Тоннель в зимнюю ночь

      Тоннель все не заканчивался. В темноте они ползли на ощупь, Мигель был позади Райана и периодически натыкался ладонями на чужие потрепанные кеды. Это возвращало Мигеля к реальности. Он не успел принять свои таблетки и теперь начинал немного тревожиться. Да что там, он очень тревожился, и реальность от паники не спасала. Они были под землей, черт возьми! Два тоннеля Бусмалиса уже обвалились, почему бы этому тоже не рухнуть? Похоронить их под стенами Оз самым буквальным образом. Или они уже выбрались за пределы тюрьмы? Да какая разница? Как бы то ни было, Мигель все еще помнил Марк Мака на носилках (тело, нафаршированное землей), хотя это случилось годы назад.       Тоннель обвалится, и после праздников, когда утихнет снегопад, их откопают и...       — Мигель, все нормально, — сказала темнота голосом Райана.       — Я в порядке.       — Я слышу, как ты дышишь. Очень громко. Нащупай мои ноги и ползи дальше.       Спокойные инструкции Райана отрезвили. Да, они в кроличьей норе под землей, но они движутся к свободе, туда, где небо и снег.       Мигель потянулся рукой, нащупал обувь Райана, скользнул дальше, обхватил ладонью чужую лодыжку, задерживая движение. Райан не сопротивлялся, даже замедлился немного. Стало легче.       Они снова двинулись вперед. Где-то перед ними кряхтел то ли Рибаду, то ли Бусмалис. Шуршала земля.       Мигель не заметил, когда темнота стала жидкой, разбавленной светом. Казалось, прошли часы, и вдруг он обнаружил, что смотрит на серые подошвы и потрепанные штанины, ползущие перед ним. Потом они вывалились через разлом в трубе и наконец оказались в канализации.       Райан выпрямился, выгнулся с хрустом и стоном.       — Блядь, я думал, этот тоннель никогда не закончится.       Влево и вправо тянулась заброшенная ветка канализации, прорезанная тусклыми линиями света. Через сливные решетки тихо сыпался снег. Было пусто и гулко.       Именно здесь, в лабиринте канализации, в игру вступал Райан.       Когда Мигель выяснил, что Бусмалис роет очередную нору, они договорились. Составили план. О’Рейли продемонстрировал свою лепреконью магию и протащил в тюрьму карты с канализационными схемами. Все согласились, если их будут искать под землей, то начнут проверять с ближайших веток, поэтому они выбрали самую дальнюю. Бусмалис скорректировал направление и принялся за кротовью работу. Копать пришлось дольше, Мигель и Райан прикрывали старика почти полгода, но что у них было, кроме времени?       В этот раз они присыпали тоннель за собой, чтобы никто не сунулся в дыру следом. Это отрезало путь назад, но, серьезно, никто из них не верил, что успеет доползти обратно, если тоннель начнет рушиться.       Они планировали сбежать после новогодней ночи, когда приедут сменщики, уставшие и похмельные.       Потом им фантастически повезло с погодой.       В новогоднюю ночь начался страшный снегопад, дороги замело, и тюрьма оказалась отрезанной от города. Утром первого января новая смена не появилась, охрана пошла на вторые бессонные сутки.       Лучшего момента случиться просто не могло (Мигель всерьез подозревал Райана и его ирландскую магию). После утреннего счета они все благополучно ускользнули.       Райан провел их через канализацию по памяти (хранить карты было слишком опасно, они проложили путь, а потом выстирали бумагу с одеждой до состояния бесформенных комков).       Когда Мигель поднимался по лестнице к канализационному люку, у него дрожали пальцы и ладони срывало с перекладин. И дело было не в адском холоде, хотя они действительно обмерзли в своих кроссовках и свитерах. Просто Мигель не верил, что они успеют пройти свободными людьми хотя бы пару кварталов. Да что там, он ожидал, что их повяжут, как только голова Мигеля высунется из люка (да, он знал, что это глупо).       Люк пришлось поднимать вдвоем с Райаном. Они неудобно теснились на лестнице, долго искали точку опоры и, наконец, сдвинули металлический блин, придавленный сугробом. В лицо тут же бросило снежную крошку. В городе страшно мело, даже воздух стал белым от снега.       Они вытащили стариков из канализации и, матерясь, закрыли люк посиневшими пальцами. Мигель обхватил себя руками, прибился боком к Райану, они почти в обнимку выбрались из переулка и осмотрелись. Машины стояли занесенными, в конце квартала застрял автобус. В белой взвеси не было понятно, есть ли вообще люди поблизости: мелькали какие-то тени, то ли человек пробежал, то ли привиделось.       — Мы вообще в правильном квартале? — спросил Бусмалис, стуча зубами.       — Да, почти на месте. Пошли, нечего задницы морозить, — Райан потянул Мигеля за руку, кивнул куда-то в белую мглу, они вжались друг в друга сильнее и шагнули в метель.       Окажись здесь Мигель в одиночестве, не сообразил бы, куда идти. Райан прикрывал лицо от снега свободной ладонью, щурился, отмечал какие-то знаки и двигался довольно уверено. Скоро они свернули в переулок, темный, обросший грязью, заметенный снегом, и — Мигель увидел расчищенный порог.       — Смотри-ка, ждет, — засмеялся Райан и затарабанил в облезлую дверь.       Они оказались на складе магазина. Их встретил рыжий ирландец с теплой одеждой, куртками, с добротными ботинками на меху. Все лучшее для бывшего босса и его друзей.       