Двадцать пятое декабря

      Двадцать пятое декабря всегда было особенным днём для Китани. Не из-за Рождества, не из-за праздничной атмосферы и даже не из-за приближения следующего по счёту года.       В этот день родился Зенья.       Двадцать пятого декабря дом Окинага преображался. Но его украшали ни еловые ветви, ни пучки омелы, ни разноцветные носки, развешенные с полок. Зато было множество цветных огоньков и гирлянд — Зенья обожал их. Как и аляповатые флажки, ароматические свечи, вырвиглазные неоновые лампы и приятную полутьму, придававшую всем комнатам то ли загадочный, то ли романтичный вид. Китани готовил Зенье и Кунихито их любимые блюда, а затем угощал собственноручно испечённым тортом.       Это были счастливые времена. Тогда Зенья был ещё маленьким, жизнерадостным мальчиком, а Кунихито не утратил свой рассудок и не страдал от припадков.       Но спустя несколько лет день рождения стал праздноваться скудно и тяжко. Зенья игнорировал подарки отца, что всегда вызывало конфликты, которые только Китани и мог разрулить. Да ещё и пышные застолья с искусно украшенными комнатами канули в Лету: сын Окинага всё чаще предпочитал проводить свой день рождения в гордом одиночестве. Исключениями становились лишь Кристи и сам Китани, которого Зенья звал к себе совсем ненадолго.       Вот почему сейчас, после стольких лет, Китани с грустью и затаённой болью смотрел на потрёпанный календарь в тесной кухне. Скоро настанет двадцать пятое декабря, и он совсем не был готов к этому дню.       Столько воспоминаний нахлынут на него тогда! Столько горечи из-за ошибки, которую он никогда не сможет себе простить.       И только один человек сможет отвлечь его в этот день.       Мужчина тихо выдохнул и направился в гостиную. Ему стоило чем-то заняться или даже просто поговорить со своим приёмным сыном, пока вина и меланхолия снова не начнут пожирать его изнутри.       Они и так почти обглодали его душу.       Джунсей нашёлся быстро. Он молчаливо и спокойно стоял в отдалении около зеркала, примеряя на себя красную шапку с белым мехом.       Китани это удивило — как и надетый на Чистокровном костюм, в схожих цветах, такой же мягкий и тёплый, очень похожий на наряд американского Санта-Клауса.       — Откуда ты взял этот костюм? Я точно не покупал его.       Джунсей обернулся на голос и ойкнул от неожиданности.       «Не подкрадывайся так!»       Затем, осознав вопрос, вдруг широко улыбнулся.       «Мне его подарили!»       — Правда? Кто именно?       Китани недоумённо оглядел мальчика с головы до ног, искренне удивляясь тому, что кто-то так хорошо угадал подходящий Чистокровному размер.       «На самом деле это был Камия... Он оставил у двери свёрток с этим костюмом. И письмо, где он рассказал о том, для чего он нужен. Но куда больше мне рассказали Они! И только по Их просьбе я принял этот подарок. И он мне правда нравится!»       Джунсей покрасовался теперь и перед Китани, заодно примерив ещё и накидку от красочного наряда.       — Мне тоже нравится этот наряд. Только мне неясны мотивы Камии. Коухей напрягся.       «Да там ничего такого! Он, конечно, очень приставучий, и Они его тоже слушают с трудом, но я-то всегда Их слушаюсь, а не его! И у Нас есть отличный план на ближайшее Рождество! Ты же будешь его праздновать?»       — Ты знаешь об этом празднике?       Китани несколько смущало всё происходящее.       «Да, я знаю обо всех праздниках, связанных с богом. Так само вышло! Ну, так ты празднуешь?»       Почему-то Китани совершенно не хотелось отвечать на этот вопрос. И это было по нему заметно. Однако он тихо вздохнул и честно признался:       — Не думаю, что я когда-либо праздновал Рождество. Я не исповедаю христианство, и этот праздник всегда был далёк от меня.       «Вот оно как...»       Чистокровный не ожидал такого ответа, но вскоре растерянность на его лице быстро сменилась мягкой улыбкой.       «Тогда в этот раз мы проведём его вместе! Я уже знаю, что делать, так что я всё устрою!»       