Сегодня, часу в восьмом, Стремглав по Большой Лубянке, Как пуля, как снежный ком, Куда-то промчались санки. Уже прозвеневший смех… Я так и застыла взглядом: Волос рыжеватый мех, И кто-то высокий — рядом! Вы были уже с другой, С ней путь открывали санный, С желанной и дорогой, — Сильнее, чем я — желанной. — Oh, je n'en puis plus, j'étouffe! — Вы крикнули во весь голос, Размашисто запахнув На ней меховую полость. Мир — весел и вечер лих! Из муфты летят покупки… Так мчались Вы в снежный вихрь, Взор к взору и шубка к шубке. И был жесточайший бунт, И снег осыпался бело. Я около двух секунд — Не более — вслед глядела. И гладила длинный ворс На шубке своей — без гнева. Ваш маленький Кай замёрз, О, Снежная Королева. © Марина Цветаева.
Диана крепко затянулась почти дотлевшей сигаретой и, выдохнув клубок белого дыма, взглянула на часы. Без десяти восемь, до закрытия осталось совсем немного. Курить в помещении библиотеки, конечно, было строго запрещено, но ее это волновало в последнюю очередь. Все равно никого нет, да и у старых, почти выцвевших книг на вряд ли обнаружится непереносимость табачного дыма. Книги не кашляют, не морщат в отвращении носы и не читают нотаций по поводу рака лёгких и ранней неминуемой кончине. Оксана Владимировна — пожилая добродушная библиотекарша со строгим материнским взглядом умотала домой ещё в час дня, сославшись на какие-то неотложные дела и сунув ей под нос связку с ключами. «Дианочка, милая, как закончишь, закрой библиотеку и сунь ключи под коврик у входа, мне нужно отлучиться» — и ушла, не дожидаясь ответа. Ключи лёгкой ношей грелись в кармане толстовки и наводили на мысли о дубликате. Приходить сюда поздними ночами, вслушиваться в успокаивающую тишину и дописывать незаконченные песни — очень и очень заманчивая идея. Она переводит глаза на обшарпанный стол, покрытый облупившимся в некоторых местах лаком, на кипу массивных учебников по инглишу, смотрящих на нее с насмешкой и неприязнью и с садистским удовольствием тушит сигарету прямо об край страницы. — Фак ю, нерусь паршивая, — улыбается и достает еще одну. Тусклый свет единственной лампы, свисающей с низкого потолка кривым черным проводом, создаёт донельзя уютную атмосферу. Усталость полупрозрачной дымкой ложится на веки, давит на голову, забитую идиотскими глаголами и все уговаривает лечь спать прямо здесь, ссутулившись за узеньким столом. Домой совершенно не хочется. Мать наверняка опять пристанет с распросами о том, где она, черт побери, шлялась и видела ли вообще, который час. Хорошие девочки приходят домой ранним вечером, моют полы, готовят ужин из трёх блюд на всю семью, а после читают мелким гаденышам сказки перед сном. Только вот — Диана хорошей девочкой никогда не была. Когда раздается звон дверного колокольчика, она раздражённо вздрагивает. Декабрьская пурга влетает в библиотеку лёгким ветром, обрамленным мелким горохом снежинок, мгновенно тающих у порога. Кого ещё нелёгкая принесла — думает Кулаченко и, не повернув головы, горланит: — Закрыто! Вместо ответа она слышит приближающиеся шаги и раздражение тут же сменяется колючей злостью. Глухой он, блядь, что ли. Она вскидывается и рот, уже готовый исторгнуть из себя гневную нецензурную тираду, мгновенно пересыхает. Худенькое, раскраснеевшееся от мороза лицо, обрамленное светлыми завитками непослушных волос, тонкие губы, покрытые кровавой корочкой, птичий нос, идиотская шапка с помпоном, натянутая до самых бровей и удивлённый взгляд глубоких светлых глаз, направленных прямо ей в лицо. Твою мать. Она была совсем юной: на вид не больше восемнадцати. Тоненькая распахнутая курточка мешком висела на узких плечах, поверх уродливого свитера мокрой от снега тряпкой свисал шарф. Вызывающе яркий, фиолетовый, с каким-то совершенно детским узором. Такие шарфы она часто видела на малышах у детской площадки, да и сама — чего скрывать, носила что-то подобное в восьмилетнем возрасте. Сердце странно замирает, пропустив удар. На лице