Пока Райан неспеша переодевался и выяснял, что нового произошло в банде в последнее время, Мигель быстро натянул новую одежду и ушел осматриваться.       Находиться в здании, в любом, которое не тюрьма, было ошеломляюще.       Это место жило своей жизнью, каждый день встречало людей, которые возвращались с работы: со стройки, с мясного рынка. (Райан рассказывал про свой район, про его незамысловатую, в сущности, жизнь. Мигель и не надеялся, что когда-нибудь увидит это сам). У кассы стояла куцая елка, висели зеленые гирлянды, на подставке крутился маленький Санта в зеленой шубе.       Райан показался в дверном проеме. Мигель усмехнулся и кивнул в сторону кассы:       — Сразу видно, что ирландцы. У вас все-таки есть какое-то правило про зеленый цвет, да?       — Что? А. Это не Санта Клаус. Это наш отец Рождество, Daidí na Nollag, — сказал Райан, и голос его зазвучал совсем иначе, глубже, когда он произносил эти незнакомые слова на чужом Мигелю языке. Внезапно Мигель понял, что имел в виду Райан, когда говорил, что его возбуждает испанский.       — Когда мы уходим? — спросил Мигель, и Райан услышал что-то в его голосе, какое-то темное нетерпение, он быстро пересек магазин и впечатался в Мигеля, поцеловал резко и кратко, мало.       — Мы уходим сейчас же.       На этом моменте их дороги с Рибаду и Бусмалисом расходились. Какой был план у стариков? Они не знали, да и свои схемы тоже держали в секрете. К Мигелю пришла неожиданная тоска, когда они прощались, и он, растерянный, порывисто обнял и Бусмалиса, и Рибаду. Райан удивленно засмеялся, но что Мигель мог с собой поделать? Сейчас у него было чувство, что они больше никогда, никогда, не увидятся со стариками, с которыми прожили бок о бок годы. В этот раз все должно было получиться. В этот раз они не вернутся в тюрьму. Они разошлись в белой мгле, и Райан повел его в новую жизнь.       Они собирались залечь на дно на несколько месяцев, а потом, когда все уляжется, двинуться к границе. Уезжать из города сразу в такую метель было бессмысленно. Они бы просто застряли в дороге, а после снегопада их (или их окоченевшие трупы) быстро нашли бы.       Квартира, которую подготовили ребята Райана, была временным убежищем. Райан не доверял почти никому, даже в своей банде, Мигель тем более не верил своим. Они вдвоем уже четыре месяца снимали дом за городом по фальшивым документам, но добраться туда сейчас было невозможно. Оставалось надеяться, что никто из ирландских ребят не сдаст их раньше времени.       — Ты настолько в них не веришь? — Мигель спросил об этом еще в тюрьме.       — Альварес, жизнь сложилась таким удивительным образом, что теперь я доверяю только тебе и маме, — ответил тогда О’Рейли, и, блядь, Мигель не ожидал услышать подобное вообще ни от кого, тем более от скользкого ирландца. Это дорогого стоило (даже если тогда это была манипуляция, это стоило всего).       Квартира оказалась однокомнатной. Аккуратно заправленная кровать. Диван. Шкаф с одеждой. Холодильник должны были заранее забить едой на неделю, хотя оба надеялись, что им не придется сидеть здесь так долго. Они собирались забрать документы из тайника, как только закончится снегопад, купить новую одежду, забрать со стоянки машину, которую Мигель снял месяц назад, и уехать ко всем чертям.       Но сейчас они могли только ждать.       Мигель выдохнул, повернулся к Райану, вжал его в стену, уперся лбом в чужое плечо и замер.       — Хэй, — Райан тихо засмеялся. — Все хорошо. Пока все обошлось.       — Да. Просто... Постоим так немного, ладно?       Райан послушно растекся по стене, опустил уже теплые ладони Мигелю на шею, потер пальцами под воротом свитера, зашептал тихо: «Мы в порядке».       Когда Мигель повел губами по горлу Райана, тот запнулся и шумно сглотнул.       У них была кровать. За окном висело снежное марево, и ни один человек во всем чертовом мире не мог заглянуть к ним в квартиру и увидеть, что происходит. Даже если их арестуют уже завтра, у них все еще останется это — один день, разделенный только на двоих.       Мигель толкнулся в Райана, потянул с него свитер, и Райан ответил с таким же голодом и освобождающим бесстыдством. «Мы в порядке. Да? Да. Все хорошо», — они шептали и смеялись друг в друга, сталкиваясь губами, вылизывая рты.       Они повалились на кровать уже голыми, и Мигель понял, что впервые видит Райана совсем без одежды. Тот был поджарым, бледным и — в веснушках. (Острый, хищный, как клинок, и вдруг эта неожиданная мягкость. У Мигеля не было ни шанса с самого начала).       — Я люблю тебя. Блядь. Райан.       И Райан отдавался ему, стонал в открытую, и постоянно, чертовым потоком твердил, что любит, будто пытался выговориться разом за все те моменты, когда Мигель запрещал ему говорить, когда не хотел слышать, не хотел верить, что это возможно (что это может случиться в Оз, что это может случиться с Мигелем).       Райан открыл холодильник и присвистнул.       — Кажется, мы все-таки сможем отметить наступление нового года.       Помимо практичных запасов из консервов и круп в холодильнике стояло шампанское (что было смешно, но они все равно символически выстрелили в потолок пробкой), салаты и домашний пирог.       Они объелись до тошноты, а потом лежали рядом голые и сонные и смотрели в светлеющее небо в окне.       Наступало второе января.