А поезд идёт, и железо поёт Знает железо всего пару нот Пробирая до дрожи, лишая покоя Под железною кожей бьётся сердце живое. Вперед!
Flёur — Железо поёт
Едкий дым обжигал горло после каждой затяжки сигареты. Двое молодых людей, облаченные в черные костюмы и белоснежные сорочки, сидели на скамье в тени металлической веранды. Веранда разделяла всего две колеи, лежащие параллельно друг другу. Это единственное, что окружало двоих посреди пустынного поля и палящих летних лучей. Парень старался безразлично проверять время, но делал это почти каждые полминуты, чем вызывал улыбку на лице девушки; та, в свою очередь, положила голову ему на плечо и крутила в руках пустой стаканчик для кофе, куда стряхивал пепел от сигареты ее спутник. Внезапное объявление прервало молчание между ними: "Поезд Б-тринадцатый прибывает на Первую платформу, первую колею. Поезд Б-пятнадцатый прибывает на Первую платформу, вторую колею. Просьба Судьям подойти к своим поездам." Нельзя точно сказать, обрадовались они или расстроились, но на их лицах промелькнуло напряжение. Они оба закрыли глаза, вслушиваясь в звонкий и резкий скрип рельсов, когда поезда синхронно остановились. – Манипуляторы нам попались, – тихо сказала девушка, приближаясь ко второй колее. – Не люблю я такие Души, – встав вслед за спутницей, парень подошел к первой колее. – Потому что они похожи на нас? – не оборачиваясь, спросила девушка. – С ними все время надо держать ухо в остро. – Увидимся на нашем месте. – Удачи. Парень обернулся посмотреть на девушку, но увидел только как она с высоко поднятой головой зашла в первый вагон, и поезд тронулся. Он помялся на месте несколько минут, выкурил еще одну сигарету, кинув окурок на рельсы. Поезд тронулся, как только парень зашел в вагон.***
Зайдя в вагон, первым, что бросилось в глаза, была женщина в паляще-красном костюме. Она сидела за столиком у окна и, подпирая голову рукой, наблюдала за скользящими пейзажами. Ее осанка была ровная, подбородок высоко поднят, а взгляд сощуренных глаз то ли прятался от лучей солнца, то ли пытался углядеть что-то в незнакомой местности. Женщина не спешила уделить внимание незнакомцу, лишь спустя несколько минут, когда деревья слились воедино, она медленно повернула голову. Ее движение было легким и расслабленным, будто она совсем не удивилась своему новому спутнику. – Здравствуйте. – Здравствуйте, – с еле заметной улыбкой сказала женщина, и вновь повернулась к окну. Парень сел напротив. Дистанция между ними сократилась до расстояния вытянутой руки. Он не спешил начать разговор, как и его новая спутница. Они сидели в тишине, прерываемой лишь стуком колес. – Меня зовут Гилберт, – парень решился заговорить. – Очень приятно, я Елизавета, – женщина вновь с легкой улыбкой повернулась к спутнику. Ее голос был мягким и уставшим. И вновь над ними нависла пауза и, к большому стыду Гилберта, это была самая неловкая пауза за все годы его работы. В первый раз он встретил Душу, которая не задавала вопросы, она не была напугана, а в ясных глаза четко читалась осознанность, а значит она не утратила воспоминания и знает о своем положении. Взгляд Гилберта ненавязчиво скользнул на губы Елизаветы: они слегка дрожали. Ее руки были на столе сложены в замок. Женщина выглядела очень уверено, но это на первый взгляд. Гилберту попадались разные Души: разные социальные статусы и профессии. У него уже выработался навык чтения таких личностей, поэтому незаметные для большинства детали, такие как дрожащие губы и указательный палец, легко отбивающий такт бушующим, но тихим мыслям, заменяли ему абсолютно ненужные и скучные диалоги. Гилберт достал из кармана пиджака серебряный портсигар. – Не желаете? – парень протянул сигареты. – Буду