Подходящий размер для Торина

В Шире, одним добрым (не для хоббита) вечером У Кили имелись глаза на затылке и прочие признаки остроты зрения. Дядюшка Торин даже одобрил увлечение зоркого племянника луком. Примерно так: «Сумеешь подстрелить нам сегодня ужин — оставляй эльфийскую дрянь себе. Нет, ну какого орка лысого сын моей сестры взял в руки вот это!» Правда, порой Кили не видел не то что затылком — он не замечал очевидного прямо пред своими жаркими очами, за что выхватывал время от времени от огорченных гномок (а поговаривали, что и гномов). Но сегодня, несмотря на изрядное количество чудесного хоббичьего эля, боковым зрением он приметил за окошком знакомую хмурую тень. Науке неизвестно, может ли тень быть хмурой, но вот эта конкретная — могла. Так что он вовремя подмигнул Бофуру, и Бофур не подвел. «Вы слышали, парни? Он сказал, мы затупим ножи!» И прочая, и прочая, и понеслась. Чайник свистел, тарелки летали, бедняга Бильбо бледнел, песня лилась, тень стала как-то… Ну, милее что ли. Или хотя бы не готовилась вас уничтожить вместо «зрасьте». В общем, обиженный мистер Бэггинс мог бы и спасибо сказать. Благодаря выходке юных Дуринсонов и не только он познакомился с добрым Торином. — Какое оружие вы предпочитаете? Меч или секира? Да, милый хоббит, выдыхай. С добрым. Чуть позже, когда Гэндальф увел Бильбо на сеанс психотерапии в стиле «подавляй и манипулируй», уже Торин проявил чудеса зоркости и спросил: — Фили, я правильно понимаю, что ты сейчас хотел незаметно положить на лавку сей предмет? Вроде как он случайно тут лежал? — Ну да! — обезоруживающе улыбнулся Фили. — Племянник. Это арфа. Арфы случайно и незаметно не валяются. — Это маленькая арфа. Как же ее… А, кларсах! — Племянник. Арфа любого размера — это арфа. Она не детская сопелка «ой, надо же, какой-то малыш забыл, можно и мне подудеть?» Кили поддержал брата: — Сыграешь, дядя? Раз уж любого размера — арфа! Торин одновременно задрал подбородок и выставил вперед лоб (Махал, как научиться делать так же?!): — Именно. Но не любой размер арфы подходит мне, — он покрутил своими ручищами, а потом прошествовал к камину выводить торжественно про Мглистых гор хребет. — Жаль, — вздохнул Фили. — Я соскучился по его игре. — Угу, — кивнул Кили. И запомнил про размер. В Ривенделле, одним добрым (не для эльфов и Торина) вечером Зрение опять подвело Кили в самый неподходящий момент. Ладно, самый-самый неподходящий был, когда он почему-то не заметил тролля, который утащил двух пони (ну, вы знаете этих троллей, высоченные такие, если голову не задирать, то и пропустить легко). А вот сегодняшний момент был… Все-таки третьим. На втором месте обреталось что-то связанное с пещерной живописью, лысинами, татуировками и чрезмерно тщательной уборкой в канун дня Дурина. Итак, сегодня… — Это тебе не девушка! — похоже, ржущий обладатель лысины так и не простил ему лажу под номером два. — Очень смешно, — криво усмехнулся Кили и решил получше присмотреться к окружавшим его эльфам и эльфийкам. Надо было все-таки научиться различать их. Ну, мало ли, вызовешь вот эльфа на поединок, а она тебя… что у них тут принято? Вдруг своей арфой огреет? Арфой. — Нет, брат, эту точно незаметно не подпихнешь под локоть, — шепнул ему Фили. — А зачем теперь что-то делать незаметно? — Кили кивнул на Бофура, который отплясывал сейчас прямо на столе. Судя по хитрющей роже Балина, нечто подобное он предлагал Торину, выразительно указывая правой половиной бороды на арфистку. Ответная улыбка узбада была дружелюбной — Балина он расстраивать не любил, мало ли о каких методах воспитания вспомнит бывший наставник — но поползновений в сторону инструмента не последовало. Увы. Чуть позже в отведенных им покоях Торин говорил: — Нори. Я все понимаю, честное слово, азы психиатрии наследникам Эребора преподавали неплохо, сам понимаешь, с нашей-то историей. Я помню, что такое клептомания. Но. Арфа, Нори! Эльфийская арфа размером с двух Двалинов и трех меня! Как ты ее вынес, зачем и, самое главное, каким образом запихнул в мешок? — И где ты взял такой мешок, — добавил Фили. — Если что, дядя, это я заметил, где у них тут подсобка. — Чуть что, сразу клептомания, — фыркнул Нори, неубедительно корча виноватую рожу. — Не ругай его, дядя, это моя идея! — выступил Кили. — И не говори, что она неподходящего размера! По твоим описаниям, в Эреборе механизмы в кузнях побольше были, и ничего, ты управлялся. И с этой справишься! — А это мысль, — заметил Двалин. — Может, сыграешь, узбад? Тихонько так. Для поднятия боевого духа. — Тихонько?! Этот резонатор, в