Что украло Новый Год

— Жила девушка. И упала под поезд, — голос рассказчика доносится откуда-то снизу из-под горы подушек на полу. — Лэри! — возмущённо верещит Табаки. — Господи, Лэри! Мы каждую Ночь Сказок слушаем от тебя одно и то же! Как так можно, ты нам скажи на милость?! Как можно каждый раз мучить, я бы даже сказал, изводить состайников такими скучными сказками ещё и в преддверии… В преддверии, понимаешь ли, праздника. Самого светлого между прочим! Многие так говорят. А вообще про Новый Год и Рождество, знаешь ли, что… Шакал ни на шутку разошёлся. Он выкопался из кокона, который сам соорудил пару часов назад, и теперь восседал поверх кучи одеял, размахивая тощими лапками. Давно погасшая трубка при первом же крике «Лэри» выпала у него изо рта и упала на кровать рядом с ногой Сфинкса. — Не знаю я больше сказок, — ворчит бандерлог Лэри и накрывает голову подушкой, чтобы вопли Табаки хоть немного стихли. Помогает никак. Табаки продолжает вещать что-то про Новый Год, про духов, которых Лог своими сказками совсем спугнёт, про Летунов с подарками и отчего-то вспоминает даже летучих мышей Помпея, коих вышеупомянутый вожак Шестой перед праздниками обычно украшает мишурой и наклейками-звёздочками. — Несчастным рукокрылым, следует отметить, скорее всего, всё равно, в каком антураже дохнуть на его загривке, но, поверьте мне, с этими звёздочками бедные мыши выглядят куда более нелепо, что даже устрашающе, ибо Помпей, всерьёз возомнивший о себе невесть что, и наверняка уже… Сидящие рядом с Шакалом мученически закатывают глаза. Слепой поднимает голову и всем своим видом показывает, что Табаки пора бы заткнуться. Сфинкс повторяет его настроение более выразительно. — А не замолчишь ли ты, — озвучивает общую идею Лорд, запуская в Табаки подушкой. Шакал в ответ визжит громче. Курильщик затыкает уши и начинает всерьёз думать о том, что скоро сойдёт с ума. В общем-то, ничего примечательного в Четвёртой не происходит. Ночь Сказок, как обычно перед праздниками чуть более шумная, а сказки всё более зимние. Конечно, до Нового Года остаётся какая-то неделя и весь Дом уже вовсю готовится праздновать. Общее веселье стаи прерывается стуком в дверь. Настолько трагичным, что Табаки делается тошно. — Мальчики, — в спальню заглядывает Стервятник. Мрачнее тучи. Глядя на Птицу, никогда не скажешь насколько плохое событие произошло, так как мрачен Стервятник всегда. Иногда это даже граничит с равнодушием. Поэтому в плане сообщения печальных новостей информатора хуже чем Стервятник найти трудно. Разве что Слепой. Табаки вскидывается, собираясь ответить, но излюбленное продолжение: «не верьте, что в Раю нет деревьев», под тяжёлым взглядом жёлтых глаз предательски застревает в горле. Птица умеет так смотреть. Трагично и до зубовного скрежета многозначительно. Сфинкс сидит неподвижно, Слепой отчего-то понимающе кивает и прячет лицо за волосами. Горбач свесился с кровати и теперь во всю разглядывает Стервятника, стараясь уловить его настроение. Лорд наблюдает за Слепым, задумчиво кусая пальцы. — Что стряслось, Желтоглаз? — не выдерживает общего молчания Сфинкс, — Ты совсем убитым выглядишь. — Мальчики, — скрипуче повторяет Стервятник, хромая в сторону общей кровати. Лорд скидывает на пол две подушки. — Один человек сообщил Птице, что выпуск собираются устроить сейчас. До праздника. Самая тяжёлая тишина там, где много людей молчат. В Четвёртой никогда раньше её не бывало. У Псов, Птиц, да даже у Крыс такое могло случиться. Но не в Четвёртой, где в звенящей от напряжения тишине элементарно невозможно думать. Молчит даже Шакал, которому это занятие явно противопоказано. Молчит и раскачивается вперёд-назад, осмысливая сказанное. Перебирает брошенные Стервятником слова, разбирая их на звуки, и складывая обратно. Так напряжённо, что едва не забывает дышать. Проходит несколько долгих минут, прежде чем тишина взрывается звоном мыслей, а затем и возмущённым гомоном. — Да как так можно! — вопит Табаки. — Они совсем свихнулись? — вопрошают в один голос Сфинкс с Лордом. — Это же полгода ещё должно быть, — ошарашенно