очень признательна, – не колеблясь, она выбрала сигарету, пытаясь быстрым движением скрыть дрожь. Он помог ей закурить и взял одну сигарету себе. Женщина сделала глубокую затяжку и только спустя пару секунд ее плечи медленно опустились. – Я вынужден спросить у вас, – они переглянулись, – вы понимаете, где сейчас находитесь? – В поезде, – женщина осмотрела пустой вагон, – и, вероятно, мне достался хороший билет, раз я впервые еду в такой тишине и с таким вежливым спутником. – Позвольте представиться еще раз. Меня зовут Гилберт, и на сегодня я ваш Судья. – Судья? Значит будете судить куда меня отправить: в Ад или Рай? – Елизавета тихо засмеялась, стряхнув пепел на пол вслед да парнем. – Я до последнего верила, что их не существует. – А если бы верили? – Гилберт запнулся, – я прошу прощения за такую прямоту. Вы не обязаны отвечать на этот вопрос. – А если бы верила, то точно бы не колебалась, – спокойно ответила женщина, проигнорировав последние слова. – Думаю, тебе нечего судить. Я убила своего мужа. Этого уже достаточно, чтобы отправить меня на муки смертных. – Все не совсем так. – Что Вы имеете в виду? – они встретились взглядами. – У нас не существует понятия Рай и Ад. У Души есть только два пути: путь Перерождения и путь Забвения. – Так даже лучше, – женщина откинулась на спинку сидения, – подарите же мне мое Забвение. – Вы не желаете переродиться? – Неужели вы предоставите мне выбор? Я в пять лет спасла котенка от местного живодера. Неужели он был святым? Котенок был таким маленьким и милым, точно похож на ангелочка, - не отрывая проницательный взгляд, она сделала очередную затяжку. В ее прежде расслабленном голосе появились ноты раздражения. – Прошу прощения, но я не помню больше хороших поступков в своей жизни. – Елизавета Ножницева, возраст: сорок семь лет, – Гилберт открыл свой блокнот и, не обращая внимание на явно недовольную реакцию женщины, продолжил читать. – Причина смерти: сердечный приступ. – Прекратите! – Елизавета встала, опираясь руками о стол. – Прошу вас, не надо! Ее прервал резко потухший свет. Вагон был наполнен закатными лучами летнего солнца, но в один миг все поглотила тьма, словно поезд въехал в самое сердце бездны. От испуга женщина упала на кресло и затаила дыхание. Вагон наполнился белым туманом, его не хватало, чтобы осветить весь вагон, но было вполне достаточно, чтобы разглядеть два силуэта. Первый принадлежал женщине, она вжалась в кресло и всеми силами закрывала уши, боясь даже шевельнуться, второй – молодому парню, чей черный костюм слился воедино с тьмой, и только белая рубашка помогала четко разглядеть его черты. – Все хорошо, не волнуйтесь, – голос Гилберта звучал спокойно, словно ничего не произошло, – вам нечего бояться. – Э-это забвение? – она аккуратно взглянула на парня, но мигом отвела взгляд. Вагон наполнился безумным смехом, женщина машинально повернулась на звук и увидела, как туман принял облик маленькой девочки. Малышка подошла к скованной страхом женщине и обняла ее за плечи. Елизавета боялась пошевельнуться, но заметила: пока отовсюду доносился противный смех, эта девочка плакала. – Ошибаетесь, это не забвение, – острым лезвием прозвучал голос Гилберта и все видения в миг рассеялись: пропала девочка, исчез смех, улетучился туман, а закатные лучи вновь заполнили своим теплым светом вагон. – Позвольте сопроводить вас в небольшое путешествие. После этих слов дверь, ведущая во второй вагон, приоткрылась. Гилберт протянул руку Елизавете, и они подошли к проходу. На маленьком мостике между вагонами женщина увидела бескрайнее маковое поле, и только песня железа вернула ее в реальность, заставив сделать первый шаг навстречу своему последнему путешествию. Если бы не легкие