искушение

доппио вымазан полностью чужой кровью. она под ногтями, на щеках, губах, на кончиках пальцев. лицо ризотто исцарапано, как бы он не пытался увернуться от проворных рук доппио. из последних сил они дерутся. запекшиеся с прошлого раза раны вновь раскрываются и кровоточат. навсегда останутся шрамы, но сейчас это не волнует. физическая боль безумна, с ума сводит желание навредить врагу сильнее, жёстче сжать его шею, глубже оставить укусы и царапины. чистый садизм - наслаждение. рёбра доппио, кажется, сломаются, а лёгкие раздавятся под весом ризотто. дышать обоим невозможно, винегар бьёт коленом в бок неро, знает - обязательно будет синяк, который ризотто скроет под плащом. доппио старается не закатывать глаза от нехватки воздуха, старается не сводить взгляда от жестокой гримасы ризотто. широко раскрытый рот доппио, его короткий стон - приманка для того, чтобы неро и ему смотрел в глаза. на войне все средства хороши, хоть войной назвать их побои нельзя - это больной накал страстей. ризотто, как и задумано, поднимает взор, тяжело всматривается в насмешливое выражение лица винегара. тяжело - потому что неро устал, насмешливое - потому что доппио специально больше злит врага. знает, что не убьёт, знает, что максимум - это довести до обморока от удушения. неро не ослабляет рук, давит большим пальцем прямо на горло, привстаёт над доппио, сгибается над его головой. смотрит, как сам винегар открывает шею всё больше, только для того, чтобы держать зрительный контакт с ризотто. предобморочное издевательство читается в янтарных зрачках. неро не сдерживается, опускается ниже, к кровоточащим губам доппио, хватающим воздух. винегар следит, аккуратно наблюдает, стараясь не смыкать глаз. остатки сознания вот-вот, сейчас уже покинут его. в этот раз победил ризотто, последнее, что чувствует доппио перед отключкой, - тёплый язык ризотто, слизывающий кровь с пересохших губ