девушки недоумение и лёгкая заинтересованность. Диане ужасно хочется протереть глаза, чтобы точно убедиться, что перед ней не галлюцинация, а настоящий живой человек, так сильно сейчас походящий на маленькую Герду из сказки про Снежную королеву. — Привет, — Герда неловко улыбается, переступая с ноги на ногу, — А Оксана Владимировна где? — В пизде, — гнусит Диана по привычке, а после мысленно даёт себе подзатыльник, — я за нее. От резкого ответа Герда морщится, кривит тонкие губы и, кажется, принюхивается. — Здесь нельзя курить, — коротко замечает она и удивлённый взгляд мгновенно сменяется каменной серьезностью. — Спасибо, запишу в ежедневник, — огрызается Кулаченко, закатывая глаза. А сама тушуется под напором этих невозможных глаз. Когда девушка делает несколько шагов вперёд, неминуемо сокращая расстояние между ними, в нос Дианы тут же бьёт терпкий запах меда, крепкого чая и каких-то трав. Она задерживает дыхание. Проклятье. — Светлана Сурганова, «Справочник по общей медицине», — сухо говорит она и вынимает из-за пазухи толстую массивную книгу. Кулаченко сглатывает, принимает справочник и случайно касается изящных ледяных пальцев. По телу проходятся электрические разряды. Она отворачивается, нервно роется в столе, в поисках небольшой учётной книжечки с чужим именем, нарочито медленно проставляет галочки, боясь поднять взгляд, ставит печать и, бросив короткое «распишись» рывком встаёт из-за стола и уходит к окну. Подальше от дурманящего запаха. Светлана хмыкает каким-то своим мыслям, склоняется, быстро чиркает ручкой и двигается к стеллажам с детскими сказками. — Порекомендовать что-нибудь? — с лёгкой издёвкой в голосе спрашивает Диана, глядя на худенькие пальчики, ласково обводящие обложку «Снежной королевы». Сурганова вздрагивает, оборачивается, одергивает руку и молча направляется к выходу, так ничего и не взяв. Диана честно старается не смотреть вслед напряжённой худой спине. Но ничего не выходит.***
Когда Диана приходит в библиотеку в следующий раз и по привычке направляется к излюбленному месту в самом конце широких стеллажей, она ещё не знает, что там занято. Надо же, какие люди. И без охраны. Миниатюрная фигурка со знакомой копной волос сидит на ее стуле и что-то старательно вычитывает из лежащей на худеньких коленках, книги. Под сведенными бровями залегла тонкая сосредоточенная морщинка и Диана едва сдерживает внезапно возникнувший порыв провести по ней пальцем. Она пытается унять предательскую дрожь в коленях, когда Света, точно почувствовав ее взгляд, отрывается от книги и поворачивается к ней, слегка наклонив голову. — Привет, — хрипит Диана осипшим от волнения голосом и, пройдя вперёд, усаживается на подоконник. Серые глаза внимательно прослеживают ее движения, брови поднимаются в немом вопросе. Диана болтает ногами и это действие получается у нее, скорее, нервным, чем беззаботным. — Здравствуй, — кивает Сурганова и возвращается к чтению. — Я Диана, — делает очередной выпад Кулаченко, пытаясь привлечь чужое внимание. В ответ получает скептический взгляд холодных глаз и короткое «мое имя ты уже знаешь» — Ух, серьезная какая, — бормочет она, старательно скрывая обиженные нотки в собственном голосе. Они сидят в молчании ещё несколько мучительно долгих минут. Света упрямо пялится в книгу, Диана так же упрямо — на нее. Наконец пальцы, сжимающие страницу, замирают. — Что тебе нужно? — устало спрашивает девушка. Видимо, подготовиться к зимней сессии ей сегодня не дадут. — Подружится с тобой хочу, — растягивая рот в наглой улыбке и откровенно паясничая, — нрависси ты мне. — Зато ты мне - нет, — твердо. — Понравлюсь, — заверяет Кулаченко, весело хмыкая, — если узнаешь меня лучше. — Спасибо, воздержусь, — захлопывает книгу, встаёт, молча кладет ее на полку и уходит. Диане ужасно хочется схватить эту маленькую стерву за локоть, с силой развернуть к себе и впечататься жарким поцелуем в строгий неприступный рот. Вместо этого она в очередной раз буравит взглядом удаляющуюся спину и думает о том, что с Гердой она поторопилась. Своим поведением девушка походила, скорее, на Снежную королеву.***
