***
В тёмной комнате без окон за столом сидел мужчина и, низко склонившись, что-то быстро и неразборчиво писал. Казалось, эти записи не понимает даже он сам, однако рука всё равно резво двигалась в едином порыве, почти не отрываясь от замасленных клочков бумаги, некогда бывшими дневником. Небольшая тусклая лампочка на длинном белом проводе иногда мигала, норовя отключиться, заставляя каждый раз мужчину подпрыгивать на стуле и с грохотом захлопывать тетрадь, будто в ней было что-то сокровенное, очень важное. Он бегал впавшими, опухшими глазками по помещению, твёрдо прижимая рукописи ладонью к столу, ждал минуту, две, три, и, не замечая ничего подозрительного, тихо хихикал, возвращаясь к своему занятию. Горбатая спина согнулась ещё сильнее, почти полностью прижимаясь грудью к столу, мужчина продолжил водить ручкой по бумаге, иногда срываясь, оставляя тёмные полосы на заляпанном столе. Рука, уставшая так долго писать, давно покрылась мозолями, словно полем с минами, которые постоянно кровоточили, заставляя ручку скользить в пальцах и оставляя кляксы на жёлтых листах. Однако мужчина писал, не останавливаясь, будто от этого зависела его жизнь, нет, жизнь всего штата, а может и государства, планеты! Рука снова сорвалась, на этот раз перечеркнув весь исписанный лист, и он хотел было выругаться, но заткнул себе рот на полуслове, выгрызая остатки ногтей на пальцах. Напомнить об их существовании могли разве что небольшие лунки, да и знание того, что на этом месте у человека должны быть ногти, хотя на самом деле пальцы его давно уже превратились в одно сплошное кровавое месиво и болели, болели, болели, но он продолжал съедать кожу, прогрызать мышцы и покусывать кости, словно довольный пёс. Покусанные губы его непрестанно шевелились, то неся какой-то бред, то бежав мыслью быстрее руки, а обладатель их иногда тихо хихикал, глядя из-за плеча. Лампочка снова мигнула, и мужчина резко сорвал дневник со стола так, что порвались страницы, и прижал к груди, словно дитя. Из глаз брызнули слёзы. Он никогда его не отдаст, они должны узнать правду, должны знать о НЁМ, о ЕГО семье. Они все поймут. Они найдут его. Да-а-а, тогда-то ему конец, с ним справятся. Он не может, он один и он слаб, но они! Они точно смогут. Свет возвращается и мужчина, ёрзая на стуле, всё глядит по сторонам, но комната также пуста, только старый матрац, ведро в углу, от которого исходит жуткий смрад, и мышеловка с тощей мышью со сломанной шеей. Ей надо полежать и тогда легче будет раздирать податливое тело, а её маленькие глазки заплывут и помутнеют. Самое вкусное! Он облизнулся, медленно вернулся в изначальное положение, наклонившись к столу, и, нежно разгладив ладонью страницы, вернулся к записям. «Я — Стив, Стив Фоллз, и он, он демон, я видел его, она мне про него рассказала, я тогда не поверил, но нет, я не прав, не был прав, он Сатана, чёрт! Я всем расскажу об этом.Тогда я шёл, чтобы убедиться, что Брок отравилась химикатами, из-за чего и она, и её слюнтяй муж поехали головой, но я видел его! Я видел всё! Он вернулся из портала, настоящего портала, это не было симуляцией, я проверил это место ещё раз сто! Он тащил за собой нечто, звал его, кажется, сучьей тварью, и постоянно дёргал за поводок, иногда сильно подпинывая под зад. Оно было отвратительно, эта тварь, склизкая, мерзкая, глаза, как надувшиеся волдыри, и тело, покрытое мухами. Они оставляли в нём личинки, они жрали его, копошились внутри, были единым целым, рычали, жужжали. Оно орало, но громче орал он.