Удивлённый, Коухей попытался приостановить Джунсея, но тот заговорил ещё быстрее и энергичнее:       «Я украшу комнаты, подготовлю подарки и... и испеку пироги, да, как ты меня учил!»       С этими словами он подбежал к Китани и крепко обнял его, прикрыв глаза и положив голову на его живот.       Китани даже и не знал, что сказать на это, лишь растерянно смотрел на своего приёмного сына. Эта радость одновременно умиляла и смущала его. Сама мысль о том, что Джунсей так хочет отпраздновать такое далёкое и неясное ему Рождество вызывала в нём смешанные чувства. Ему было сложно даже подобрать слова чтобы описать, что ему казалось странным в этой идее, настолько смутной была его неловкость.       Двадцать пятое декабря всегда было только днём рождения Зеньи и даже до службы клану Окинага Китани был лишён тепла семейных праздников.       Понравится ли ему Рождество, если за дело и правда возьмётся Чистокровный?       «Ты сегодня как-то молчалив»       Теперь Джунсей смотрел прямо в глаза мужчине. Он понимал, что тот что-то не договаривает и ведёт себя не совсем так, как обычно.       Однако Китани лишь потрепал Чистокровного по голове со спокойным видом.       — Если ты знаешь, что делать, то я лишь поддерживаю это. Но если тебе понадобится помощь, зови меня. Я постараюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы ты был счастлив.       Неясная грусть сквозила из его слов, и Джунсей не мог это не заметить. Но он не знал, стоит ли спрашивать об этом Китани. Тот и без того о многом умалчивал. О своих знакомых, о прошлом, да даже о том, как он понял, с кем имеет дело! Чистокровного это раздражало, но он ничего не мог с этим сделать.       Пока что.       И даже так Джунсей уже знал, как обрадовать Китани и вывести его из этого странного смутного состояния.       Он очень постарается и покажет ему настоящее Рождество!       Именно такое, каким его на самом деле задумывали Они.       Да, Китани будет достоин принять в этом участие. Нет никого другого более достойного кроме него.       И раз так... Джунсей сделает ему самый лучший подарок из всех, на какие он только способен.       Чистокровный шире улыбнулся.       — Хорошо, пап. Я смогу тебя удивить, вот увидишь!

***

      Когда настало злосчастное двадцать пятое декабря, Чистокровный попросил Китани лишь об одном: сходить за дополнительными продуктами, так как яиц и муки было недостаточно для приготовления нескольких рождественских пирогов. И как бы Коухей ни пытался узнать, зачем Джунсею несколько пирогов вместо одного, тот увиливал от ответа и увлечённо замешивал тесто. Чистокровный встал рано-рано утром и уже тогда принялся за дело: пригласил Камию на чай (что для мальчика было совершенным нонсенсом), стал возиться на кухне, даже с утра угостил своего названого отца своеобразным завтраком. Китани благодарил его за заботу и радовался его бодрому настрою, но совершенно не понимал, что же стало причиной такой бурной активности. Неужели Рождество и правда вызывает в людях такую большую радость? Настоящее счастье от самого процесса подготовки к чему-то особенному?       Хотя Китани и было сложно это понять, ему нравилось видеть счастливое лицо Чистокровного. Ради него он и старается сейчас, и когда теперь Джунсей старается ради него...       Это кажется незнакомым, но по-настоящему приятным, недоступным раньше, но таким близким сейчас.       Странные эмоции подкрались к горлу Коухея. Хорошо, что он уже вышел на улицу и его смутный вид не удивит Джунсея.       Китани побрёл в сторону отдалённого магазина. Парочка продуктовых была ближе по пути, но мужчине хотелось прогуляться и немного развеяться.       Погода была холодная и даже промозглая, но о снеге можно было даже не мечтать. Но и без него прохожие толпились на улицах в знакомых красных шапках, а работники магазинов и кафе вешали на вывески и двери светящиеся разноцветными огоньками гирлянды и еловые венки.       