который Ори упаковать можно, — он вот по-твоему арфе зачем? Да сюда все эльфы сбегутся! И добавки попросят. А мне потом искромсанными в лоскуты пальцами меч держать? — и Торин величественным жестом приказал унести прекрасный инструмент прочь. Кили и Фили насели на Балина: — Слушай, а что там про добавку? Старый пройдоха покачал головой: — Ни к чему вам, дети, знать, с чего на самом деле началась вражда вашего дядюшки с Трандуилом. Не будем портить легенду про камни белее света звезд. В Эреборе, одним днем, недобрым для всех, кроме Смауга (ему было уже все равно) Кили и Фили механически начищали доспехи. Которые, похоже, им сегодня не пригодятся. Торин не слышал никого и ничего: ни родных, ни товарищей, ни грохота битвы за стенами Эребора. — Балин! — они вскочили одновременно, едва заметили старого друга. Старого и ужасно постаревшего за эти дни. — Балин, ты же его бывший наставник, он всегда тебя уважал, ты знаешь о нем больше нас всех! — начал Фили. — Неужели ничего нельзя сделать? Ну хоть что-то должно подействовать на дядю! — подхватил Кили. — Он же всегда… Почти всегда к тебе прислушивается! — Да, Торин со мной советуется, — Балин вздохнул. — Торин, а не… Я бы пошутил, ребята, про психиатрию и наследственность, да не шутится. Двалин, который из последнего упрямства ходил разговаривать со своим королем, зло громыхнул какой-то полуразбитой дверью. Теперь она стала разбитой полностью. — Не слышит, засранец. Вообще не слышит! — Двалин повернулся к брату: — Грозился убить меня, это что по ихней классификации? МКП что ли… — МКБ. Махал кхазадам не подарил, а б… В общем, лучше бы он этого не делал. Ну что, парни, пойдемте смотреть с безопасного расстояния, как там орки убивают наших братьев? Зрение Кили сработало. Непонятно, зачем, конечно, что толку теперь в этом предмете. И все-таки Кили кивнул на обломки добитой Двалином двери: — Что это? Его арфа? Фили бросился к груде досок и железа и вытащил из-под нее темный, покалеченный, мерцающий тусклой позолотой инструмент. — Его и Фрерина, — улыбнулся Балин. — Ваша мама бубны да барабаны любила в юности, звуки арфы она считала — вы только не смейтесь — ужасно эльфийскими. Но подпевала братьям — заслушаешься. Кили и Фили переглянулись. Они смутно помнили голос мамы — будто волшебный сон из детства. После гибели папы она совсем перестала петь. Фили тронул несколько уцелевших струн. Посмотрел на Кили: — Хуже ведь не будет? — А куда хуже-то? Через час они мчались вместе со своим дядей на колеснице к Вороньей высоте. В Эреборе, одним прекрасным для всех (кроме Трандуила, потому что) вечером — Нет. — Дядя, хорош выеживаться, нормального она размера, — ответил Фили. — Мы с твоей старой мерку сняли, — добавил Кили. — Лучше бы вы с моего трупа мерку сняли, — буркнул Торин в кружку с элем. — Нет трупа — нет мерки, — пожал плечами Двалин. — Давай уже, видишь, публика в нетерпении. Публика, представленная двенадцатью гномами разной степени помятости и нетрезвости, одним виновато-самодовольным хоббитом, шляпой на месте волшебника и двумя эльфами (одна штука в гипсе, одна штука в запое, как-никак, с папенькой поругался), согласно загудела. Торин вскинул голову, эффектно тряхнув своей гривой, сверкнул синими очами так, что все камни белее звезд быстренько сдохли от зависти, и воссел рядом с арфой. Эльфийской, туды его в Дол-Гулдур, арфой. — Исключительно по заявкам дамы с компрессионным переломом позвоночника, которой недосуг нынче мотаться в Ривенделл на концерты. Тауриэль махнула Торину рукой, случайно показав при этом какой-то палец. Леголас открыл в голове папку «Компромат» и приготовился записывать. Струны отозвались на прикосновение и запели. И была музыка, самая прекрасная в Эреборе. Суровая, как удары кузнечных молотов, и теплая, как сказки дедушки Трора, когда он еще был собой. Яркая, как доспехи Торина, которые вспыхнули в лучах заходящего солнца во время Битвы пяти воинств, и звонкая, как смех Фрерина. Она прославляла всех павших и приветствовала всех выживших. Она не ласкала слух, как переливы эльфийских мелодий, она просто открывала дверь в сердце. И оставалась там навсегда. Леголас стер все написанное в папке «Компромат», закрыл ее и подумал: «Кажется, я сочувствую бедному папеньке». Кили увидел блеск на щеке дяди, но на всякий случай сделал вид, что зрение его в этот раз могло подвести. А могло и нет. Балин же никому не сказал о том, что его воспитанник умел играть на арфах любых размеров. Он все-таки жалел этого оболтуса. Иногда. Нет, вы совершенно точно не видели, как он вам подмигнул.