"Колдовство"

Звякнули бубенцы при входе, и Мирабель оказалась наедине с миром, который прежде не знала. Дядя не приехал встречать её в аэропорт. Грустно, но ожидаемо: мамочка предупреждала, что он очень странный — и, как бы это сказать, социально неловкий. Ну, Мирабель определённо часть социума, и она очень неловкая, так что она хорошо его понимает. А вот что понять сложнее, так это карту Лос-Анджелеса: конечно, её довёз таксист, но не до нужного места, а до какого-то пустыря, сказав «дальше не проехать». Дурак придурошный, да в этой улице самолёт посадить можно! Ну, что поделаешь, вот такая вот она… вылазка во взрослый, самостоятельный мир. Ура-а-а. А в лавке было тихо. Снаружи сияло солнце, которое пробивалось даже сюда — пусть пятнами и полосами, но всё же придавала залу хоть немного праздничный вид. Первое, на что упал взгляд Мирабель, это стеллажи с книгами: полки явно перегруженные, книги лежат вдоль и поперёк. Интересно, как их доставать, если они так плотно подогнаны друг к другу? Книги лежали также на полках с колдовской атрибутикой: на одной возлежала пластиковая шкатулка в виде черепа, другая увешана ноокулонами и амулетами, третья, с яркой обложкой, стала декорацией для полки с ритуальными… ножами? О, Господи! Мирабель не верила в Бога, но сейчас ей хотелось побожиться… И продолжить рассматривать дальше! Вот тут четыре полки, в которые так же тесно, как в книжных, были упакованы различные колоды Таро. Стеклянный шкаф: тут книг не лежит, но зато выставлены нэцкэ, фигурки божеств и даже некоторых демонов — из них Мирабель узнала только Бафомета. Он же стоял перед кассой, покрытой зелёным покрывалом и уставленной всякой сувениркой: браслеты на счастье, манэки-нэко на счастье, печеньки с предсказаниями, горели ароматические палочки… О, а что это сбоку? Мирабель заинтересованно взглянула на маленькие крошечные ячейки, заполненный всякой сухой травой под стеклянной крышкой. Это же чай! А, нет, не чай: мята, бархатец, скрутки крапивы, змеевик, зверобой — и действительно чай. Включающий в себя вербену и душицу. Но чего в этом коричнево-зелёном, пряно пахнущем манго и огурцом зале не было, так это Бруно Мадригаля. — Эй? — заговорила Мирабель. — Тук-тук, есть кто дома? Она, не глядя, сбросила очередной тревожный звонок от мамы: сейчас явно не лучшее время для разговора. Странноватую девочку, конечно, из дома выселили, но при этом оставались заботливыми и любящими (Мирабель не уверена, оставлять ли над этим словом кавычки или нет) родственниками. Она не сказала им про то, что Бруно не приехал в аэропорт и не отвечает по телефону, что она прождала его час и что она нашла присланный им по электронной почте адрес самостоятельно. Родителей такие новости не успокаивают, а особенно когда планируется, что родственник-растяпа будет следить за их ненаглядной доченькой. Хотя какой уж ненаглядной. Это Изабелла, сладенькие розовенькие щёчки, ненаглядная, а Мирабель… Ну, какая-то, наверное. Нелюбимым детям мамы по сто раз не звонят. Помимо входной двери, в зале была ещё внутренняя, зелёная, на которой был стилизованный рисунок тощего бледного мужика в окружении звёзд и полосок зелёной энергии. Прикольно. Но нужно проверить, есть ли тут кто. Мирабель громко и отчётливо постучала по дереву. Как ни странно, это сработало: за дверью заметались шаги, и через секунд десять её отворил тощий бледный мужик — копия того самого с двери. Теперь Мирабель была абсолютно уверена, что видит Бруно Мадригаля. Хотелось бы сказать, что она узнала его по фамильному носу, но логика была куда проще: есть мужик, который похож на портрет в магазинчике «У Бруно», и он по возрасту вроде бы совпадает с мамой и тётей Пеппой. Вряд ли это случайный консультант, тем более что квадратов у этого магазина меньше, чем в квартире. Некоторое время они стояли в тишине. Затем мужчина вычихнул: «Проклятье!», закрыл дверь перед изумлённой Мирабель, потом снова открыл и показался во всей своей