покачивания вагона, Елизавета бы и не вспомнила, что находится в поезде. Вагон был обставлен по-домашнему уютно: тумбы из темного дерева, на одной из них был большой старый телевизор, накрытый вязанной салфеткой, железная кровать, которая уже слегка прогнулась от старости, на одной стене висел ковер, на другой – гобелен с оленями. Женщина с сожалением в глазах осмотрела комнату – от ауры уверенности не осталось и следа. Она подошла к маленькому столу у окна, на нем стояла хрустальная ваза с пышным букетом пионов. Лепестки цветов покрывал легкий слой белого дыма, казалось, дотронешься – и они вмиг исчезнут. – Здесь прошло все мое детство. Пожалуй, мои самые счастливые годы, – женщина отвернулась от букета, к ней вмиг вернулась ровная осанка и непоколебимый взгляд. – Это все, что вы хотели мне показать? – Любите пионы? – Гилберт продолжал стоять у двери: ни к чему не подходил, ничего не трогал. Он только наблюдал. – Ненавижу. – Тем не менее вы никогда с ними не расставались, – он пристально смотрел на тумбу, где некогда была ваза. – Вздор, – Елизавета обернулась, и по ее лицу пробежал страх. На тумбе стоял хрустальных стакан с прозрачной янтарной жидкостью и украшением в виде небольшого пиона. Она резко опрокинула стакан, и его осколки разлетелись по полу, создавая множество солнечных зайчиков прыгающим по стенам. В панике женщина не заметила, как вагон наполнился белым туманом с приторно-сладким запахом. Он становился плотнее, отбирая у солнечного света территорию, тем не менее блики от осколков не исчезли, даже наоборот – они стали ярче и активнее, словно начали жить своей жизнью. Они прыгали от одной стены к другой, перебегая по полу, сбивая с ног Елизавету. Туман продолжал заполнять собой все пространство вагона так, что уже трудно было разглядеть очертания мебели, а яркие блики стали больше похожими на светлячков. – Гилберт, прекратите это! – женщина вслепую дошла до двери. – Я ничего не делаю, – эхом прозвучало с противоположной стороны. – Это лишь воспоминания, лишь сожаления и желания – это ваша жизнь, ваша Душа. Не стоит убегать от нее. Женщина судорожно подергала ручку двери, и она отворилась. Свежий воздух, который она так жаждала в эту минуту, помог ей прийти в себя. Она стояла на мостике между вагонами и оперлась о перила. Гилберт подошел к проходу, но на мостик не выходил. – С вами все хорошо? - его лицо выражало беспокойство, но холодный тон говорил совсем об обратном. – Этот туман, что это? – Я вам уже говорил. – Желания и сожаления – это разные вещи. – А тот бокал был вашим желанием или сожалением? Елизавета лишь потерла лицо руками и тяжело вздохнула. Она вздрогнула, когда увидела протянутую руку Гилберта, но когда поняла, что он предложил ей сигарету, то вновь успокоилась. Они курили в тишине, даже не смотрели друг на друга: Гилберт что-то читал в своем блокноте, а она смотрела на все то же маковое поле. – Красивое место, – она потушила и выкинула окурок. – Боюсь, вы не можете больше тратить время на любование пейзажами, – с натянутой улыбкой сказал парень. – Даже после смерти у меня нет времени, чтобы тратить его на то, что мне нравится. Она не обратила внимания на лукавую улыбку за своей спиной и зашла в третий вагон. Внутри было очень мало места - все было обставлено горами книг, свет тоже практически не поступал, лишь один луч света пробился через маленькое окошко. Они прошли по тесному лабиринту книжных гор и нашли небольшой письменный стол. Там были незначительные вещи: тетрадки, ручки и настольная лампа. Женщина с ностальгией провела рукой по книжным полкам, будто пыталась воспроизвести в памяти былые времена. – Я училась на химико-технологическом факультете. Все еще думаю, что если я прошла не