Ржавый цыплёнок

В первый раз Олег встречает его на лестничной клетке. Разгорячённого, пахнущего снежинками и потирающего раскрасневшийся нос. Сбитый веник рыжих патл прячется под замызганной вязаной шапкой, сползшей на бок, а куртейка, маловатая ему в плечах, полурасстёгнута. В руках пакет с мандаринами. Яркие шарики пахнут зимой и уютом и забавно подходят соседу под цвет волос, отчего хочется скрипуче засмеяться, пряча губы в шарф. — Здрасьте, — блеяет тот поломанным с мороза голосом и совершенно искренне расплывается в щербатой улыбке. Так не улыбаются незнакомому чмырю из соседней квартиры, выходящему на улицу раз в неделю. Олег такого не заслуживает. Покоцанный нос, покрывшиеся изморозью ранней седины виски, сгорбившиеся широкие плечи. Таких, как он, шугаются в переулках. Ему не улыбаются так беспричинно ярко. И вот уже коренастая фигура расправляется, брови перестают сползаться в переносице, а уголок губ предательски взмывает вверх, к остроте впалых щёк. Забавный малец. После Олег сталкивается со ржавым цыплёночком ещё пару раз. Постоянно растрёпанный, какой-то примятый и до ужаса крепко бьющий по морде резким запахом одеколона, непонятно для привлечения кого нанесённого. Он неизменно широко лыбится и тащит в квартиру то пару бутылок молока, то хуй знает откуда взявшиеся вялые огрызки алых гроздей калины. Нахуя? В один из таких разов розовощёкий плюшкин вручает ему, Олегу, колючий букет еловых веток. — Вот, — шепчет гнусаво и вытирает варежкой заледеневшие сопли под носом, — поставите в воду, нарядите. Елки, наверное, в квартире и нет. Дед Володя, батя Сани, который Вам квартиру сдаёт, всегда настоящую ставил. И меня звал наряжать. Хороший был. Реснички-щёточки, рыжие и длиннющие, подрагивают на щеках. Больше Олег его не видит, лишь слышит. От каждого удара тяжко щемит в груди. Межквартирная картонная стена ходит ходуном, будто кто-то решил отработать на ней волейбольные пасы. Чужое тело врезается в гладкую твердь раз за разом. Иногда, судя по особенно звонким хрустящим отголоскам, даже голова. После такого обычно в мозгах белый свет и мерзкий шум, будто забыли телик на ночь выключить, а все программы закончились. Кажется, что душа вытекает через уши. Ещё один удар. Ещё и ещё. В миг грязная возня, приправленная благим матом, затихает, и Олег выходит на балкон. Прикусывает штахетиной зубов бурый фильтр и щёлкает зажигалкой. Тихо. Жадно раздувает грудную клетку и наполняет лёгкие едким дымом. Всё ещё тишина. Почёсывает щетинистый подбородок и щурится, вглядываясь в жёлтые огни окон. Наконец, щёлкает дверь соседнего балкона. Хриплые ругательства и тихие всхлипы. Олег перевешивается через железную перегородку и заглядывает в чужую обитель. Рыжий сложился на корточках и обнимает острые плечи дрожащими руками. Меж искусанных губ белеет фильтр неумело и спешно скрученной цыгарки. Пепел сыпется на пижамные штаны, а горбатый нос перепачкан свернувшимися багряными подтёками. На тротуаре под балконами снуют люди. Переваливаются пингвинами, месят грязный снег сверкающими ботинками и звонко смеются. Кто-то воркует парами, сплетаясь упакованными в перчатки пальцами, кто-то, надрывно дыша, будто скоро отключится, тащит набитые продуктами пятёрочные пакеты. Кислотные огни гирлянд на домах освещают пропахшие за лето затхлостью шкафов шубы и дублёнки, ветер гладит деревья в исподнем. За посыпавшейся штукатуркой перегородкой слышится движение. Ржавые патлы, освещённые ярко, выглядывают. Малец стоит по другой стороне балконной изгороди и цепляется околелыми жилистыми пальцами за металлическую трубу, стеклянно впялившись в снежную землю снизу. Олег злится яростно, будто проблем у него и так мало, но