тощей и бледной красе: из-под видавшего виды зелёного банного халата торчали длинные небритые ноги, крупные ладони и тощая шея с покрытой беспорядочными чёрными кудрями головой. А глаза-то, глаза: полупрозрачные водянистые сферы под редкими соль с перцем ресницами. Ну, будем знакомы. — Ты, ты приехала сегодня? — выдохнул изумлённый, теперь уже стопроцентно узнанный дядя. — Я, я думал двадцать первого… — Ну, перепутали, бывает… — И откуда у Мирабель такой противный неловкий смех? — Вообще-то двенадцатого… ну, тут тоже есть два и один… — О боги. — Бруно уселся на корточки и протёр глаза длинными узловатыми пальцами. — О боги-боги-боги. Не надо было вообще приезжать… — Что? Почему?! — А вот этой фразы Мирабель не ожидала. Она уставилась на дядю во все глаза и еле заметно коснулась солнечного сплетения — там, где раньше висел выкинутый ею со злости крестик. — Бруно… — Да так, ничего. — Он откинул тяжёлые кучерявые волосы и посмотрел в глаза Мирабель, растягивая губы в вынужденную улыбку. — Тебе ведь некуда деваться, правда? — Да! — Мирабель решила произнести это твёрдо и поспешно, давая понять, что иначе она станет бездомной. — Да, мне некуда деваться, у меня нет денег на гостиницу! — Ясно. — Бруно встал. — Ясно-понятно. Я сам себе оказался круглым дураком. Будешь завтракать? — Ну… да? — А в этом ответе Мирабель не была уверена. Ей в самом деле очень хотелось есть, но, глядя на Бруно, она беспокоилась, не придётся ли ей питаться первосортными помоями. Ох, Богиня, ей же наверняка придётся готовить и на этого инфантильного образину… — Хорошо. Ты же ничего против не имеешь… яичницы? Понимаю, это звучит по-холостяцки… — Яичница — моё любимое блюдо! — крикнула Мирабель из зала — и не соврала. Она в самом деле обожала яичницу. Но — в Энканто, где куры плодоносят круглый год, а за еду отвечает не долговязый неотёсанный дядя, а мама, Долорес, дядя Феликс или, на худой конец, тётя Пеппа — не лучшая повариха в семье, но исключительно в сравнении с другими. Ох, Энканто, Энканто. А ведь Мирабель не хотелось его покидать. Пока Бруно возился на кухне, Мирабель всё ещё стояла в зале, рассматривая красивые обложки эзотерических книг. Она стеснялась заходить в, судя по всему, жилище Бруно, спрятанное за волшебной зелёной дверью: он её туда не приглашал, да и неприлично это как-то — вваливается в чужое жилище. Пусть оно теперь будет твоим до, по крайней мере, совершеннолетия… Или даже и того дальше — наверняка в таком большом городе найти работу будет непросто… А обложки были в самом деле очень красивые. Вот травник с переплетёнными лозой выступающими серебряными буковками. Вот руководство по Таро в чёрной бархатной обложке с изображением Отшельника в самом низу. А вот эта книжка ничем не примечательная, белая с синими буковками, но зато это Блэк и Хайатт — «Вуду в мегаполисе»… — Та-да-а-ам! — Зелёная дверь снова открылась, и кучерявая голова дяди Бруно высунулась наружу. — Не стесняйся, проходи внутрь. У меня, конечно, такой бардак… — Ой, да ничего страшного, — хихикнула Мирабель, а сама внутренне готовилась к худшему. Мама часто рассказывала про то, какие мужчины-холостяки в быту неряхи (кроме папы и дяди Феликса, само собой), а уж такой специфический персонаж, как дядя Бруно, должен и вовсе жить в горе мусора. Но… нет. Ну то есть это не самое чистое помещение на свете, что Мирабель когда-то доводилось видеть. Хлам действительно валялся, но потому, что сами комнатки, которые следовали друг за другом как бусины на нитках, очень маленькие и туда действительно не вместишь всего. Но это всё равно было очень красивое жилище: на расписных стенах висели ловцы снов и амулеты, кровать покрыта горой одежды, а раскладушка (на которой, видимо, придётся спать Мирабель) завалена книгами, которые и правда некуда деть. Полки и стол украшены статуэтками, кусками минералов, бусами и какими-то уж совсем случайными артефактами: игрушки из киндер-сюрприза, свиной или коровий череп, стеклянный