Света вздрагивает, когда поверх ее маленькой тонкой курточки на плечи опускается теплая тяжесть чужого зимнего пуховика. Их третья встреча происходит поздним вечером, когда Света, уже порядком уставшая от скачущего перед глазами текста, засобиралась домой. — Салют Снежным королевам, — раздается позади веселое и Сурганова, обернувшись, тяжело вздыхает. Опять она. — Ты бы ещё голой вышла, — прижимая пуховик к чужим плечам - чтобы ни дай бог не скинула - говорит Диана, — холод собачий, отморозишь свой красивый нос и привет. А сама стоит — в одной водолазке и судорожно пытается унять стук зубов и дрожь в голосе. Получается так себе. Светлана смотрит на тощую шею, которую едва-едва прикрывает растянутое горло черной водолазки, на обрезанные перчатки, из которых торчат замёрзшие красные пальцы, трогательно сжимающие коробку конфет и какую-то маленькую книжечку. Отчётливо осознает: простудится. — Это тебе, — выдает Диана, прижимая конфеты и книжку к чужой груди, — сама не пробовала, но продавщица сказала, что вкусные. — Спасибо, — озадаченно разглядывая разноцветную надпись. Она терпеть не может сладкое, но сообщать об этом как-то не хочется. Особенно глядя в довольные зелёные глаза. А вот книга приятной волной тепла согревает изнутри. «Снежная королева» виднеется на обложке. Попытки вернуть злосчастный пуховик прерывались на корню. Диана отскакивала, убегала на несколько шагов вперёд и, весело хохоча, кричала что-то про «попробуй догони» — Заболеешь же, глупая, — строго говорит Светлана, пытаясь поймать это скачущее нечто. — Вот и не заболею, — умрямо, — я, может, закаленная. — И придурковатая. Сейчас наносишься, вспотеешь и тебя продует. Я доктор, мне лучше знать. — Аааа, доктоооор, — нарочито громко растягивая гласные, — тогда опасаться нечего. Айболит-Сурганова меня вылечит. Поймать Диану выходит с третьей попытки. Света засовывает чужие заледеневшие руки в длинные рукава, долго возится с застёжкой и сильно хмурится, когда слышит сверху отчётливое «апчхи» — Закаленная, говоришь? — накидывая поверх промокших волос капюшон, — Детский сад. И, подхватив Кулаченко под руку, тащит ее в сторону своего общежития.***
— Это твой дворец? — разуваясь, спрашивает Диана. Несмотря на явно больной румянец, алыми пятнами покрывающий скуластое лицо, выглядит она донельзя довольной. — Ага, будешь себя плохо вести — отправлю в темницу, — отзывается Суранова, разматывая свой детский шарф. Усадив Кулаченко на кровать, она уходит на общую кухню — ставить чайник. Роется в аптечке, пытаясь найти градусник и что-нибудь от простуды. Найдя пару таблеток, она возвращается в комнату, держа в руках большую дымящуюся кружку. Диана лежит в ее кровати, натянув одеяло до подбородка и мирно посапывает. Света садится рядом, убирает с мокрого лба прилипшую челку и обеспокоено касается чужой, все ещё холодной, руки. Ноль реакции. Кулаченко выглядит больной и Сурганова жалеет о том, что так и не смогла найти градусник. Немного подумав, она наклоняется вперёд и слегка прикасается сухими губами к ее лбу. Горячий. Чужие глаза мгновенно распахиваются, открывая обзор на расширенные черные зрачки. Она нервно сглатывает, а в глазах — голод. — В губы, — настойчиво требует Диана, впившись пальцами в узенькие плечи. Света пытается отстраниться, но судорожная хватка только усиливается. С силой, нехарактерной для больного человека, она притягивает окаменевшую Сурганову к себе и уткнувшись носом в ее шею, с жаром выдыхает. Света широко распахивает глаза. Знакомый запах меда заставляет угловатое тело расслабиться и обмякнуть, забывшись тихим сном. Света смотрит на трогательно поджатые губы, мирно вздымающуюся грудь и, вздохнув, укладывается рядом. Чувствуя под боком чужое горячее тело, охватывающее своим жаром все вокруг, Снежная королева закрывает глаза. И неминуемо тает.