Ад, то как минимум войну, – грустная улыбка промелькнула на ее лице. – Я всю себя отдала учебе. Конечно, отличницей я не была, но и глупой меня назвать нельзя было. Я мечтала быть ученой, проводить исследования, делать открытия... Гилберт молча слушал ее неожиданный рассказ. Елизавета казалась не из тех людей, кто раскрывают свою душу не то, что незнакомым, а даже родным людям. С другой стороны, возможно, это было самое подходящее теперь место, чтобы исповедаться. Парень не говорил ей, что знает все про ее жизнь, хотя вероятнее всего она это понимала и скорее использовала эту возможность, чтобы расставить все свои мысли по полкам и открыться себе, ведь она буквально находилась внутри своего сознания. Поезд - это ее тело, что мчалось по маковым полям, а она - Душа, покрытая железною кожей, что в последний раз блуждала по своим воспоминаниям. – Никогда не любила классическую литературу, – Елизавета резко сменила тему, ее рука скользнула по очередной стопке книг. Гилберт только сейчас обратил внимание, что все книги так или иначе были связаны с естественными науками и практически ни одной художественной. Среди темной массы научных талмудов выделялся один: книга была покрыта легкой пеленой белого тумана. Именно ее взяла в руки женщина. На пошарпанной временем обложке большими буквами значилось “Идиот”. – Подруга уговорила прочитать. – Понравилась? – Такое не может нравиться, да и, думаю, я мало что поняла в ней. – Но вы ее дочитали, не так ли? – Дочитала и заплакала. Может, поэтому я и не читаю художественную литературу. Учебники, конечно, тоже до слез не редко доводили, но это совсем разные слезы. – И что же заставило вас плакать? – Была там одна женщина, вроде, Настасьей Филипповной звали. Очень трагичная женщина. Мне кажется, что в каждом из нас с рождения живет Бог, так вот ее Бога убили. Убили, когда она была еще совсем девочкой. Брошенной, наивной, глупой девочкой. – А ваш Бог все еще с вами? – Мой меня бросил. С последними словами по вагону прошелся сильный сквозняк, он стряхнул пыль со всех книг. Громкий гул поезда заставил Елизавету забыть о книге и закрыть уши. Маленькая, тесная библиотека превратилась в непроглядный лабиринт. Пыль жгла глаза так, что женщина не могла их открыть. Маленькие песчинки, казалось, въедались в кожу, заставляя все тело пылать от зуда, а дышать казалось невозможным. Гилберт смотрел как Елизавета скорчилась на полу от боли и разразилась хриплым кашлем, схватившись уже за горло. Он склонился над ней, но только наблюдал как она пыталась вслепую ползти к двери. Парень поднял книгу и с любопытством начал листать. – Я плохо знаком с русской классикой, но, если не ошибаюсь, Настасью растлил ее опекун. Вы сказали, что ее Бога убили, что же вы такого сделали, что Он вас бросил? Право, я был уверен, что вы скажете, будто Его в вас убило общество. У вас было счастливое детство, прекрасные родители. Вы жили в любви и достатке. Вы рисовали себе прекрасную жизнь. – П-прекратите, – хрипела женщина. – Но как только вы встретили первые трудности – вы сдались. – Замолчите! – она закричала, и пыль развеялась. – Я не сдавалась! Я никогда не сдавалась! Это все они! Они меня топили, душили, уничтожили! – “Они” заставили вас отравить своего мужа? – он протянул женщине руку, в которой появился бокал с янтарной жидкостью. – Да уберите же вы его от меня! – она махнула рукой, и бокал вновь разбился, озарив все вокруг яркими бликами. Солнечные зайчики мчались от одного угла в другой, будто указывали путь. Елизавета толкнула парня, встала и побежала за светом. Она дошла до двери и не мешкав ни секунды вышла на следующий мостик. И вновь свежий воздух ударил в голову. Все происходившее в вагонах ей казалось страшным