поплавок от сети, калейдоскоп, бюст Карлоса Кастанеды… — Тук-тук по дереву! — Каким-то образом Бруно, держащий поднос с чайником, сахарницей, двумя тарелками с едой, да ещё хлебной корзиной в придачу, постучал по деревянному косяку — тоже выкрашенному в зеленый цвет. — Извини, на кухне для двоих совсем нет места… — Ничего страшного, — ответила Мирабель не сводя взгляда с вылезшей из-под исписанных салфеток крысы. Крыса, дородная, толстенькая, с нетипично круглой мордой, встала на задние лапы и принюхалась к подносу Бруно. Теперь она доминировала над столом, оттеняя мохнато-хвостатой персоной и Кастанеду, и фонарь с зелёным витражом, и даже разбросанные то тут, то там монетки. Эта крыса нагло явила себя миру, не стесняясь никого и ничего — даже оторопевшей гостьи. — А, Мельхиседек, — Бруно улыбнулся так, будто появление крысы — это абсолютно нормальное явление, в котором нет ничего страшного и подозрительного. — Тише, тише, малыш, уйди, пожалуйста. Твоей семье я оставил гостинцы на кухне… — Семье? — Да. Крысы же стайные животные. Хотя, хах, наверное, ты это знаешь. — Бруно умудрился поставить поднос на стол так, чтобы не потревожить наглого пасюка, но теперь значительная часть посуды опасно лежала на той половине, которая висела в воздухе, и любое неверное движение могло их опрокинуть. — Можешь подвинуть ту кучу и сесть. Извини, я давно планировал убраться… Мирабель послушно села, расчистив себе маленький пятачок под попу. Сейчас девушка была похожа на жабку: вытаращенные глаза, поджатые губы в нервной улыбке, вскинутые наверх брови, напряжённая шея… Мирабель иногда смотрела на саму себя трезвыми глазами и понимала, что единственное достижение её внешности — это быть мультяшным персонажем. Возможно, кому-то нравится строить меметичные рожи — и молодцы, пусть будут счастливы с этой способностью… Но это плохой помощник в маленькой деревне, где почти все твои знакомые — писаные красавицы, а особенно твоя старшая сестра, по сравнению с которой ты в лучшем случае можешь стать той самой подружкой, на фоне которой можно выглядеть более выгодно. Короче, с меметичными рожами хорошего парня не встретишь. А яичница оказалась вполне ничего. Пересоленная, да, да и желток некрасиво растёкся — но дядя Бруно был так заботлив, что даже попытался сервировать тарелку, компенсируя не самый приглядный облик своей яичницы. — Она так забавно выглядит, — произнесла Мирабель, чтобы хоть немного поддержать растерянного и дезориентированного дядю. — Правда? О, это очень мило, — Бруно смутился и, старательно не глядя в сторону своей племянницы, пробурчал: — Кадавнотывладешмгией? — Что? Мирабель однозначно расслышала фразу, произнесённую дядей, но не могла поверить в то, что услышала. В смысле… что? Дядя Бруно вытер рот рукой, хмыкнул, вздохнул, засопел, затем всё-таки взглянул на Мирабель и произнёс дрожащим, смущённым голосом: — Как давно ты владеешь магией? От неожиданности Мирабель поперхнулась. Кусочек яичницы попал не в то горло, и потому Мирабель, хоть и не задыхалась, но начала безостановочно и страшно кашлять. Дядя Бруно испугался, схватил сначала чайник, потом быстро поставил его на место, побежал за водой на кухню, вернулся, постучал по спине, насильно вливая в рот кашляющей девушке воду. — Прости! — повторял он постоянно. — Прости, прости, прости! Ты можешь не отвечать на вопрос, это так… Прости! Тебе лучше? Ты можешь дышать? — Немного, — сиплым голосом ответила Мирабель. Действия дяди Бруно, хаотические и непоследованные, заставили Мирабель чуть не задохнуться, но, по крайней мере, кусочек яичницы наконец попал в нужное горло, и теперь оставалось только посидеть и как следует продышаться. — Прости, — в сотый раз повторил Бруно, садясь на место. — Плохо-плохо-плохо, как всё неудачно вышло… Я говорю, ты можешь не говорить про… — Да нет уж. — Хриплая Мирабель слабо улыбнулась. — С пяти лет. В Энканто не было постоянного снабжения не продуктовых магазинов: что удавалось заказать у случайных посредников, то обычно и появлялось на прилавках. Особенно это касалось книжного: Мирабель, как постоянная его посетительница, точно знала, что у них никогда не было полного собрания книг о Гарри Поттере — только вторая, четвёртая и пятая книги. Это её сильно расстраивало: интернет в доме работал не каждый день, и потому Мирабель не могла в полной мере погрузиться в чтение недостающих книг — не говоря уже о том, что о мечте поставить их всех на полку пришлось забыть. И вот она читала вторую книгу ещё совсем маленькой и чувствовала, как книга с ней разговаривает, как показывает её жизнь; и хотя Мадригали совсем не походили на Дарсли, но крошечная девочка всё равно чувствовала себя ужасно одинокой. А ещё она завидовала Гарри Поттеру, ведь у него были друзья, целый гигантский мир, где можно было колдовать… а ещё его способности были не такими отстойными, как у Мирабель. Нет, умение притягивать нужные предметы, хоть бы и маленькие, было полезным, когда она работала на кухне. Но в остальном — её волосы не вырастали заново после стрижки, она не умела призывать погоду или поднимать супертяжёлые вещи. Всё, чего она могла добиться после длительной медитации — это заставить левитировать карандаш над столом. И всё! Ни тебе нормального телекинеза, ни возможности поджигать предметы — просто летающий карандаш. И ручка. Самое тяжёлое — большая картошка, которая потом упала на ноги Мирабель, когда в комнату пришла бабушка. Ох, бабушка. Никто не проговаривал это прямо, но Мирабель чувствовала, что идея отправить внучку на другой континент в большой город к дяде пришла в голову именно ей. Энканто нравился Мирабель, она никогда не мечтала жить в роскошном мегаполисе (разве что постоянные поставки в книжный магазин), но мама говорила ей, что в городе «Мирабель станет лучше, и она сможет много добиться». Это было приятное утешение, но сущей неправдой: ведь прекрасная Изабелла и умная сильная Луиза нуждались в огромном мире возможностей ничуть не меньше Мирабель. Ну да, у неё оценки несколько получше, чем у остальных; но даже их едва хватило для перевода в языковую школу Лос-Анджелеса, причём даже не самую лучшую. Настоящая же причина того, что Мирабель постарались сослать куда подальше, заключалась, скорее всего, в её странных способностях. Скрывать и контролировать их у неё получалось уже с трудом. Разбитый стакан, взлетевший и врезавшийся в стену, из-за которого маленький Антонио получил порезы, отказывающиеся ложиться на своё место левитирующие предметы — конечно, деревню, уже которое столетие поддерживающую уклад предков, это должно было напугать. Но куда хуже то, что Мирабель было некуда приткнуть в устоявшийся порядок. Она, с одной стороны, была достаточно умной, чтобы заниматься интеллектуальной работой — но эти её странные способности… Она не была ворожеей в том смысле, что именно колдовать Мирабель не умела, но и считать, что Святой Дух ниспослал ей особенные возможности, не было оснований: Мирабель, конечно, посещала церковь, но правоверной верующей так и не стала. Она — как кусочек паззла из другой мозаики: даже если её куда-нибудь вставить, всё равно будет выпирать и показывать картинку, взятую явно из чужой жизни. Решение перевезти девочку в Лос-Анджелес, вероятно, было связано с дядей Бруно: в Боготу было ближе и дешевле, но там бы Мирабель осталась совсем одна. Да и жить в Колумбии было небезопасно: конечно, годы правления бандитов и наркомафий остались в прошлом, но всё равно сама мысль о том, что пятнадцатилетняя девушка будет жить одна хоть в каком-нибудь из городов Колумбии терзали матери сердце. Другое дело — находиться под патронажем дяди, хоть и полного олуха и вообще крайне подозрительной личности: ну кто ж виноват, что из семьи Мадригаль уезжал только он один, да ещё и на другой континент? Но теперь, глядя на то, как живёт дядя Бруно, Мирабель окончательно утверждалась во мнении, что это был спланированный