Я — Стив Фоллз, Брок, грёбаная сука, сломала мою жизнь, это ты должна сидеть здесь и писать о нём. Это ты должна его бояться. Я видел, как он закапывает труп. Я следил за ним постоянно, видел всё, что он делал, и я точно уверен, тогда он из гаража тащил свой труп. Тело было истерзано, сломанные конечности болтались в неестественно изогнутом состоянии, кости ног торчали наружу. Он сбросил тело недалеко от дома и зарыл совсем неглубоко, будто и не боялся, что его раскроют. А может он хотел, чтобы его раскрыли. Стив Фоллз, я помню.Он ушёл, насвистывая дурацкую мелодию, будто и не он сейчас зарыл собственное тело, а я кинулся разгребать мягкую землю руками. Это был его близнец, я был уверен да, близнец. Их там было десятки. Десятки изуродованных тел. Я рыл и рыл, стирая пальцы в кровь, рыл почти до рассвета, словно ищейка, я уверен их там было больше. Я рыл, находил новое тело и блевал, они все отвратительны. Я не знал зачем, но он убивал их так изысканно, ни разу не повторившись, словно творил искусство. Я уверен — их есть ещё сотни.
Один раз я узнал, откуда он их берёт. Гараж, этот чёртов гараж манил меня, я понимал, что не проберусь туда самостоятельно, а тут он его не закрыл. Не закрыл! Он знал. Он оставил его для меня, и я, ведомый этим, пошёл. Он взращивал их. Десятки инкубаторов с его телами и телами его семьи, он был сумасшедшим, а может и я в тот момент, когда ринулся в полицию. Мне не поверили, я настаивал. От туда меня забрал Грег. Грег выписал мне таблетки, которые я выписывал конченым шизоидам. Грег! Который должен мне сотню баксов! Я ничего не принимал.
Я знал, что всё это правда. Я видел! А потом он начал играть. Он оставлял послания. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь жучков. Их должно быть семь, если их станет больше, то он придёт. Он наблюдает. Даже сейчас смеётся своим противным смехом. Я — Стив Фоллз, и…» Свет погас. Старенькая лампочка не выдержала постоянного напряжения и перегорела, а Стив кричал. Кричал так громко, что сосед, поливавший лужайку, вздрогнул и схватился за телефон. Полиция приехала меньше, чем за пять минут. В тёмном доме витал устоявшийся запах гнили и затхлости, что дышать было почти невозможно. Полицейские двигались медленно, душа раздирающий глотку кашель и утирая слезящиеся глаза. Дом был пуст и заброшен, полон сумбурных записок и фотографий на стенах — к концу дома почерк становился все более непонятным, а фото смазанными, словно полароид держал законченный пьянчуга. Они вызвали подкрепление, только когда вскрыли гараж с горами трупов, разложившихся настолько, что опознать их было почти невозможно. Неизвестно, сколько они так пролежали и почему никто не заметил выедающего запаха тухлятины. Прорва жирных мух облепляла тела, становясь с ними единым целым, создавая ощущение жизни, движения. Для них это место стало настоящей кормушкой. Полицейские только спустя время нашли маленький люк в не менее маленькую комнатку под землёй с исцарапанными стенами и горкой маленьких, искусно обглоданных скелетов. Около стола, на котором лежал болезненно белый кусок языка, доставая мысками до пола, на белом проводе висел измученный мужчина с выпученными, заплывшими кровью глазами. Лицо его было обглодано, вероятно бешеным псом, ноги рвано изрезаны, будто с них заживо срезали мясо. Он был отвратителен, словно сошедший с фильмов ужасов: лохмотьями свисающие куски плоти, расчёсы и волдыри на немногих остатках кожи, а главное дикий животный страх в мутных глазах. В закоченевших руках он сжимал абсолютно пустую тетрадь. — Деда Рик, что читаешь? — Саммер сбросила рюкзак у стены и перевесилась со спинки дивана, пытаясь заглянуть в записи. Рик никогда не читал, по крайней мере, никто из их семьи не видел, чтобы он проводил время за книгой, тем более в гостиной. Рик поспешно захлопнул разваливавшуюся на лоскуты тетрадь и, щёлкнув внучке по лбу, поднялся с дивана. — Твой тайный дневник, сучка, который ты, подключив все свои немногочисленные извилины, додумалась прятать под подушкой. Потрепался слегка, звиняй. И пока Саммер ошарашенно хлопала глазами, а после ломанулась вверх по лестнице проверять своё добро, он быстро спустился вниз и осторожно поставил тетрадь на полку в тайной комнате гаража к остальным.