сном, а на мостике, на маленькой передышке, она могла вернуться в свою красивую реальность. Гилберт вышел вслед за ней, но не отвлекал от нахлынувших мыслей, пока она не заговорила первой. – Здесь цветов больше. – Вполне возможно, – он проследил за ее взглядом, устремленным на бесконечное море маков. – Елизавета? – Можете... можно просто Лиза. – Лиза, у меня нет намерения вас запугать или навредить, но я хочу предупредить вас, что те два вагона были временем, которым вы дорожили. – Да это я и без тебя знаю. – Они были временем, которым вы дорожили и от которого вы отказались, а следующий вагон, последний, – это результат вашего отказа. – Отказалась? Я отказалась? – она посмотрела на парня, ее глаза были наполнены слезами. – Да что ты знаешь о моей жизни? Что ты вообще можешь знать о жизни? С чего ты взял, что можешь судить мою жизнь и мой выбор? Результат моего отказа, говоришь? Меня бросили, как кота на растерзания живодерам! Об мои мечты, старания и стремления вытерли ноги! И все, что ты сейчас увидишь в моем последнем вагоне – результат “их” ошибок! – Я вас предупредил. Его лицо не выражало эмоций от слова совсем и, казалось, Елизавету это разозлило еще больше. Она развернулась и резко открыла дверь. Взору вошедших открылась не самая приятная картина: помещение было просторным, но темным. По мебели и освещению можно было сразу догадаться, что это бар, но ужасала совсем не темнота и страшная вонь алкоголя с чем-то металлическим. Елизавета сделала первый шаг; пол был липким. Поперек дороги лежал безобразный труп женщины в синем платье, цвет кожи практически сливался с одеждой. Она лежала лицом в пол и в странной позе: ноги и руки были словно вывернуты, будто она перед смертью мучалась от сильных судорог. Елизавета ногой повернула голову незнакомки, чтобы разглядеть черты лица. Раздался противный хруст. Лицо женщины было, мягко сказано, отвратительным: рот открыт, нижняя челюсть выпирала, ярко выражая черные зубы и некоторое их отсутствие, впалые щеки и широко открытые глаза, которые внушали только страх и ужас. – Я знаю ее, – брезгливо сказала Елизавета и переступила несчастную, направляясь к дивану чуть поодаль. – Но не настолько близко, чтобы акцентировать на ней внимание? – Гилберт пошел вслед за женщиной. – Я не считаю себя виновной в ее смерти. В мире тысячи людей ежедневно умирают от наркотиков, и это их вина, что они встали на эту дорожку. Она прекрасно осознавала последствия! – Кому как не вам об этом знать, – парень лукаво улыбнулся, – Вы ведь были главой одной из крупнейших сетей по продажи наркотиков в городе. И по вашей вине она “встала на эту дорожку”, чтобы вы удовлетворили свои корыстные планы. – Поздно мне морали читать, ангелочек, – Елизавета повернулась к дивану, и ее губы дрогнули. На диване сидел труп мужчины, его голова была запрокинула на спинку, а лицо скорчено от боли. Рот широко открыт, язык высунут, а рука мертвой хваткой зажала пустой хрустальный бокал. – Если меня в чем-то обвинять, то только в его смерти – ее голос дрожал. – Почему вы его убили? – Меня вынудили. – Ложь. – У меня не было выбора! – Ложь. – Да кто ты вообще такой, чтобы знать, как мне надо поступать? – закричала женщина. – Я Судья, – холодным тоном произнес парень, – я могу вообще ничего не знать, но тем не менее мне вас судить. – Как может меня судить существо, которое понятия не имеет, что я пережила и что я чувствовала? – женщина сорвалась на крик. – Что вы пережили? – Гилберт открыл свой блокнот и листал страницу за страницей, – это мне известно. Вам не удалось достичь желанной карьеры в науке. Вы сдались после первой же неудачи, считали себя униженной, брошенной, обманутой. К тридцати годам отчаялись, работая на