считает Горбач. — А мы почему не знали? — удивляется Лэри. — Они решили это сегодня вечером, — тихо комментирует Слепой из-под завесы волос. Бессловесный Македонский поднимает взгляд на вожака и кусает губы. За общим шумом он услышал именно Слепого и теперь думает. Много. Красный Дракон не хочет уходить так рано. Он вообще этого не хочет, но иного выбора судьба ему не предоставляет, он должен уйти в Наружность. Туда, где слишком много белого, где пьют ромашковый чай и лечат простуду лимонами. Туда, где ему совершенно не место. Македонский думает. О том, что вожак, кажется, всё знал уже давно. Возможно даже раньше, чем решение о выпуске вообще пришло хоть кому-то в голову. Думает о Слепом. И внезапно о Волке. Чашка выскальзывает из его рук и со звоном разбивается об пол. Этого никто не замечает. — Слепой, — Сфинкс переходит на шёпот и слезает с кровати на пол к Вожаку, — ты знал? Слепой кивает. Лицо закрыто волосами, эмоций совершенно не разобрать. Длинные пальцы сплетаются в замок, распутываются обратно, скребут ладонь и снова переплетаются. «Смотри на руки, не на лицо» — в очередной раз напоминает себе Сфинкс. Смотрит. И понимает, что Слепец нервничает. Гораздо сильнее, чем обычно. — Знал, — Бледный поднимает голову. Голос тихий и раздражающе спокойный, даже дышит ровно, как спящий. — Какого чёрта, — шипит Сфинкс. Он хочет, чтобы никто кроме Стервятника их не слышал. А ещё очень хочет ударить Слепого. Просто чтобы увидеть у него хоть какие-то эмоции, из тех, что переполняют сейчас его самого. Или хочется что-нибудь разбить. И тогда станет легче. Не станет. Он косится на Стервятника. Птица сидит так же неподвижно, жёлтые глаза поблёскивают в темноте. Совсем дьявольски. — Не так выразительно, Сфинкс, — морщится Слепой, — я не хотел портить Ночь Сказок. Сообщил бы утром. — Утром? — Сфинкс чувствует зуд в протезах и в ногах. Такое бывало от злости. Перед дракой. Он медленно выдыхает. — Ладно, давай потом. Если мы продолжим говорить, боюсь, я тебе врежу. — Как знаешь, — примирительно пожимает плечами Слепой и прислушивается к Табаки. Сфинкс поворачивается к общей кровати. Шакал, каким-то чудом ещё не свалившийся с груды одеял, занимается разработкой плана. Он размахивает в воздухе трубкой, рисует понятные ему одному схемы. Остальные наблюдают за этим, понимающе кивая. Плана у Табаки, как успел уловить Сфинкс, три. Согласно первому, Дом следует немедленно начать разносить по кирпичику и закладывать добытыми кирпичами все двери в целом и дверь Акульего кабинета в частности. Если в Дом не зайдут и не выйдут, логично предположить, что выпуск не состоится. Откопаться и «прорубить окно в Наружность» Шакал предлагает только летом, а то и вовсе никогда. План не нравится никому. Кроме Табаки. — И гроб из этих же кирпичей собрать, — ядовито комментирует Стервятник. По второму плану необходимо спрятать всех воспитателей. Или наоборот спрятаться от них: в подвале, в Крысином душе, куда всё равно никто никогда не заходит, среди растений Стервятника или хотя бы в столовой, так как там еда. Да и вообще где угодно. Спрятаться и никому не открывать. Или запереть воспитателей и не выпускать, пока не выполнят требования. — В заложники их возьмём? — с милой улыбкой уточняет Лорд. Табаки ничего на это не отвечает и бодро переходит к пересказу последнего плана, который, по его словам, является самым действенным и на сто процентов должен сработать. Шакал предлагает нарисовать плакаты и пойти к кабинету Акулы. Бунтовать, кричать и всячески выражать своё несогласие с происходящим беспределом. — Напишем, «Нет выпуску», — подбирает Табаки, — или «Верните праздник». Или даже вот так: «Долой произвол!» — И поможет? — с некоторой долей скептицизма интересуется Курильщик. Он не разделяет страх и непринятие остальных. В конце концов рано или поздно выпускной всё равно случится. И это, как ему кажется, событие не настолько ужасное, всего лишь шаг во взрослую жизнь. Которую, Курильщик с трудом признаётся в этом себе, он ждёт. — Однажды уже помогло, — с усмешкой отвечает Сфинкс, — правда, Шакал? Табаки довольно кивает.