Китани успел забыть, что в их отдалённом от центра районе проживало много переехавших в Токио иностранцев. В этом квартале, казалось, было особенно много католиков-европейцев, ведь длинная улица была заполнена ёлочными иголками, запахом имбиря и корицы, переодетыми в Санта-Клауса мужчинами с накладной бородой и красными щеками.       Это чувствовалось настолько чужеродным и незнакомым, что Китани казалось, что он и не в Токио вовсе, и даже не на острове, а далеко, на большом континенте. Словно обычная японская улица с узкими дорогами, миниатюрными магазинами и маленькими машинами превратилась вдруг в провинциальный американский городок, где все знают друг друга и где в каждом доме стоит большая ёлка, бутылка яичного ликёра и тарелка с имбирным печеньем.       И всё это ради прославления рождения Иисуса Христа.       Китани вдруг остановился и вновь осмотрелся. Вся эта особенная праздничная атмосфера по-своему влияла на него. Сейчас он как никогда чувствовал себя одиноким среди тысячи улыбающихся, радостных людей.       Для всех приезжих сюда иностранцев это не только традиция, но ещё и момент отдыха, совместного времяпровождения. Молодые парочки, мужья и жёны, целые семьи с маленькими детьми бродили сейчас по магазинам или сидели по домам, готовясь встретить Рождество во всей красе. И, наблюдая за ними, невольно узнавая больше о сути праздника, он понимал, чего был лишён все эти долгие годы.       Он не жалел о том, что каждое двадцать пятое декабря становилось исключительно днём рождения Зеньи. Но по какой-то причине ему хотелось хотя бы раз ощутить себя его частью. Пусть он и относится к другой культуре, пусть возраст его был совсем далёк от детского — неважно!       Китани чувствовал, что должен сделать что-то, чтобы сам уловить это странное чувство, это ощущение причастности, единства с праздником, что так важен для окружающих его людей.       И в том числе для Чистокровного.       Поэтому... Он обязательно порадует Джунсея.       В голову пришла идея. Китани прошёл дальше, миновав пару кварталов, и вскоре вошёл в разукрашенную красным и белым дверь одного приземистого здания.       Это был магазин игрушек.

***

      Когда Китани — довольный, умиротворённый, готовый наконец влиться в атмосферу Рождества — добрался до дома и открыл входную дверь, вся его радость, всё его спокойствие мигом схлынули при виде развернувшегося перед ним зрелища.       Запахи имбиря и корицы, так свободно разносившиеся по улице, обратились в тяжёлую вонь, отдающую гнилым мясом. Пыльные стены обросли красными пульсирующими наростами, ведущими к гостиной. Повсюду были развешаны тонкие красные линии, похожие на ошмётки от кишок. Извращённые гирлянды, выпуклые и ужасающие.       Китани с трудом подавил рвотный позыв.       Он знал, кто это сделал, но он не ожидал, что это случится так скоро.       — Д... Джунсей!       Громкий голос дрогнул. Китани даже пошевелиться не мог от пригвоздившего его к полу ужаса.       Чистокровный выбежал в коридор и искренне рассмеялся при виде ошалелого мужчина.       «Ты бы видел себя! Ты такой напуганный! Ты же знаешь, что я так могу, чего ты так напрягся?»       Смех Джунсея звенел в голове подобно закатным колоколам, что так пугали молодого босса, пока сам Китани уже перестал понимать, что с ним происходит.       Он почувствовал как улыбающийся Чистокровный взял его за руку и начал водить из комнату в комнату, показывая и ёлку с неестественно налепленной на ней плотью, к которой роем слетались чёрные мухи, и другие мясные, даже кровавые отростки, разросшиеся по всему дому. И всё это время Джунсей что-то неустанно говорил и говорил про Них и Рождество.       В состоянии аффекта до Коухея долетали лишь отдельные слова.       Отвержение. Месть Господу. Лишение. Отобрать Рождество. Испортить Рождество. Начать процесс.       Они едва складывались в общую картину. Китани не мог их осмыслить, не мог вымолвить ни слова.       Может быть, Чистокровный снова взял его под контроль своими алыми глазами? Может, ему всё это снится?       Пожалуйста, пусть это будет ужасный сон! Кошмар, который никогда не станет реальностью!       «Тебе совсем нехорошо. А ведь я подготовил тебе подарок! И ты мне тоже, кажется! Но ты ещё успеешь вручить свой. Я... я знаю, что с моим тебе станет легче это всё видеть. Ты привыкнешь! И у нас своё Рождество. Рождество Нас, меня, Их и тебя! И никакой Камия нам больше не нужен!»       Всё это время Джунсей смотрел Коухею прямо в глаза, но не подчиняя себе — просто говоря и говоря в опустошённое, отрешённое лицо приёмного отца.       «Ты будешь первым, кому я вручу свой подарок. А потом я оденусь в тот костюм и отнесу всем пироги! В них будет один сюрприз, и... с его помощью Их станет больше! И у меня даже появятся братья! Самцы, самки или такие же, как я! Это моя цель, моя задача, и ты знаешь это! Поэтому...»       Он на секунду замялся, смущённо глядя на Китани, но отвернулся и выудил из-под ёлки с плотью небольшую коробочку.       «Откроешь?»       Китани принял подарок и заморгал, пытаясь сконцентрировать свой взгляд на коробке.       Она хоть немного возвращала ощущение реальности в этот обезумевший дом.       Несколько секунд он смотрел на неё пустым взглядом, еле держась от того, чтобы не сорваться в отчаянный крик, но рука будто сама потянулась развязать красную ленточку и приоткрыть коробку.       Внизу лежало что-то ярко-розовое.       Конфета?       «Это очень особенная вещь. По-настоящему важная для меня. Ты съешь её?»       Мужчина застыл в нерешительности.       — Зачем... зачем ты это сделал?       Голос Китани снова дрогнул.       — Что нам... делать?       Тут Китани почувствовал, что его крепко обняли — как несколько дней назад, когда они говорили о Рождестве.       «Жить! Новой жизнью! Адаптироваться! Это важно для нас обоих и особенно для тебя. Но теперь я правда хочу постараться ради тебя! И я всё сделаю, чтобы тебе было легче! Поэтому я и хочу, чтобы ты попробовал конфету. С ней... правда будет легче»       Китани показалось, что Джунсей ему что-то не договаривает, но не был в силах расспрашивать его или проверять.       Он хотел, чтобы этот ужас прекратился.       И для этого он съест эту несчастную конфету.       Китани снял с руки перчатку и, сняв упаковку, закинул её в рот, пережёвывая.       Это совсем не было похоже на конфету. Скорее на кусочек ветчины или говяжьего мяса, которое ещё не очистили от крови.       Как странно...       Он прикрыл глаза и прислушался к ощущениям.       «Ну как? Вкусная?»       — Я... не знаю. Но это твой подарок, поэтому я принимаю его.       Китани всё ещё был растерян и даже физические ощущения словно подводили его.       «Спасибо! Я знал, что ты сделаешь это ради меня. И я правда очень рад! Мне самому любопытно, что из этого выйдет...»       Он мечтательно посмотрел на мужчину, а затем повёл его к дивану.       — Что выйдет из чего? Конфеты?       Китани сам плохо осознал, что спросил.       «Из конфеты, да. Наверное, ты так устал, что уже тяжело думать! Но именно поэтому ты и отдохнёшь сейчас. После такой конфеты это пригодится»       Вот почему он так послушно пошёл за Джунсеем и лёг на диван, сразу прикрыв глаза.       «С Рождеством, папа. С Нашим Рождеством»       Полусонные мысли вертелись в памяти, возвращая воспоминания о сегодняшнем дне. Об украшенных улицах, счастливых людях, тёплой атмосфере.       О том, что так хотел разрушить Чистокровный в отместку проклявшего им Господу.       Если бы у Китани были хоть какие-то силы, если бы картина ужасного мясного зрелища не подкосила его, он бы попытался переубедить Чистокровного.       Но было слишком поздно. Мальчик уже одевался в праздничный костюм, готовясь относить первые пироги «с сюрпризами», приготовленные в отсутствие Китани. И тот уже не сдвинется с дивана, не повернёт ход событий вспять, не откажется брать конфету.       Глаза закрылись, и спустя пару секунд Китани тут же отрубился. То ли Джунсей так воздействовал на него своими силами, то ли организм мужчины так упорно пытался защитить его психику, но теперь ему ничего не остаётся, как опуститься в тёмные, мрачные сны.       Он больше не знал, что с ним будет дальше.