у тебя депрессия, у меня синдром Бога, я тебе желаю только плохого.
стоя перед зеркалом, он наносит белый слой красок на почти столь же белое лицо. это — его сценический образ, как и черная капля под правым глазом, и чуть накрашенные ресницы, и кажется, будто он уже прирос к его миловидному, несколько женоподобному личику, а не является всего лишь гримом, который приходится поправлять перед каждым выступлением, ведь белила так легко смазываются из-за слез. его роль — быть несчастным, и она уже давно вышла за рамки сцены, а может, и всегда находилась там. сколько Зонтик себя помнит, его жизнь никогда не жалела и напоминала трагедию, начиная с бедности и голода и заканчивая тем, что родители отдали его из-за долгов в этот театр, частью которого он теперь останется... а сколько ещё? год? два? до конца своей жизни? да, скорее всего, до конца. он — слишком важная марионетка здесь, его слишком любят зрители, ему слишком трудно будет сбежать, ведь ему известно — малейший намек на подобную попытку повлечет за собой суровое наказание, похлеще того, что он каждый день испытывает на сцене. особенно в его случае.пора выходить.
он чуть сжимает длинные рукава белой рубашки, поправляет колпачок на некогда бирюзовых, а теперь отчасти выкрашенных в черный волосах и отходит от зеркала, покачав головой. есть соблазн разбить его, чтобы не видеть свое жалкое отражение, чтобы потом глубоко вонзить осколок в руку и умереть, закончить этот порочный круг, цикл, из которого иначе не выбраться, но и этот способ не сработает — на шум сразу прибегут другие актеры, в том числе и он. если он узнает о подобной попытке, даже о мыслях, он будет очень зол, а Зонтик этого не хочет. не хочет, а потому, кинув последний взгляд на свое отражение, быстро отворачивается и выходит из бедной комнатушки, чтобы отправиться на сцену, где его уже ждет его личный палач и ангел-спаситель в одном лице. его ждет он. Вару выглядит недовольным, когда перебрасывает длинный шест из одной руки в другую. его глаз за стеклами очков не видно, однако Зонтик знает — его взгляд направлен на него, он его изучает, пожирает, он наслаждается будущими мучениями своего партнёра и находится в эйфории, в предвкушении. он быстрым движением облизывает обветренные губы, усмехается, а после размахивается и делает вид, что сейчас ударит, на что Треф старается прикрыться руками. Вару смеётся противно-сладко, ехидно, опускает шест и бросает взгляд на кулисы, за которыми скрыт зрительный зал. оттуда слышатся гул голосов, звуки шагов и похрустывание попкорна у кого-то под ногами. там — люди, что заплатили за представление, в котором показана эстетика боли, агонии и жестокости — ничего более. они будут смеяться, и какой-нибудь ребенок в заднем ряду, который пришел со своей мамой, громче всех, потешаясь над тем, как Зонтик падает на колени, вскрикивает и всхлипывает от очередных ударов, приходящихся по спине, ногам, рукам, животу, от новых ссадин и синяков, от чувства, как что-то теплое стекает по его коже, а после окрашивает белоснежную рубашку вишнево-красным, чего он видеть не будет из-за зажмуренных голубых глазок, полных катящихся вниз слез. ничего, кроме трагедии и жестокости, которую хотят получить зрители. им нужен хлеб и зрелище, за которое они готовы заплатить столь угодно большую цену, если знают, что смогут насладиться чужими страданиями. алые шторы раздвигаются в стороны, открывая вид на зал, а свет от прожекторов мгновенно заливает всю сцену. пара секунд. такой период времени кажется совсем коротким, но все вокруг словно замедляется, и Зонтик успевает рассмотреть людей, которых сегодня ещё больше, чем обычно, Вару, одетого в красно-черный клетчатый костюм, очки, заменяющие маску, и колпак, что скрывает его зелёные волосы с ярко-красными прядями, Клео, мелькнувшую где-то вдалеке, а после все резко возвращается. шум, словно по щелчку, пропадает, Арлекин задорно усмехается, перебрасывает шест в последний раз и со звонким смехом ударяет его по ногам, под коленями. Зонтик с тихим вскриком падает на пол, царапая ладони о деревянную поверхность и получая несколько заноз, а после чувствует, как раз за разом сильные удары попадают по спине. та уже кажется ему сплошным синяком, на котором нет живого места, боль расплывается по всему телу, а из глаз сочатся слёзы, с громкими шлепками падая на пол. он тихо молит о том, чтобы эта пытка поскорее закончилась, но минуты тянутся, словно густая карамель, а Вару все никак не успокоится. мучитель ставит свою ногу на чужую поясницу, давит, заставляя кричать, а после нажимает все сильнее и сильнее, пока Зонтик не падает на пол, вытянув руки и ноги. он снова не выдерживает, а это значит, что его руки и ноги не избегут участи спины. кажется, ему понадобятся бинты, которые, конечно, ему никто не предоставит. глупая мысль перед волной боли, однако она помогает продержаться ещё несколько секунд, пока удар шестом не прилетает по предплечью. на белом рукаве появляется красное пятно.кажется, его крик слышали даже на другом конце парка.