ход бабулиты Альмы. Она знала, чем занимается дядя Бруно и почему именно он должен стать новым опекуном Мирабель. Так что становилось очевидным, что высылка девочки в Лос-Анджелес была ссылкой для неугодной, а не желание устроить Мирабель новую, лучшую жизнь. Провожали её, конечно, всей семьёй и добрыми словами. Мирабель бы даже поплакала, не будь она настолько зла и обижена. Да, обижена: это неловкое, неудобное, стыдное слово, и прямо сейчас она от него мучительно краснела, но это была именно обида. На бабушку, на маму, которая не может защитить свою дочь, на папу, на Изабеллу — на всех, кроме Антонио: что он может сделать? Он маленький, и Мирабель было больно с ним расставаться. Северная Америка находится слишком далеко, а перелёты такие дорогие… так что в гости придётся приезжать только раз в год — и то, если смотреть на ситуацию оптимистично, а у Мирабель на это не было совершенно никаких сил. Теперь надо было что-то решать со своей жизнью. Учиться в три раза лучше, чтобы не казаться дурой из деревни и заработать на стипендию, перестать смущаться своего английского (С1, но такой, слабенький, стыдный), решать, куда она хочет поступать… ну и постараться не выдавать перед другими, что с ней что-то не так. Но можно ли это показывать дяде Бруно? — В пять лет? — Бруно доел яичницу, вытерся салфеткой и взял Мельхиседека в руки. — Как странно. Странный возраст. — Э-э-э… а чем? — Ну, понимаешь… А, долго рассказывать. Ты что-нибудь читала? Впрочем, нет, не отвечай, не важно. Бедняжка. Ты, наверное, хотела бы узнать о магии побольше? — Э-э-э… нет. — Мирабель разлила из чайника кофе; странный способ его заваривать, но, с другой стороны, почему и нет. — Дядя Бруно, простите, но я бы хотела к этому по возможности не обращаться. — А. — Бесцветные глаза дяди Бруно приобрели зеленоватый оттенок: от кофе или от каких-то эмоций? — Да, понимаю. Логично. Ясно. Но, если что, у меня одна из лучших библиотек… — Да уж, книг у Вас так много. — Это Мирабель произнесла с искренним удовольствием. — Тут есть поблизости книжный магазин? — О, их много в этой части города. Я покажу тебе один… два. В одном очень хороший нон-фикшн — ну, научной литературы, а второй продаёт сценарии и книги самиздат. Очень интересно бывает. Но, наверное, тебе надо поспать. — Мне надо маме позвонить. А потом договориться о приёме документов. — Но… — Спасибо, дядя… — Бруно, просто Бруно. — Бруно… Спасибо. Да. Не беспокойтесь, я справлюсь. Возможно, лечь поспать будет не таких уж плохим решением: время в Лос-Анджелесе отстаёт от Энканто на три часа. То есть сейчас часов семь, а по внутренним часам самой Мирабель — где-то около десяти. Ох, как она заснёт, после перелёта-то… Но сначала дела. И от них никуда не денешься. Набирая мамин номер, Мирабель размышляла над многим. О том, что жизнь с дядей, возможно, будет не такой проблематичной: он, кажется, хороший и добрый человек, даром что неаккуратный. Это поправимо. Что, конечно, сдерживать свои силы в такой-то обстановке будет тяжело, но она постарается. Как и постарается выжить в совершенно новой среде — другой стране, с другими людьми, другим укладом жизни… О, Богиня, она ведь даже в Боготе никогда не жила. Придётся постоянно обращаться к карте, спрашивать дорогу… От этого всего болела голова и хотелось разбить телефон об стену; но нельзя, он у неё единственный. Хотя и старый, конечно. Мирабель прикрыла глаза. В темноте всплывали цветовые круги и повторяемые паттерны: постепенно они складывались в странные цвето-световые картинки — едущий поезд, глаза совы, кирпичная стена… Голова загудела ещё сильней, но, как ни странно, эта боль подарила Мирабель ощущение невесомости. Она каждым волоском, каждой порой кожи чувствовала, как из её волос вылетает золотая бабочка и тухнет в непроглядной темноте внутренних комнат магазинчика дяди Бруно. Вот так, вот так, хорошо. Пусть всё плохое уйдёт вместе с этой бабочкой. — Алло, мам? Привет. В общем, мы доехали…