"Дрянная шавка"

      "И как, спрашивается, до такого докатились?" —Я в полном дерьме.       Сквозь совсем крохотную щелку зарешеченного окошка едва можно разглядеть клочок ночного неба. Непроглядно чёрное, с россыпью холодных звёзд. Такое далёкое, ставшее привычным спустя столько времени. Но оставшееся чужим, недружелюбным. Алую луну загородило напоминание давно минувших времён, плывущее по небосводу — голова великого титана. Юникрона. Сколько поколений минуло с той битвы, вошедшей в историю Кибертрона? «Орн, когда Великий Разрушитель пал», «Орн, когда в пламени сражения, во тьме отчаянья был явлен миру Родимус Прайм, наследник Великого Защитника — Оптимуса Прайма»? Имена высеченные в истории.       Истории, что была написана автоботами. Победителями. Предками этих поганых максималов, чтоб вечность им скакать на гладиаторских аренах древнего Каона на потеху публике! Предками тварей, что подставили, обвинили, приговорили и оболгали…       Историю пишут победители, проигравшие же могут лишь пресмыкаться, не смея поднять взгляд. — Автоботы сражались за мир и равенство, да? — со злой язвительностью вопросил Некст, вглядываясь в устрашающую даже спустя столько тысяч ворн мёртвую лицевую. Голова Разрушителя болталась на орбите Кибертрона, когда его создатели ещё даже не активировались и висит там и по сей орн. Очередное напоминание, памятник геройству автоботов, чтоб их! — Против тирании десептиконов, да? За справедливость, за честь, за милосердие! — С накатывающим горьким смешком продолжил, скаля клыки.— Где ж они, блять?! Где справедливость?! Где правда?! Потомки героев, твою мать! Твари вы! Шарки и мрази продажные!       Зелёно-желтая оптика рвано дёрнулась, предакон сорвался, переходя на родной язык. Острый, резкий, грубый в сравнении с кибертронской речью, не знакомый, наверное, уже никому из ныне живущих. Рявкнув что есть души. Громко, зло, обижено и отчаянно: —НЕНАВИЖУ! СЛЫШИТЕ МЕНЯ, УЁБКИ?! СЛЫШИТЕ?! НЕНАВИЖУ! НЕНАВИЖУ! НЕНАВИЖУ!       Со злостью пнув поеденную ржой стену, орал во всю глотку, не то смеясь, не то плача. А слова всё лились и лились, словно вода, сломившая плотину. Злая, резкая ругань так и неслась по тёмным узким коридорам, отнимая последние оставшиеся силы.       Сидящие в камерах заключенные, на том же этаже, что и он, до этого переругивающиеся, стонущие и вывшие, резко притихли. Притихли все как один и вслушивались в злые вопли на чужом языке. С озадаченностью, с непониманием, с насмешкой.       А Некст матерился так, как никогда в жизни. Ни в нынешней, ни в прошлой. Слышали бы его соотечественники какие выражения слетали с глоссы, застыли бы в ошарашенном ступоре. А он себе не отказывал, вспоминал всё что было в лексиконе, все матерные выражения и обороты, все оскорбления. Поминал на чём свет стоит и судей, и присяжных, и сторожевых, карауливших этот ебучий барак и максималов, которых едва знал, но которые рожей ему не нравились! — ЗАВАЛИ ХЛЕБАЛО, РЖА, ПОКА МОРДУ НЕ НАБИЛИ! ХОРОШ ОРАТЬ! — Прервал матерную тираду один из помянутых стражей-максималов, глухо гаркнув откуда-то с другой стороны длиннющего хода. Вот правду на родине говорили, помяни дерьмо… — ИДИ ТЫ НАХЕР, ПСИНА СУТУЛАЯ! ЭТО Я ТУТ, БЛЯТЬ, ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ КОНЬКИ ОТВЕШУ, СУКА, ИМЕЮ ПРАВО ОРАТЬ И БУДУ! — Рвано, переключаясь то на один язык, то на другой, срывающимся голосом лаял предакон, заведясь от накатившего приступа истерики.       