когда представление подходит к концу, Зонтик тяжело дышит и не знает, есть ли на нём хоть одно живое место. он приподнимает голову от пола (почему так тяжело...), смотрит жалостливо на Вару, а тот в ответ глумливо смеётся и наотмашь даёт ему пощёчину. щека горит огнем, когда по ней в очередной раз пробегает слеза, оставляя солёную дорожку влаги. зрители аплодируют стоя, свистят, пока Арлекин кланяется, купаясь в лучах славы, а после начинают расходиться. кулисы задвигаются, и Треф сворачивается в комочек, обнимая свои колени и стараясь успокоиться. ему кажется, будто весь он — сплошной болящий синяк, который никогда не заживет, ведь его всегда будут ломать заново. Вару бросает презрительный взгляд на него, вздыхает, а после берет на руки, пригревая у своей грудной клетки, пока Зонтик никак не может собраться. когда ладонь сжимается чуть сильнее на предплечье, он издает тихое "ай" и сжимается, а пиковый чуть расслабляет руку и продолжает нести его в неизвестном направлении. спустя пару минут он открывает дверь в ванную, садит партнёра на скрипящий стул и открывает кран, начиная наполнять теплой водой сначала тазик, а после и саму ванну. — тряпка, ничего сам не можешь,— он оборачивается, снимая очки и кладя их на тумбочку, а после усмехается,— не думай, что я это делаю по доброте душевной. я просто не хочу потом тебя лишиться, не более того. я все делаю для себя,— юноша пожимает плечами, подходит ближе под шум воды, а после начинает раздевать Зонтика под тихие фразы о том, что дальше он справится сам,— не справишься. ты — больной, тебе нужна моя помощь. или неужели ты не ценишь мою заботу? какой ужас,— Арлекин притворно надувает губы, склоняя голову набок и хмурясь, а после с самодовольной усмешкой наблюдает, как его партнёр шепчет короткое "ценю",— ну вот и умница, будь смирным, и я тебе помогу помыться. одежда Трефа лежит в тазе и отмокает, из-за чего вода в нем приобретает грязно-красный оттенок. Вару также снимает с себя костюм, оставаясь без одежды, потом берет Зонтика на руки и садится с ним в ванну. Пьеро шипит от боли в ранках и ссадинах, пока его партнёр находит дешёвое мыло и начинает отмывать его от грязи, крови и пота, а после массажирует ему голову, вспенивая столь же дешёвый шампунь на волосах и даруя на время чувства спокойствия. после он смывает пену, спускает воду и набирает ее второй раз — это была их личная привилегия от хозяина театра. Зонт тяжело дышит, а после чувствует, как кожу на шее обдает теплом. он чуть дёргается, однако его придерживают за талию чуть более сильные, чем его, руки, из-за чего он остаётся на месте. лёгкий поцелуй, потом чуть ниже, в лопатку, потом его лицо поворачивают и целуют губы, кусая до крови и тут же слизывая. на языке остаётся противный железный привкус, когда Вару отстраняется и хмыкает. — В... Вару, я не хочу. я устал,— Зонтик тихо шепчет, отводя взгляд и набирая воду в ладонь. тело слушается плохо, он почти не может пошевелиться сам, чтобы не вызывать новую волну боли. не то чтобы раньше он не испытывал подобного, однако сейчас что-то едва ощутимо меняется, полностью меняя всю картину. Вару закрывает ему рот рукой, качает головой и впивается ногтями во все ещё горящую огнем щеку, смотрит якобы жалостливо, грустно, а после спрашивает шепотом "Неужели ты не хочешь порадовать своего любимого?". в голове Зонтика что-то щелкает, слезы вновь начинают течь по щекам, и он медленно кивает, разрешая действовать. Арлекин отворачивает его от себя, целует каждый из бесчисленного количества синяк на спине, а после прикусывает кожу, оставляя своеобразные метки. о них уже знал каждый актер в театре, а потому большинство к трефу не решалось даже подойти, зная, насколько развиты собственнические чувства у Вару, который готов был на любые манипуляции, если кто-то косо посмотрит на его жертву. — ты же знаешь, я тебе желаю толькода, конечно, Вару. я не хочу, чтобы ты расстраивался из-за такого ничтожества, как я.