государственной должности за низкое жалованье, без перспектив на будущее. – Замолчи! – Встретили мужчину. Ваша любовь была взаимной. Вы поверили, что у вас появился еще один шанс, чтобы осуществить все ваши прежние мечты. Он оказал вам поддержку и, будучи влиятельным человеком, эта поддержка была не только моральной, однако вы убили его. Убили, чтобы заполучить его власть себе. Так скажите, что именно мне неизвестно? – Неправда! Я никогда не сдавалась и не желала его власти, я лишь хотела отомстить за себя, проучить тех, кто обидел меня, – женщина упала на колени перед трупом своего мужа. – Вы бросили науку. – Меня из нее выгнали! – Вы сбежали! – Замолчи! Я не сбегала! Они меня подставили! Использовали и выбросили! – Вы с этим смирились. – Нет, прошу, нет. – Тогда расскажите, что произошло. Елизавета встала с колен и подошла к барной стойке. – Я работала в команде над одним важным исследованием. В любом случае, его результаты не имеют никакого значения. Для меня не имеют никакого значения. Коллеги не приняли мои идеи, и наше начальство сократило штаб. Я устроилась второсортным инженером на госслужбе, а через год узнала, что те исследования завершились успехом. Они использовали мои технологии, мои идеи, мои труды. У них было все, что я желала, к чему стремилась, а у меня не осталось ничего. Я проживала жизнь, которую ненавидела, пока не встретила Альберта. Женщина встала и подошла к дивану, она провела рукой по окоченевшему лицу своего мужа, но взор ее был устремлен на другого человека. За диваном, медленно покачиваясь вместе с вагоном, на привязанной к балке веревке висел еще один труп. Его черты было сложно разглядеть - лишь на парящие в воздухе начищенные до блеска туфли попадал свет. – Я любила Альберта и знала, что он любил меня. Он вдохнул в меня новую жизнь. Я поверила в новую, счастливую страницу своей жизни, пока не узнала правду. У него был подпольный бизнес по производству наркотиков. Десятки подпольных лабораторий и столько же официальных. Днем они работали над химическими оборудованиями для производства лекарств, а ночью производили там наркотические вещества. Я не имела ничего против его бизнеса. Удивилась, конечно, но уже была не настолько наивной, чтобы читать морали. Да и все равно, – она провела рукой по жестким волосам мужа, на ее лице была легкая улыбка. – Я тоже его поддержала, начала работать в одной из его лабораторий, а потом встретила своего давнего знакомого. Елизавета встала напротив повешенного, сложив руки за спиной. – Гилберт, тебе ведь известно кто это? – Ваш бывший коллега. – Верно. Это он сказал начальству, что мои идеи бесполезны. Из-за него меня вышвырнули, а он благополучно использовал мои труды. Он пошел вверх по карьерной лестнице, а я в низ, но спустя десять лет мы встретились на самом дне, изготавливая наркотики в подпольной лаборатории. Мы встретились как ни в чем не бывало, словно в прошлом между нами ничего не произошло. Он в это поверил, а я ничего не забыла. Видимо предательство легко забыть только тому, кто его совершил. От него я узнала, что те исследования тоже были наполовину подпольными, и я единственная из команды об этом не знала, а спонсировал их Альберт. Мне стало снова больно, словно рану, которая почти зажила, вновь пронзили, разрывая каждый шов по очереди. – И в тот момент вы придумали план мести. – Мой план был идеален. – Вас подставил только один человек, – Гилберт оглядел комнату, – но здесь три трупа, двое из них не причинили вам вреда, а та женщина и вовсе... – Я отомстила и ни о чем не жалею. – Дело в не в сожалении. – Мне нужна была власть. У меня ее не было, но она была у моего мужа. Любовь и бизнес не совместимы, все должно знать свои границы. Наши отношения