Всё же эту жизнь он прожил не как человек, а как предакон, а у потомков десептиконов воинственный нрав был с активации. Такова была сама их суть. И десептиконский энергон тёкший в нём вскипел…       Некст был слишком горд, чтобы стерпеть и промолчать. Чтобы трусливо опустить голову и пресмыкаться перед кем-либо. Это не альфы, не наставники, которых он уважал, не братья и сёстры предаконы. Это трусливая шваль на службе продажных чиновников. Подчиняться крысам? Ахах, не смешите! Да и чего теперь бояться-то? Что до смерти забьют энергетическими дубинками? Ахахах, так это всяко лучше чем сдохнуть в плавильне, как приговорил Суд!       Заключённые, согласно засвистали и заулюлюкали, поддерживая, разнося безумный, оглушающий гавл по всему этажу. Что там орал новенький никто не знал, но суть уловили почти мгновенно.— ХОТИТЕ ЗАТКНУТЬ, ТАК ИДИТЕ И ЗАТКНИТЕ, УЁБКИ СУДЕЙСКИЕ! ИЛИ ПОДЖИЛКИ ТРЯСУТСЯ, А?!       "В клочья порву!"       Пусть изобьют, пусть убьют, какая уже разница? Он отсюда живым выйдет лишь на место казни, где его, как последнего ублюдка, скинут в гигантский чан с плавленой сталью. А ведь в своё время эти котлованы использовались их предками для плавки металла на строительство. Какая ирония, что именно потомки бравых автоботов превратили Тарн из города строителей, в город казней. Именно здесь разместили тюремные колонии, именно здесь проходило большинство судов и здесь же приговор воплощали в жизнь. Ещё одно напоминание, попытка опозорить. Тарн был первым городом в Давней Войне, что добровольно встал под знамёна Великого Лорда. Лорда Мегатрона.       "Во имя Лорда, с честью и яростью! Да не преклоним мы шлем перед всякой швалью!" — Слова вбитые в каждого предакона с активации. Они выгравированы в сознании, на внутренней стороне шлема, на искре. — ЧТО ЭТО ТЫ ТАМ ТЯВКНУЛ, УБЛЮДОК?!       На губах Некста заиграла ухмылка, стоило из полумрака коридора вынырнуть ярко-золотистой фигуре. Напряжённая, вздрюченная, с дубинками на магнитных поясных захватах. Корпус навешанный бронёй, такой громоздкий, округлый, такой неуклюжий, такой… до нелепости начищенный до блеска, что выедает оптику. Едва не запнулся на ровном месте, настолько он неуклюж.       Перекошенная от бешенства, морда максимала огрела искру ложно осужденного таким трепетным теплом и злорадством, что губы сами растянулись ещё шире, оголяя белые клыки. Крышу сорвало напрочь, а потому зная, что нарывается, Некст всё равно с тихим, ласковым урчанием моторки промурлыкал, не отводя полного издёвки взгляда от лазурной, словно у автобота оптики: — У тебя аудио барахлят, самовар начищенный?       Обычно он использовал эту интонацию в купе с ласковым взглядом и доброй улыбкой, чтобы успокаивать нервничающих пациентов. Особенно хорошо это действовало на маленьких спарках, что в суеверном ужасе шарахались от любых докторов и иголок с инъекциями для укрепления растущих корпусов…       В нынешний же момент медик отбросил свою «милую» сторону, и оскалился, выщелкнув когти на манипуляторах. А собеседник закипал всё сильнее, смотря сквозь энергетическую решетку камеры с такой лютой ненавистью, что пластины брони на спине пробрало током. Плохой взгляд, обещающий адские муки за уязвлённую гордость.       "Мне бы мой скальпель, я бы тебе твои поганые голубые моргалки выковырял".       Но чего не было, того не было. Все изъяли при аресте, а встроенные инструменты… их кибертронцы лишились когда сменили корпуса на маленькие, не многим отличающиеся размером от человека. Во времена послевоенного кризиса это стало спасением. Значительное уменьшение потребления энергии и ресурсов спасло их вид от вымирания. — Как ты, ублюдок, МЕНЯ сейчас назвал? — нахмурился сторож, сощурив оптику, сжимая рукоять дубины. Должно быть, непонятное слово на чужом языке в его понимании было страшным как смерть оскорблением.       "Точно, в кибертронском словаре такого слова как "самовар" отродясь не водилось" — на клик Нексту даже стало жаль. Ибо подобное определение стражника было до шарков подходящим. Круглый, неуклюжий, едва ли не со свистом гоняющий вентсистемы и начищенный до золотых бликов. — Даже если повторю, не поймёшь, ты поди и слова-то такого не знаешь. — С любезной улыбкой, абсолютно искренне и правдиво предположил медик. Разумеется, так оно и было, но взгляд лазурных линз максимала стал ещё злее. — Умный, да? — тот так крепко стиснул денты, что голос превратился в шипение, переходящее в свист.       "Самовар ебучий, набрали клоунов в охрану". — Я? — взмахнул манипулятором предакон, с язвительностью уточняя, указывая сначала на себя, а потом на золотистый корпус напротив. — или ты? Потому что в зависимости от вопроса, один ответ будет в корне противоположен другому.       Максимал открыл было рот, да застыл, прокручивая сказанное в процессоре, не сразу поняв подстёбку. А вот сидящий в ближайшей камере, да с любопытством подслушивающий заключённый, которого Некст, увы, увидеть не мог, ибо размещение камер не позволяло, в голосину проиграл. Одиночный громкий гогот заполонил коридор, и тут же дополнился издевательским смехом ещё нескольких голосов со всех сторон. Низких и высоких, лающих и хрипящих.       Если бы медик не следил за лицевой охранника с той же внимательностью и дотошностью с которой проводил операции, то решил бы, что дёрнувшаяся лазурная оптика ему померещилась.       "Что такое?" — со злым весельем подумал Некст. — "Не нравится? А сажать невиновных и издеваться над ними нравится, да? Думаешь, я не помню, как ты, сука позолоченная, меня пнул в пояс что есть дури, когда со своим дружком вытаскивал меня из зала Суда, а? Чуть нейроствол мне не переломил, скотина, думал сдохну на месте! Только сделай шаг за порог камеры, я из тебя всё дерьмо твоими же дубинками вышибу, и не смотри, что медик. Десептиконские медики во времена Давней Войны вашим на поле боя таких пиздюлей отвешивали, что искры из оптики сыпались".       Это стало последней каплей. Терпение автоботского потомка лопнуло, а злость, подогретая уязвлённой гордостью, желала найти выход. Сорвав с пояса ключ-карту и деактивировав замок, он метнулся в открытую камеру, выхватывая дубинки.       В тот момент до разгоряченного процессора не дошло, сколько правил разом он нарушил, в одиночку войдя в камеру арестанта. И ладно бы тот был груздем, или таким же максималом, но нет, Голдвилд сунулся к предакону.       Неосмотрительно.       Все заключенные прильнули к энергетическим прутьям собственных клеток, прижимаясь, вслушиваясь, желая хоть краем оптики урвать начавшуюся потасовку. Дружный хор издёвок и поддерживающего воя вновь огласил всё крыло. Кто-то смеялся, кто-то выкрикивал и советовал заехать в места побольнее, другие делали ставки. — Я ТЕБЯ, МРАЗЬ, НАУЧУ НА КОГО ЛАЯТЬ НЕ НАДО! — Некста почти рассмешило это недо-рычание. Вот это круглое нечто, похожее на железного колобка с ножками, решило, что может делать всё что хочет? Научит? Он?       "Убожество".       Как злит.       Ответное рычание вырвалось непроизвольно, громкое и утробное. Охранник на мгновение замер, замешкав, струхнув. Однако стоило лазурной оптике зацепиться за энергетические кольца наручников, крепко связывавшие руки предаконскому медику, как ухмылка сама выползла на лицевую. Что он ему сделает? Укусит? — Что такое, десептиконский выблядок, страшно, а? — Чувство безнаказанности опьяняет. Даже если Голдвилд изобьёт заключенного до полудеактивации, начальство и слова не скажет. Какая разница, как он сдохнет? В камере или на плахе? — Пора бы начинать просить прощение за свою наглость, кусок шлака. Кто знает, может я даже не забью тебя насмерть, если ты хорошо постараешься! Давай! На колени и умоляй, пока я ещё добрый!       