Они были созданы друг для друга.

Николай привязывал руки федора к изголовью кровати, думая о том, что у него очень холодное тело. Но эти мысли улетучились, как только он посмотрел в чёрные бездонные глаза, завораживающие его каждый чёртов раз. Гоголь решил не медлить, быстро стягивая с парня штаны с трусами, расстегивая рубашку и бросая её куда-то в угол комнаты. У него промелькнула мысль, что потом за это придётся выслушивать выговор от Фёдора, но через секунду он об этом забыл, переключаясь на более приятное действие: выцеловывание шеи до появления ярко красных засосов. Он обожал видеть на фарфоровой коже Достоевского эти яркие следы, оставленные им. Он обожал слушать его низкие, еле слышные стоны. А ещё больше он обожал моменты, когда его партнёр срывался на громкие неконтролируемые стоны. Это было достаточно редко, но такие моменты откладывались у Коли в памяти надолго. Он продвигался поцелуями ниже по телу парня, беря в рот сосок. Он знал, какой Фёдор на самом деле чувствительный. И, действительно, тот изогнулся дугой, открыв рот в немом стоне. Гоголь улыбнулся, целуя немного влажную от пота кожу Феди. А затем, на контрасте с нежным поцелуем, прикусил его сосок, слыша тихое шипение. Он спустился ниже, обойдя стороной уже вставший член. Это позже. Сначала парень хотел оставить засосы по всему любимому телу. Гоголь прикусил внутреннюю часть бедра Фёдора, услышав в ответ на это нехитрое действие низкий приглушенный стон. Коля поднял взгляд на Федора. Лицо парня выглядело как обычно отрешённо, но глаза говорили всё за него. Не отрывая взгляда от этих глаз, Гоголь взял головку члена в рот. Брови Достоевского взлетели, уголки губ опустились, глаза прикрылись. Николай обожал эту реакцию. Он взял член глубже, наконец-то слыша громкий стон. У него создалось ощущение, что вся прелюдия была только ради этого момента. Ради того, чтобы Достоевский показал, что он действительно человек, а не холодная кукла, не умеющая чувствовать. Гоголь продолжил с ещё большим усердием, слыша стоны парня. Однако пока не время кончать. Всё-таки Коля тоже хотел разрядки, его член уже был болезненно твёрд. Он поднялся, смотря на парня: тёмные волосы разметались по подушке, щёки покрылись румянцем, губы поджаты. «Прелесть», подумал тот. Потянулся к тумбочке, доставая из неё смазку. Нанёс её на пальцы, вставляя первый. Пока что достаточно безболезненно, ведь последний секс был у них не так давно. Он протолкул палец чуть дальше, ища простату. Прозвучал громкий надрывный стон, глаза Гоголя закатились. Он вставил второй палец, проталкивая глубже и надаливая на простату. Его голова опустилась, а плечи затряслись от удовольствия. Через некоторое время три пальца спокойно помещались внутри Николая, а тот самозабвенно стонал, пока не услышал ответный стон Достоевского. Гоголь удивленно поднял взгляд, понимая, что немного увлёкся с растяжкой. На него был направлен онюдь не холодный взгляд, от которого по всему телу начинали бежать мурашки. Гоголь решил, что достаточно хорошо себя растянул, быстро достал из тумбочки презерватив, надевая на член Достоевского и вызывая этим движением дрожь его тела. Коля хмыкнул в ответ на такую реакцию. Но в следующую секунду приблизился к лицу Достоевского, целуя того. Его горячие губы соприкоснулись с покусанными холодными губами Фёдора. Языки встретились, устраивая борьбу. Коля простонал в поцелуй, думая, что пришло время нормально потрахаться, а не ходить вокруг да около. Он отстранился, продолжая смотреть в глаза Фёдора, медленно опускаясь на его член. Гоголь прикрыл глаза, закусывая губу и ощущая тянущую боль, перекрываемую чувством полной заполненности. Как же он обожал это сочетание. Однако нужно было привыкнуть поэтому тот посидел на одном месте, только потом начиная двигаться. Было не очень удобно, ведь руки Достоевского привязаны к изголовью кровати. Николай решил его отвязать для удобства обоих. Было видно, что парню не очень хотелось это делать, ведь ему так нравился вид его холодного и неприступного друга, привязанного к кровати. Тонкие запястья обрамляет чёрная ткань, создавая образ невинности. Однако, отвязав Федю, Гоголь понял, что это точно было хорошей идеей, потому что через несколько секунд холодные руки Достоевского оказались на его талии, насаживая на свой член. Чувственно. Приятно. Восхитительно. Оргазм получился бурным у обоих, два стона прозвучали в унисон: один хриплый и приглушённый, а другой звонкий и надрывный. Так, словно они были полной противоположностью. Как Инь и Янь. Они были созданы друг для друга.