и горячая любовь закончились, стоило бы мне пересечь границу и посягнуть на его владения. Он вел довольно разгульный образ жизни, тем не менее он не принимал наркотики, хоть и по уши в них тонул. Понятное дело, что при его образе жизни о его своеобразной сдержанности никто не знал, точнее не верил. Знала только я, поэтому, когда он скончался от передозировки, никто и не подумал, что это убийство. Он оставил мне большую суму и свой бизнес, и все борозды правления перешли ко мне. Мне даже удалось его расширить: я открыла бары, а в них подпольное казино, ну и новые точки. Но я все еще не отомстила тому уроду. Слишком долго он жил хорошей жизнью, чтобы так просто и быстро умереть. А как же мои страдания? Сколько лет я проплакала в подушку? Вагон вновь наполнялся туманом, подавляя все освещение. Белый дым медленно обволакивал три бездушных тела. Мерзкий хруст костей послышался у двери, заставив Елизавету вздрогнуть. Она обернулась и от увиденного по телу пробежали мурашки. Труп женщины, что лежал у двери, медленно поднимался. На ее голове, плечах, локтях, запястьях - все тело обвили тонкие нити, казалось, вот-вот порвутся. Они тянулись вверх - к потолку - к невидимому кукловоду, придававшему жизнь бездушной марионетке. Она двигалась рывками: сначала поднялся правый локоть, затем плечи с запрокинутой головой, потом вверх устремилась другая рука и наконец одним рывком кукла встала на ноги. Хруст раздался, когда кукла медленно подняла голову. Туман легким флером покрыл ее тело, придавая совершенно другие черты. Это уже был не обезображенный труп, а красивая женщина со светлой кожей, густыми длинными волосами и очень нежными чертами лица. Сейчас она больше напоминала фарфоровую куклу без каких-либо эмоций, но можно было легко представить улыбку на ее лице: мягкую и искреннюю. Таких людей сложно представить хмурыми или злыми, они даже когда грустят или злятся не могут выглядеть грозно. – Заставишь ее рассказать мне душераздирающую историю о том, как я разрушила ее жизнь? – Елизавета взглянула на Гилберта. – Боюсь, вам уже неведомы чувства сострадания и сожаления. Нити плавно поплыли к невесомому телу мужчины, потянув за собой парящую куклу. Ее руки устремились к безжизненному лицу мужчины и вздрогнули, коснувшись холодной кожи. Тишину прервал хриплый вой, словно деревья скрипели от сильного ветра. Нити обволокли мужчину, и женщина смогла обнять его. Вой превратился в плач, плач несчастной женщине, горевавшей о своем любимом. Елизавета наблюдала за этой картиной. Ее губы задрожали, она отвернулась и подошла к барной стойке, дрожащими руками взяла первую попавшуюся бутылку и сделала глоток. Ее лицо скривилось от горечи. – Я не собираюсь валяться у твоих ног и молить о прощении, – сказала она плачущей женщине. – Мне не нужно ваше прощение, мы сами подписали себе смертный приговор, – движения женщины приобрели мягкость и плавность, она больше не походила на безжизненную куклу. – О чем ты? – Елизавета замерла. – У нас была прекрасная счастливая семья, но в один момент все пошло под откос. Мы потеряли дочь. В садике случился несчастный случай и... мы не смогли справиться с горем и не смогли найти поддержку друг в друге, поэтому разошлись. Я хотела покончить со всем и забыться, а потом я познакомилась с вами... – Да о чем ты говоришь? Какой садик? Вы всегда были счастливой семьей, да он только про тебя и рассказывал! Когда мой муж умер, он сбежал, потому что испугался, что я начну мстить! – Его уволили. – Да кто его мог уволить? – Ваш муж. Он уволил его еще до той... трагедии. – Вы издеваетесь надо мной. Вы все! – разъяренная женщина посмотрела на Гилберта. – Ты заставляешь ее это говорить? Я сказала, что не собираюсь раскаиваться! – Ее