Разумеется, щадить предакона не станут, даже если тот вылижет серво до блеска и будет умолять ползая на коленях.       Крепко сжав дубину, Голдвилд замахнулся, целясь прямо в коричневый шлем. Сначала оглушит и повалит, а потом уже и утруждать себя не надо, будет бить прямо с серво, не давая подняться. Губы расползлись в довольной усмешке. Однако, уже не раз испробованная, успешная тактика разлетелась в дребезги, не успел он нанести удар.       В лицевую заехал чужой кулак, проминая тонкий металл и отшвыривая в сторону. Аккуратные и хрупкие с виду манипуляторы, прописали неслабый хук, выбивая искры из оптики. И наличие на них наручников, сковывающих и ограничивающих, ничуть не ослабило ни скорости, ни силы. — Пошёл на болт! — Некст глухо рыкнул, под одобрительный шквал воя чужих голосов.       Сжавшись как заведённая пружина, топорща броню, готовясь отбиваться, чертыхаясь про себя на чёртовы наручи, он не сводил окуляр с противника. Желание убрать эту дрянную, самоуверенную ухмылочку на чужом гладеньком личике так и распирало. И надо же было так открыться в столь подходящий момент. Не воспользоваться таким шансом вмазать что есть дури — себя не уважать.       Оскалившись, Некст не без удовольствия глянул на валявшиеся рядом дубинки, выпущенные из манипуляторов. И с насмешкой уставившись прямо в небесно-голубую оптику, не отводя взгляда, лёгким движением серво, оттолкнул оружие как можно дальше себе за спину.       "Правило номер один — никогда, ни при каких условиях не выпускай оружие из манипуляторов. Вцепись в него намертво, так, чтобы его у тебя не смогли отобрать даже когда искру погасят."       Максималы не предаконы, они не воспитываются как воины. В них нет жажды к сражениям и борьбе, присущие с момента активации. Нет желания демонстрировать своё превосходство и делать всё, чтобы получить его. Максималы и предаконы — кибертронцы, но разной породы и воспитание у них тоже разное.       А меж тем взгляд чужой оптики наполнялся всё большим желанием убивать.       "Правило номер два — контроль. Предакон должен уметь подчинять не только противников, но и собственные эмоции. Ярость позволительна в бою лишь до тех пор, пока находится под контролем".       С рявканьем, которое, вероятно, было боевым кличем, золотистый корпус рванул вперёд, идя на таран. Хоть и до нелепости начищенный и покрытый золотом, но увешанный тяжелой и плотной бронёй. Как поступит разумный кибертронец, если на него несётся мощный, но медленный и до ужаса неповоротливый танк?       Правильно. Броситься в бок, уходя от столкновения.       Рванув корпус влево, едва уйдя от столкновения, не теряя ни клика, Некст с развороту, что есть сил отвешивает пинок.       "Правило номер три — не можешь использовать манипуляторы, используй серво".       Впечатываю ступню прямо меж спинных пластин, целясь точно в нейроствол. Увы, сломать не сломает, но как же приятно услышать этот полный боли вой и тихий хруст. Как приятно вернуть должок, да ещё и приправив сверху пару процентов. Так и хотелось ехидно пропеть: «Больно, правда, сука? Мне вот тоже больно было».       Тогда в зале Суда медика чуть пополам не согнуло от боли, едва в голос не взвыл. А ведь он даже не сопротивлялся, когда тащили в камеру, применять силу было не зачем. Но нет, этот позолоченные ушлёпок решил ударить просто так, смеха ради.       Когда-то, кто-то сказал, что предаконы злопамятны — это верно, чистейшая правда. Только вот Некст не считал это качество чем-то плохим, о нет. Как может быть плохим чувство радости, когда наконец платишь обидчику той же монетой? — Я ТЕБЯ ПРИКОНЧУ! — Охранник данную точку зрения явно не разделял.       