буксире — за руку, не позволяя ни на секунду отпустить его. Не дать ни единого шанса куда-то уйти. — Все будет в порядке, — обещает ему Падалеки. — Дженсен, все будет. Дженсен кивает в ответ через слово, ни понимая вообще ничего. Омела. Черт подери, почему нет омелы? Сегодня — канун Рождества, а он собирался, хотел сделать это так долго. Хотел себе Джея. Всего. Целиком. Без остатка. Дверь — впереди. Где-то были ключи. Или нет, не закрыто. Между прочим, вроде бы гримерка — его. В темноте врезаются в стол, сносят крутящийся стул и сдвигают в сторону зеркало. — Дженсен... — слепо шарит руками. По плечам и спине, забираются под рубашку — синхронный судорожный выдох, перетекающий в сдавленный стон. — З-здесь не было омелы, — он задыхается. Правда. Это слишком. Слишком много Джареда. Очень много всего. Эмоции — через край, и он в них (то есть — в Джареде) тонет. — Плевать. Дженсен, плевать. Очень долго... Ждал долго. Больше ждать не могу. — Ждать чего? Джаред смотрит на него сверху вниз. В темноте его глаза сейчас — это черные угли. Кажется, можно услышать шипение огня. Горячо. Дышать очень сложно. Печет где-то в горле. — Чуда? — неуверенно бормочет в ответ Падалеки. И как-то они оказываются в темном — самом темном углу. Джаред очень большой. Джареда много. Джаред тянется губами к нему, и в гримерке тотчас же взрывается фургон фейерверков. Кажется, это будет лучшее Рождество во всей его жизни. * Когда через сорок минут взмыленный Крипке долбится в дверь гримерки, сообщить, что для сумасшедшей звезды прислали две тысячи фунтов зеленых веток омелы, дверь туда заперта. Прислушавшись, он разбирает сумбурные всхлипы, короткие выдохи-фразы и стон, перекрывающий все остальные странные звуки. Костяшками долбится в дверь: — Дженсен, твоя ненаглядная омела пришла. Теперь мы сможем продолжить? — А мне не надо уже, — отвечает через короткую паузу Эклс. Что-то снова грохочет. Крипке точно знает, что в гримерке омелы быть априори не может. Но, кажется, Джеям она и правда уже совсем не нужна. * Через неделю они скажут Крипке, что одного трейлера на двоих им вполне хватит. И вряд ли кто-то из команды этому сильно уж удивится.