слова вас чем-то задели? – холодный тон парня, остудил пыл Елизаветы. – Я разрушила их семью. – Похоже, вы были всего лишь лишним катализатором, который только ускорил неизбежное. – Замолчите! Вы все врете. – Он сбежал, потерял работу, я забрала у него любимую жену. Я довела его до отчаяния, когда привела его в притон, где он нашел ее. Я отобрала у него все и из-за меня он потерял смысл в жизни! – Как вам будет угодно. – Да что все это значит? – холодный и безразличный голос Гилберта еще больше вывел из себя женщину. – Они все мертвы, потому что я так захотела! – И вы все еще считаете, что Он бросил вас? Это вы отвернулись от него. Гилберт достал из внутреннего кармана своего пиджака носовой платок и протянул Елизавете. Она опешила, но дрожащими руками взяла платок, рассматривая его с явным непониманием происходящего. – Это еще для чего? – Для слез. – Но я не плачу. – Поплачете, когда заслужите свои слезы, а пока нам надо вернуться обратно. – Мое время закончилось? – отчаянно спросила женщина, в ее голосе уже не было слышно ни злости, ни раздражения. – Ваше время давно закончилось. Гилберт направился к выходу. Елизавета осмотрела вагон - все вернулось на свои места, будто ничего и не происходило. Она в последний раз взглянула на своего мужа, но быстро отвела взгляд и последовала за Гилбертом. Свежий воздух вернул ясность сознания, который подавлял приторный запах едкого дыма в вагонах. Она вновь посмотрела на поле, но увиденное привело ее в ужас: либо поезд разогнался настолько быстро, что все маки слились воедино, либо он рассекал уже не цветочное поле, а кровавое море. Елизавета быстро прошла вагон с книгами, стараясь успеть за парнем, но пройти мимо первого она не смогла. Гилберт заметил это и подошел к ней. – Я могу остаться тут? – женщина провела рукой по старой вязанной салфетке на тумбе. – Это ваше последнее желание? – Если таково возможно. – Возможно. Елизавета села на кровать, Гилберт придвинул деревянный стул и сел напротив, положив ногу на ногу. Он раскрыл блокнот и взглянул на женщину. – Я спрошу вас еще раз: вы желаете переродиться? – его голос был полон безразличия. – Ты можешь мне дать гарантию, что в следующей жизни я буду счастлива? – К сожалению, таких гарантий я дать не могу. – Хотя бы честно. – Но также я не могу обещать вам и худших последствий. – Я уже давно выложилась на полную. Жизнь – выбор сильных, у меня этой силы больше нет. А может никогда и не было. – Почему вы противитесь Перерождению? Вы не будете помнить эту жизнь, у вас будет еще один шанс попытаться прожить полноценно, прожить счастливо. – Я только сейчас поняла, что скорее всего сижу тут не впервые. Если я прожила эту жизнь, то были и прошлые. Ты знаешь какая эта жизнь у меня по счету? – Десятая. – Значит это была моя десятая попытка поверить в свои силы. – Но с чего вы взяли, что в прошлых жизнях вы были несчастны? – Интуиция. – Что ж, – парень встал, – я принял решение. – И какое оно? – Я дам вам одиннадцатую попытку. – Бессердечный. – Я верю, что в следующей жизни вы будете счастливы. – С чего ты взял? – Интуиция. Елизавета не смогла сдержать слез, когда увидела, что Гилберт направился выходу. Она кинула ему в след носовой платок. Гилберт закрыл за собой дверь. За спиной он слышал лишь истерический крик и грохот мебели. Парень прошел в головной вагон машиниста. Там никого не было. Среди множества кнопок была одна замочная скважина. Гилберт достал из кармана пиджака серебряный ключ, вставил в замок и сделал один оборот по часовой стрелке, пока не услышал звонкий щелчок. Через несколько минут поезд остановился. Гилберт вышел на новой станции и не уходил, пока поезд не скрылся в дали горизонта. – Я лишь выполнил свою работу.