Только крики и угрозы вызвали лишь очередной приступ гогота у заключенных и те заулюлюкали ещё громче, подсвистывая. А затем радость и веселье сменились на агрессию и настороженность, но из-за неразборчивых хаотичных выкриков Некст так ничего и не разобрал. Но вот мелькнувшая гадостная улыбочка на приплюснутой и помятой лицевой оппонента ему не понравилась. Совсем, мать его, не понравилась.       "Мне пиздец". — щёлкнуло в процессоре.       В следующий миг предакона впечатало в пол чем-то чертовски тяжелым, выбив весть дух. Закованные манипуляторы придавило под весом собственного корпуса, не пошевелиться, не брыкнуться. Грубо ухватив за затылок шлема, его вбили лицевой в грязный пол камеры под мерзостный смешок "самовара". На фейсплейте тихо хрустнуло, а перед оптикой засверкали искры и красные окна ошибок. Облизнув губы, почувствовав на глоссе сладкий привкус энергона, медик пришел к выводу что треск был от сломанного носового конуса. А после отметил что ему помимо прочего только что разбили губу. — Голдвилд, ржа ты безпроцессорная, что ты устроил? — Некст нахмурился, едва сдерживая болезненное шипение, когда низкий голос рявкнул прямо над аудио.       "Напарничек пожаловал. Ситуация вышла из-под контроля". — Хотел преподать этому ублюдку пару уроков хороших манер, Вайс. — Позолоченный сплюнул в сторону, утирая энергон с разбитой лицевой. — Ну и, преподал? — с насмешкой поинтересовался напарник, до боли впиваясь пальцами в плечевой блок, вжимая пленника в пол. — Можешь не отвечать, вопрос риторический, по твоей побитой роже всё и так ясно. — А по-твоему это смешно, да? — злобно прошипел, переходя на уже знакомый свист, а после рявкнул во всю глотку.— А НУ ВСЕ ЗАВАЛИЛИ СВОИ ХЛЕБАЛЬНИКИ!       Заключенные нехотя притихли. — По-моему, ты идиот.— С всё той же насмешкой ответил названный Вайсом. — Ты чем, дрон тупой, думал, когда один в камеру к предакону полез, а, КРЕТИН?! Как ты думаешь, придурок, почему по правилам требуются двое охранников, а? У тебя процессорных мощностей не хватило, чтобы меня позвать или так не терпелось по морде огрести?       Не думал Некст, что когда-нибудь окажется солидарен с максималом и будет разделять его точку зрения.       "Дожили, твою мать". — Да-к кто ж знал, что у них и медики такие же двинутые. — Собираясь было высказать что-нибудь поязвительнее, как следует плюнуть ядом, Некст едва не откусил собственную глоссу. Прямо под брюшные заехали острым носком серво. Заехали от всей искры, что есть дури, помяв не самую прочную броню. Медик едва не взвыл, если бы его намертво не придавили, уже бы точно согнулся, выблевав весь энергон, оставшийся в баках. — Кха… кха-к-какая же… ты… сука-а-а. — едва силясь, прохрипел предакон, мысленно проклиная. Этож надо, мало того, что в наручниках, обездвиженного, так ещё и лежачего бить… Да за такое глотку перегрызть мало будет. — О! Видишь! Ему бы глоссу укоротить не мешало, что б не лаял. — А что он там в конце брякнул-то? — озадаченно хмыкнули над аудио. — Не знаю я! Через слово какую-то тарабарщину несет. Может диалект какой, может ещё что, какая наквинт разница?! Ты мне поможешь или нет?       Не выдав ничего в ответ, Вайс лишь хмыкнул. Гадостно так. И продолжил держать.       А дальше один за другим посыпались удары. Сцепив денты, Некст старался не брыкаться, и всеми силами не подставлять лицевую. Если корпус повредят — плевать, главное что бы процессор и манипуляторы были целы, остальное можно починить. Били сильно, матерясь на все лады, явно выпуская пар, отплачивая за кратковременный позор. И если сейчас боль ощущалась несколько приглушенно из-за бурлящего от недавней потасовки энергона, то потом он будет чуть ли не по полу кататься и выть от каждого лишнего движения.       