кренится, хватает малого за шкирку, словно крошечного чумазого щенка, и тащит на свой балкон, шкрябая оголившейся под свитером бочиной облупленные края стены между балконами. Распластывается под ним, принимая нескладное тело на себя, и пытается отдышаться, хватая ртом кристальный ночной воздух. — Ты зачем, малец? Четвёртый этаж же всего. Тот лишь подрагивает всем телом и трёт пальцами слезящиеся голубые глазёнки. Общими усилиями отвара сибирских трав и густого мёда из одуванчиков удаётся обогреть пацана. Сидит с колючим пледом на плечах, насупившись, и намеренно раздражающе сёрбает пряно пахнущий напиток. — Где второй тапок? — вкрадчиво спрашивает Олег, замечая, как тот пристыженно прячет под табурет свою ласту в дырявом сером носке. — Улетел с балкона, когда ты меня дёрнул. Шморгает носом и размазывает кровавые сопли по лицу. — Балда. Недопитая бутылка Столичной на нижней полке холодильника как нельзя кстати. Забирает из рук кружку, ставит на стол подле. Опускается на корточки меж его ног и прикладывает смоченную ватку к расквашенной до мяса переносице. Малой шипит, но благодарно глядит на лицо Олега из-под нахмуренных бровей. Рассматривает бесстыдно, в деталях, так, как Олег не позволяет никому. Таким пристальным взором, за который Олег обычно прописывает в табло. Испещрённые ранками уголки губ разлетаются. — Надо же, новогоднее чудо. Меня спас от самовыпила какой-то хмурый соседский хрен. Цыплёнок вновь болезненно шипит и явно излишне драматично кривит морду, цепляясь пальцами за предплечья мужчины. Ржавого юнца, как выясняется, зовут Серёга. Серёга любит гербарии, чай из земляники, Героев меча и магии, яблочные самокрутки и много, сбивчиво, нелепо матерясь, запинаясь и чертыхаясь, разговаривать. Серёга учится на втором курсе на какой-то допизды заумной компьютерской специальности и живёт с дядей в квартире, которую оставили ему родители. Серёге нравятся лабрадоры и, когда он накопит достаточно денег, чтобы отсудить у дяди его половину жилья, он хочет завести себе одного, мелкого, неугомонного и до ужаса слюнявого. Серёге не нравятся шумный звуки. Когда какие-то праздничные энтузиасты за окном въёбывают петарду, Серёга болезненно жмурится и закрывает голову нездорово тощими культяпками в веснушчатой россыпи. У Серёги из-под рукавов потасканного свитера выглядывают шрамы. Лоснящаяся бензиновыми отливами натянутость кожи поражает. Какие-то уже белесые, давно не никем не тревоженные, а другие, бурые и болезненные, только прикрылись сверху острой корочкой. Серёга начинает заглядывать чаще. Приносит овсяное печенье и свои нескончаемые чайные смеси, которые успел насушить за лето и за ингредиентами для которых даже ездил в смердящем потом автобусе в какую-то богом забытую деревушку. Одна из этих смесей называется «Клубничная заколка». Клубникой пахнет знатно, даже немного околохимозно режет нос, а вот при чём здесь заколка, Олег спросить не решается. Он вообще многое не решается спросить у Серёги. Серёга умный. Нет, Серёга действительно умный. Он начитанный, не по годам серьёзный и понимающий. Серёга как-то помог Олегу поменять пароль к его богом забытой полупустой странице в Одноклассниках. И даже не смеялся, когда Олег, махнув рукой на предложение Серёги сохранить пароль в браузере, предпочёл наскрести его на огрызке заметки и сунуть в кармашек чехла-книжечки. У Серёги нежные прохладные руки и крепкие бёдра, которые приятно с силой сжимать. Крепко, но не настолько отчаянно, чтобы оставить отметины. Олег боится сделать Серёге больно, а Серёга смеётся сам и кладёт широкую ладонь мужчины на свою шею. С Серёгой хорошо, но Серёгу срочно надо спасать. Куда нам ещё больше проблем, Олег?