Корпус покрывался вмятинами, местами уже был залит энергоном.       А внутри закипала ярость.       "Я выцарапаю ему оптику, клянусь. Сдохну, но сделаю".       И кто злил больше не понятно. То ли позолоченный ушлёпок, без перерыва колотивший, бьющий без разбору. То ли его приятель, не дающий пошевелиться и посмеивающийся время от времени. Немного обдумав Некст пришел к вывод — ненавидел он обоих.       Нужно было либо терпеть до конца, либо что-то придумать, при чём быстро. И на удивление шанс подвернулся, а ведь всего-то стоило отрубить оптику и не двигаться. Немного потерпеть, не издавая ни звука — не проблема. Вот тогда-то хватку ослабили.       "Актер погорелого театра, блять". — Э… он чё, отрубился уже? — не заметив никакой реакции на очередной болезненный пинок, Голдвилд замешкался, бросил вопросительный взгляд на напарника.— а ещё говорят, что предаконы крепкие, пха!       Напарник молча приподнялся, поднимая неподвижно повисший корпус заключенного.       Голдвилд, видимо, не выпустив весь пар до конца, ухватил чужой подбородок, приподнимая и собирался прописать затрещину, дабы привести в чувства. Но стоило только замахнуться, как оптика на побитой лицевой неожиданно вспыхнула и злобно сузилась. Вырвав шлем из грубой хватки, ослабшей от недоумения, Некст что есть мочи впился клыками в чужую ладонь, прокусив почти насквозь. Острые денты легко промяли металл. В рот хлынул чужой энергон, а с ним пришло и второе дыхание.       И камеру, и коридор огласил истошный вопль, эхом отразившийся от стен.       Замешкавшись, не понимая, что только что произошло, Вайс замер на месте, едва не выпустив золотисто-коричневый корпус из манипуляторов. Всего мгновение промедления было более чем достаточно. Стоило Голдвилду вырвать ладонь и отскочить в сторону воя и баюкая поврежденную конечность, как медик резко откинул шлем назад, врезаясь затылком в чужую лицевую. И разбил Вайсу губу, окончательно выскользнув из ослабевшей хватки.       А после выцепив с пояса охранника ключ-карту, одним движением деактивировал так осточертевшие наручники. И пока старший прикрывал лицевую ладонями, рванул в сторону золотистого, выщелкнув когти и замахиваясь.       Росчерк.       Стены заляпало энергоном, а затихший на долю клика вопящий «самовар» заорал пуще прежнего, подобно напарнику вцепился в собственную лицевую. Путаясь в серво, влетел в стену, заваливаясь на пол. — МОЯ ОПТИКА!       Придя в себя, с шоком глядя на воющего, ползающего по полу напарника, Вайс тут же встряхнулся и бросился на предакона. И оба, сцепившись, кубарем вылетели из камеры прямо в коридор под взгляды других заключенных, полные искреннего ахуевания.              И не смотря на количество повреждений на корпусе, десептиконский потомок стойко продолжал доставлять неприятности. Брыкаясь, кусаясь до энергона, едва не откусывая кусками незащищенные участки, нанося удары в самые чувствительные места корпуса, вертелся как органическая змея.       Принимая очередной удар по фейсплейту, заработав новые глубокие порезы от когтей, от которых точно останутся шрамы, Вайс проклял всё на свете. Альфы в бетстве всегда говорили ему, что злить предакона — это плохая идея. Кажется, он понял, почему.       Жаль, что понимание пришло только сейчас.       А где-то там позади, забившись в угол залитой энергоном камеры, скулил напарник с выбитой боевыми когтями оптикой.       "Увольняюсь. Завтра же." — билась в процессоре молодого охранника всего одна истеричная мысль.       Но до этого ещё нужно было дожить.